Доброволец от Бога
В омуте смуты ломались судьбы и восходили чьи-то звезды. У красных здесь яркий пример – путь бывшего унтер-офицера, дослужившегося до звания маршала, Семена Буденного, у белых – это Яков Александрович Слащев. Его судьба сколь удивительна, столь и трагична, к тому же мифологизирована.
У многих образ Слащева доселе прочно ассоциируется с личностью генерала Хлудова из фильма «Бег». Отметим, что ни обширная мемуарная литература, ни научно-публицистические произведения не дают однозначную оценку Слащеву-человеку за исключением, пожалуй, крупнейшего отечественного специалиста по Белому движению Андрея Кручинина, в положительных красках рисующего образ легендарного генерала. Но что примечательно: и красные, и белые высоко оценивали его военный талант.
Биография Якова Александровича до Первой мировой ничем не примечательна: родился в 1885-м в дворянской военной семье и, повзрослев, продолжил дело отца, также выбрав путь офицера, оставив за плечами Павловское военное училище и Николаевскую академию Генерального штаба. Учился Слащев неровно – первые два курса окончил по 1-му разряду, но на дополнительном не добрал баллов для причисления к Генеральному штабу. После выпуска преподавал тактику в Пажеском корпусе. Остановимся на этом факте подробнее. Дело в том, что его часто ставят в один ряд с такими «демонами войны», как Шкуро, Анненков, фон Унгерн-Штернберг. Их звезда взошла в пламени Гражданской войны, и их трудно причислить к военной интеллигенции – они практики, но не теоретики. Но как раз-таки широким кругозором и интеллигентностью Слащев не вписывается в эту когорту.
С первыми залпами Первой мировой Яков Александрович – в строю лейб-гвардии Финляндского полка. Идет добровольцем, оставив дома молодую жену на последнем месяце беременности.
Среди тех, кто добровольцем пошел на фронт, был и поэт Николай Гумилев, писавший: «И в реве человеческой толпы, в гуденье проезжающих орудий, в немолчном зове боевой трубы я вдруг услышал песнь моей судьбы…» Люди, подобные Слащеву, всегда откликались на такой голос и никогда не ждали повесток. Их удел на полях сражений – храбрость и презрение к смерти. Начальник Слащева – командир Финляндского полка генерал-майор барон Павел Клод фон Юргенсбург вспоминал: «Безгранично храбрый, но не храбростью самозабвения или слепою храбростью рядового, а сознательною храбростью начальника, Яков Александрович соединял с этим драгоценным качеством все таланты крупного военачальника: любовь к воинскому делу, прекрасное военное образование, твердый, решительный характер, поразительное уменье схватывать обстановку и т. д. В своей скромной роли ротного, батальонного командира Яков Александрович положительно предугадывал ход военных событий. Было ясно, что он владеет тайной военного искусства, что позволяет ему обычные способы суждения о событиях дополнять каким-то внутренним чутьем их».
Из посвященной Слащеву работы Кручинина: «Ровно в час, назначенный для атаки, минута в минуту, он встает во весь свой рост, снимает фуражку, истово крестится и с обнаженной шашкой идет вперед, ведя роты на смерть или победу...»
Приведенная цитата заставляет подробнее коснуться помянутой выше темы храбрости, а порою и бравады Слащева, под неприятельским огнем. Что это, только ли нарочитое презрение к смерти в стиле наполеоновского маршала Мюрата, завтракавшего под огнем русской артиллерии? Нет, вполне осознанные действия, обусловленные заботой о солдате. Причины ее, вспоминая о своем участии в Русско-японской войне, назвал генерал-лейтенант Антон Деникин: «У меня на правом фланге было возвышение, с которого можно было отчетливо наблюдать передвижения японцев. На него идет главная атака. Сильнейший огонь, нельзя поднять головы. Командир ближайшей роты капитан Чембарского полка Богомолов ходит по цепи во весь рост, проверяя прицелы... «Капитан, зачем вы это делаете, нагнитесь!». «Нельзя, господин подполковник, люди нервничают, плохо целятся».
Иными словами, все эти атаки во весь рост имели одну цель – поднять боевой дух солдат. Оттого и потери офицерские в Первой мировой были сравнительно высоки – они ж вели солдат в бой, а не гнали их, как еще недавно нам внушали. Что-то изменилось в Гражданскую? Нет. И тогда офицеры поднимали боевой дух рядовых личным примером. Причем так поступали и высокие чины. Позволю себе привести строки из мемуаров белогвардейского генерал-майора Бориса Штейфона, посвященные также фигуре сколь легендарной, столь и трагичной, генерал-лейтенанту Владимиру Май-Маевскому – командовавшему Добровольческой армией: «Через полчаса генерал был уже у наших цепей. Большевистские пули щелкали по паровозу и по железной обшивке вагона. Май вышел, остановился на ступеньках вагона и, не обращая внимания на огонь, спокойно рассматривал поле боя. Затем грузно спрыгнул на землю и пошел по цепи. Здравствуйте, n-цы! – Здравияжелаем, ваше превосходительство. – Ну что, заробел? – обратился он к какому-то солдату. – Никак нет. Чего тут робеть! Молодец. Чего их бояться, таких-сяких?».
Новая тактика
Первая мировая оставила на теле Слащева три ранения и пять контузий, «приправленные» отравлением газами. Казалось, один шаг отделял Российскую империю от победы, но дни ее были сочтены. При Временном правительстве Яков Александрович идет на повышение – принимает командование над лейб-гвардии Московским полком. Но командование было номинальным, ибо страна и армия погружались в хаос. На пороге стояла новая война – Гражданская. На ней-то и должна была взойти звезда Слащева. Почему? Потому что он, по словам Клода, «пользовался громадным престижем, пленял воображение своих подчиненных и создавал ту атмосферу героизма, которая заражает других и рождает новых героев».
Это ключ к пониманию популярности Слащева: карьеру в кровавом мареве смуты практически невозможно было сделать без умения «пленять воображение подчиненных». Слащев был харизматичен, хотя и не обладал ни магическим воздействием на толпу, ни даром произносить блестящие речи в стиле Врангеля, у красных – Троцкого. Харизма Якова Александровича – в обаянии и внутренней силе.
В зимнюю стужу 1917-го не принявший революцию Слащев отправился в Новочеркасск, в формировавшуюся Добровольческую армию. Задачи перед ней стояли грандиозные: освобождение России от большевиков или для начала ее южных регионов. Ставку решили делать в том числе и на антисоветские восстания в северокавказских станицах. Туда и отправился Слащев. Поднимать восстания делегировали не казака, что уже было ошибкой. Да и как показали дальнейшие события, не горели на первых порах станичники желанием бить большевиков, к чему призывал их Слащев. Подобный призыв нашел отклик главным образом в сердцах стариков. Более молодые были либо на фронте, либо возвращались с него, распропагандированные социалистами. Стариков же осталось сравнительно немного, правда, сражались они храбро и умело, что признавали даже красные, Буденный например.
Восстание Слащеву поднять не удалось. Но нет худа без добра: в кавказских горах он повстречал другую легендарную личность – Андрея Шкуро. Там же произошла еще одна знаменательная встреча – с бывшим хорунжим Алексеем Автономовым. Его звезда, впрочем, ненадолго, также взошла в пламени смуты. Еще вчера никому не известный, не переступивший и тридцатилетний рубеж, он вознесся ни больше ни меньше до положения главнокомандующего вооруженными силами Кубано-Черноморской республики. Голове впору закружиться. У Автономова она не закружилась: он отдавал себе отчет в неспособности командовать армией. Что хотел предложить Автономов Слащеву? Отнюдь не службу большевикам. В отличие от коллег Автономов не бредил идеей мировой революции, а был, как бы сказал Троцкий, «заражен» патриотизмом, оказавшись «неправильным» большевиком и предложив Слащеву и Шкуро объединить усилия для борьбы с германскими войсками, угрожавшими захватить Северный Кавказ. Разумеется, видевший в немцах врагов, Яков Александрович ответил согласием, но поставил условие – соглашение с Добровольческой армией. Автономов понял, что сейчас не до идеологических разногласий, и также согласился.
Слащев составил план обороны Северного Кавказа. И кто знает, быть может, вместе с Автономовым ему удалось бы объединить местные красные отряды с добровольцами и казаками на базе общего дела – защиты страны от кайзеровских войск, сплотив в боях обе стороны против общего врага. Если бы у Автономова хватило воли и упорства. Однако в условиях острого конфликта с местным совдепом Автономов предпочел не опереться на Слащева, а отправиться добиваться справедливости в Москву. Это и стало его роковой ошибкой, не только стоившей ему спустя год жизни, но и не позволившей погасить разгоравшееся на Северном Кавказе пламя Гражданской войны. Автономов, к слову, умер не от пули, а от тифа, настигшего его в Святом Кресте – ныне Буденновске, куда молодого главковерха загнали дивизии Врангеля. Таково следствие неверного выбора.
Но история не терпит сослагательного наклонения. И от предположений переходим к фактам. Слащев, Шкуро и еще несколько человек формируют Южную Кубанскую армию – тогда было модно называть отряды армией, вспомним Добровольческую, на первых порах численностью едва превышавшую полк.
Безусловно, Слащев был как военачальник намного талантливее и образованнее Шкуро. Но именно Андрей Григорьевич встал в главе отряда, поскольку был природным кубанцем. Яков Александрович и не возражал – он умел личные амбиции отодвигать на второй план. Да и какие амбиции, когда небольшой отряд был на грани уничтожения. Впрочем, отряд быстро рос благодаря успешным и стремительным действиям, разрабатывавшимся Слащевым. Его военный талант на полях Гражданской был явлен не только в блестящих победах, но и в понимании: воевать «правильно», как это было принято в Первый мировую, – верный путь к поражению. Нужно искать иные формы тактических решений на поле боя. И Яков Александрович их быстро нашел, чего не скажешь о некоторых других белых генералах.
После объединения отряда с армией Деникина Слащев стал командовать Кубанской пластунской бригадой, во главе которой пережил и славные победы, и два ранения. Затем он командир 5-й бригады 5-й дивизии, располагавшейся в Северном Причерноморье. Примечательно, что в Крыму Слащева многие принимали за великого князя Михаила Александровича, в июле 1918 года убитого большевиками. В крайне тяжелых условиях весной 1919-го храбрый и талантливый комбриг удерживал Крым, за что в мае того же года заслуженно производен в генерал-майоры. Ему было тогда тридцать три, впрочем, в Гражданскую генералами становились и более молодые офицеры, легендарный командир дроздовцев Антон Туркул например. В мае же 1919-го белые на юге России перешли в общее наступление. Части Слащева вышли к Днепру, где должны были остановиться – вся кавалерия перебрасывалась на главное – Московское направление. Но вскоре пришел приказ продолжить наступление, и войска (в значительной степени сборные) под командованием Слащева взяли Николаев. Яков Александрович лично возглавил атаку на город.
На исходе августа Слащев нанес поражение (едва ли не единственный из белых генералов) отрядам Нестора Махно, а спустя месяц – петлюровским бандам. Причем петлюровцы были разбиты в ходе малоизвестного (в отличие от Орловско-Кромской операции) Уманского встречного сражения, в ходе которого Слащев против численно превосходящего его противника добился успеха. Однако судьба кампании решалась не на Днепре, а под Орлом, где талантливый, но страдавший недугом запоя командующий Добровольческой армией генерал Май-Маевский в значительной степени потерял управление войсками, а возглавлявший 1-й армейский корпус генерал Кутепов в дни решающего встречного сражения на исходе ноября допустил ряд существенных ошибок, которые скорее всего сумел бы избежать Слащев и тогда…
Роковая ошибка Врангеля
После стремительного наступления деникинских армий последовало столь же быстрое их отступление. Это не было бегством. Добровольцы сражались упорно, превосходя противника в тактическом мастерстве, но уступая ему в численности. А тут еще моральный дух казачьих частей стал падать. Сменивший Май-Маевского на посту командарма генерал Врангель предложил Деникину отвести добровольческие дивизии в Крым, но руководствуясь не столько военными, сколько нравственными соображениями и понимая, что без поддержки марковцев, дроздовцев, корниловцев и алексеевцев фронт донцов рухнет. Главком ответил отказом, приказав отступать на юго-восток – к Ростову. Врангель выполнил приказ. Защита Крыма была вверена Слащеву. И он, к тому времени уже комкор, с малыми силами блестяще справился с поставленной задачей. Причем первоначально Крым собирался защищать генерал Субботин, организовав оборону вдоль дамбы и на Крымском валу. Реакция будущего крымского героя была довольно цинична. Ее приводит в своей посвященной Слащеву книге историк Олег Смыслов: «Далеко вы на своих укреплениях уедете, вероятно, дальше Черного моря». И пояснил свою позицию: «Я совершенно не признаю сидения в окопах – на это способны только очень хорошо выученные войска, мы не выучены, мы слабы и потому можем действовать только наступлением, а для этого надо создать благоприятную обстановку».
Слащев удержал Крым, а в апреле 1920-го Врангель возглавил Вооруженные силы Юга России, переименовав их в Русскую армию. Ему удалось почти невозможное – воодушевить в значительной степени деморализованные войска, прежде всего казачьи части, и весной перейти в наступление. Казалось бы, здесь военный талант Слащева должен быть употреблен в полной мере. Так, собственно, и было – блестяще проведенная Слащевым операция у Кирилловки. Но в июле накануне решающих сражений спаситель Крыма подал рапорт об отставке. Андрей Кручинин поясняет: «К сожалению, генерал Врангель, сменивший Деникина на посту главнокомандующего 22 марта 1920 года, в отличие от своего предшественника оказался неспособным преодолеть личную антипатию к Слащеву. После крупной наступательной операции, проведенной в начале апреля, когда в подчинении Слащева находилось до четырех дивизий и пяти отдельных бригад (практически все боеспособные соединения ВСЮР), эта антипатия становится еще более очевидной».
Человеческий фактор привел к фатальным последствиям для всего Белого движения и судеб России. Вновь процитирую Кручинина: «Слащев оказался единственным из высшего генералитета Русской армии, кто в дни падения Белого Крыма предложил план исправления положения активными наступательными действиями (крупномасштабная десантная операция в Хорлах или даже в устье Буга и у Одессы). Личная неприязнь Врангеля предопределила оценку этого плана как чистейшей авантюры, хотя в условиях предельного напряжения сил и истощения почти всех резервов советского Южного фронта подобные действия вполне могли бы переломить ход борьбы».
«Выстрел» в бессмертие
Дальнейшая судьба храброго генерала известна: тоска по Родине, возвращение уже в другую страну, преподавание на курсах «Выстрел» и смерть. Впрочем, оригинальную версию мотива возвращения Слащева в большевистскую Россию выдвинул Кручинин, полагающий, что легендарный генерал восстановил отношения с Врангелем (перед отъездом они встречались) и прибыл в Москву с секретной миссией – подготовки антисоветского переворота. Основание для такой гипотезы – большое число вчерашних белых офицеров в РККА. Так ли это на самом деле, со всей определенностью сказать трудно.
Задаю себе вопрос: случись невероятное и переживи Слащев маховик репрессий 30-х…. В 1941-м ему было бы всего пятьдесят пять. Еще нестарый, одаренный, нестандартно мыслящий генерал, прекрасно понимавший, что такое современная война и умевший быстро учиться. О последнем свидетельствует, например, полковник Алексей Селявкин, в годы Великой Отечественной заместитель командира 13-й гвардейской танковой бригады, а в 20-е посещавший лекции Слащева. В своих мемуарах он пишет о жарких дискуссиях по поводу роли бронетанковых войск в будущей войне. Так вот, Селявкин ни словом не обмолвился, что Слащев недооценивал значения бронетанковых войск, а ведь если бы такое было, не преминул бы отметить, тем паче что к генералу он относился без всякой симпатии, видя в нем классового врага. Сам же Яков Александрович учил слушателей курсов «Выстрел» проведению маневренных операций, равно как и не напрасно историк Алексей Щербаков назвал Слащева мастером блицкрига.
Генерал армии П. И. Батов вспоминал о Слащеве: «Преподавал он блестяще, на лекциях всегда полно народу, напряжение в аудитории порой, как в бою. Многие слушатели сами недавно сражались с врангелевцами, в том числе и на подступах к Крыму, а бывший белогвардейский генерал, не жалея язвительности, разбирал недочеты в своих и наших действиях. Скрипели зубами от гнева, но учились!». Причем учились такие выдающиеся полководцы Великой Отечественной, как Ф. И. Толбухин, Р. Я Малиновский, А. М. Василевский.
Вряд ли Слащеву сразу бы доверили фронт и армию, но корпус могли бы вполне, да и по возвращении его на Родину обещали. Кто-то возразит: «Слащева, несмотря на его рапорты, не допускали до командных должностей». Это так, хотя ему напрямую и не отказывали. В преддверие же войны ситуация могла измениться. Напомню, что комкором встретил Великую Отечественную К. К. Рокоссовский, им же был еще в 1939-м Г. К. Жуков.
Но история не терпит сослагательного наклонения.
У многих образ Слащева доселе прочно ассоциируется с личностью генерала Хлудова из фильма «Бег». Отметим, что ни обширная мемуарная литература, ни научно-публицистические произведения не дают однозначную оценку Слащеву-человеку за исключением, пожалуй, крупнейшего отечественного специалиста по Белому движению Андрея Кручинина, в положительных красках рисующего образ легендарного генерала. Но что примечательно: и красные, и белые высоко оценивали его военный талант.
Биография Якова Александровича до Первой мировой ничем не примечательна: родился в 1885-м в дворянской военной семье и, повзрослев, продолжил дело отца, также выбрав путь офицера, оставив за плечами Павловское военное училище и Николаевскую академию Генерального штаба. Учился Слащев неровно – первые два курса окончил по 1-му разряду, но на дополнительном не добрал баллов для причисления к Генеральному штабу. После выпуска преподавал тактику в Пажеском корпусе. Остановимся на этом факте подробнее. Дело в том, что его часто ставят в один ряд с такими «демонами войны», как Шкуро, Анненков, фон Унгерн-Штернберг. Их звезда взошла в пламени Гражданской войны, и их трудно причислить к военной интеллигенции – они практики, но не теоретики. Но как раз-таки широким кругозором и интеллигентностью Слащев не вписывается в эту когорту.
С первыми залпами Первой мировой Яков Александрович – в строю лейб-гвардии Финляндского полка. Идет добровольцем, оставив дома молодую жену на последнем месяце беременности.
Среди тех, кто добровольцем пошел на фронт, был и поэт Николай Гумилев, писавший: «И в реве человеческой толпы, в гуденье проезжающих орудий, в немолчном зове боевой трубы я вдруг услышал песнь моей судьбы…» Люди, подобные Слащеву, всегда откликались на такой голос и никогда не ждали повесток. Их удел на полях сражений – храбрость и презрение к смерти. Начальник Слащева – командир Финляндского полка генерал-майор барон Павел Клод фон Юргенсбург вспоминал: «Безгранично храбрый, но не храбростью самозабвения или слепою храбростью рядового, а сознательною храбростью начальника, Яков Александрович соединял с этим драгоценным качеством все таланты крупного военачальника: любовь к воинскому делу, прекрасное военное образование, твердый, решительный характер, поразительное уменье схватывать обстановку и т. д. В своей скромной роли ротного, батальонного командира Яков Александрович положительно предугадывал ход военных событий. Было ясно, что он владеет тайной военного искусства, что позволяет ему обычные способы суждения о событиях дополнять каким-то внутренним чутьем их».
Из посвященной Слащеву работы Кручинина: «Ровно в час, назначенный для атаки, минута в минуту, он встает во весь свой рост, снимает фуражку, истово крестится и с обнаженной шашкой идет вперед, ведя роты на смерть или победу...»
Приведенная цитата заставляет подробнее коснуться помянутой выше темы храбрости, а порою и бравады Слащева, под неприятельским огнем. Что это, только ли нарочитое презрение к смерти в стиле наполеоновского маршала Мюрата, завтракавшего под огнем русской артиллерии? Нет, вполне осознанные действия, обусловленные заботой о солдате. Причины ее, вспоминая о своем участии в Русско-японской войне, назвал генерал-лейтенант Антон Деникин: «У меня на правом фланге было возвышение, с которого можно было отчетливо наблюдать передвижения японцев. На него идет главная атака. Сильнейший огонь, нельзя поднять головы. Командир ближайшей роты капитан Чембарского полка Богомолов ходит по цепи во весь рост, проверяя прицелы... «Капитан, зачем вы это делаете, нагнитесь!». «Нельзя, господин подполковник, люди нервничают, плохо целятся».Иными словами, все эти атаки во весь рост имели одну цель – поднять боевой дух солдат. Оттого и потери офицерские в Первой мировой были сравнительно высоки – они ж вели солдат в бой, а не гнали их, как еще недавно нам внушали. Что-то изменилось в Гражданскую? Нет. И тогда офицеры поднимали боевой дух рядовых личным примером. Причем так поступали и высокие чины. Позволю себе привести строки из мемуаров белогвардейского генерал-майора Бориса Штейфона, посвященные также фигуре сколь легендарной, столь и трагичной, генерал-лейтенанту Владимиру Май-Маевскому – командовавшему Добровольческой армией: «Через полчаса генерал был уже у наших цепей. Большевистские пули щелкали по паровозу и по железной обшивке вагона. Май вышел, остановился на ступеньках вагона и, не обращая внимания на огонь, спокойно рассматривал поле боя. Затем грузно спрыгнул на землю и пошел по цепи. Здравствуйте, n-цы! – Здравияжелаем, ваше превосходительство. – Ну что, заробел? – обратился он к какому-то солдату. – Никак нет. Чего тут робеть! Молодец. Чего их бояться, таких-сяких?».
Новая тактика
Первая мировая оставила на теле Слащева три ранения и пять контузий, «приправленные» отравлением газами. Казалось, один шаг отделял Российскую империю от победы, но дни ее были сочтены. При Временном правительстве Яков Александрович идет на повышение – принимает командование над лейб-гвардии Московским полком. Но командование было номинальным, ибо страна и армия погружались в хаос. На пороге стояла новая война – Гражданская. На ней-то и должна была взойти звезда Слащева. Почему? Потому что он, по словам Клода, «пользовался громадным престижем, пленял воображение своих подчиненных и создавал ту атмосферу героизма, которая заражает других и рождает новых героев».
Это ключ к пониманию популярности Слащева: карьеру в кровавом мареве смуты практически невозможно было сделать без умения «пленять воображение подчиненных». Слащев был харизматичен, хотя и не обладал ни магическим воздействием на толпу, ни даром произносить блестящие речи в стиле Врангеля, у красных – Троцкого. Харизма Якова Александровича – в обаянии и внутренней силе.В зимнюю стужу 1917-го не принявший революцию Слащев отправился в Новочеркасск, в формировавшуюся Добровольческую армию. Задачи перед ней стояли грандиозные: освобождение России от большевиков или для начала ее южных регионов. Ставку решили делать в том числе и на антисоветские восстания в северокавказских станицах. Туда и отправился Слащев. Поднимать восстания делегировали не казака, что уже было ошибкой. Да и как показали дальнейшие события, не горели на первых порах станичники желанием бить большевиков, к чему призывал их Слащев. Подобный призыв нашел отклик главным образом в сердцах стариков. Более молодые были либо на фронте, либо возвращались с него, распропагандированные социалистами. Стариков же осталось сравнительно немного, правда, сражались они храбро и умело, что признавали даже красные, Буденный например.
Восстание Слащеву поднять не удалось. Но нет худа без добра: в кавказских горах он повстречал другую легендарную личность – Андрея Шкуро. Там же произошла еще одна знаменательная встреча – с бывшим хорунжим Алексеем Автономовым. Его звезда, впрочем, ненадолго, также взошла в пламени смуты. Еще вчера никому не известный, не переступивший и тридцатилетний рубеж, он вознесся ни больше ни меньше до положения главнокомандующего вооруженными силами Кубано-Черноморской республики. Голове впору закружиться. У Автономова она не закружилась: он отдавал себе отчет в неспособности командовать армией. Что хотел предложить Автономов Слащеву? Отнюдь не службу большевикам. В отличие от коллег Автономов не бредил идеей мировой революции, а был, как бы сказал Троцкий, «заражен» патриотизмом, оказавшись «неправильным» большевиком и предложив Слащеву и Шкуро объединить усилия для борьбы с германскими войсками, угрожавшими захватить Северный Кавказ. Разумеется, видевший в немцах врагов, Яков Александрович ответил согласием, но поставил условие – соглашение с Добровольческой армией. Автономов понял, что сейчас не до идеологических разногласий, и также согласился.
Слащев составил план обороны Северного Кавказа. И кто знает, быть может, вместе с Автономовым ему удалось бы объединить местные красные отряды с добровольцами и казаками на базе общего дела – защиты страны от кайзеровских войск, сплотив в боях обе стороны против общего врага. Если бы у Автономова хватило воли и упорства. Однако в условиях острого конфликта с местным совдепом Автономов предпочел не опереться на Слащева, а отправиться добиваться справедливости в Москву. Это и стало его роковой ошибкой, не только стоившей ему спустя год жизни, но и не позволившей погасить разгоравшееся на Северном Кавказе пламя Гражданской войны. Автономов, к слову, умер не от пули, а от тифа, настигшего его в Святом Кресте – ныне Буденновске, куда молодого главковерха загнали дивизии Врангеля. Таково следствие неверного выбора.
Но история не терпит сослагательного наклонения. И от предположений переходим к фактам. Слащев, Шкуро и еще несколько человек формируют Южную Кубанскую армию – тогда было модно называть отряды армией, вспомним Добровольческую, на первых порах численностью едва превышавшую полк.
Безусловно, Слащев был как военачальник намного талантливее и образованнее Шкуро. Но именно Андрей Григорьевич встал в главе отряда, поскольку был природным кубанцем. Яков Александрович и не возражал – он умел личные амбиции отодвигать на второй план. Да и какие амбиции, когда небольшой отряд был на грани уничтожения. Впрочем, отряд быстро рос благодаря успешным и стремительным действиям, разрабатывавшимся Слащевым. Его военный талант на полях Гражданской был явлен не только в блестящих победах, но и в понимании: воевать «правильно», как это было принято в Первый мировую, – верный путь к поражению. Нужно искать иные формы тактических решений на поле боя. И Яков Александрович их быстро нашел, чего не скажешь о некоторых других белых генералах.
После объединения отряда с армией Деникина Слащев стал командовать Кубанской пластунской бригадой, во главе которой пережил и славные победы, и два ранения. Затем он командир 5-й бригады 5-й дивизии, располагавшейся в Северном Причерноморье. Примечательно, что в Крыму Слащева многие принимали за великого князя Михаила Александровича, в июле 1918 года убитого большевиками. В крайне тяжелых условиях весной 1919-го храбрый и талантливый комбриг удерживал Крым, за что в мае того же года заслуженно производен в генерал-майоры. Ему было тогда тридцать три, впрочем, в Гражданскую генералами становились и более молодые офицеры, легендарный командир дроздовцев Антон Туркул например. В мае же 1919-го белые на юге России перешли в общее наступление. Части Слащева вышли к Днепру, где должны были остановиться – вся кавалерия перебрасывалась на главное – Московское направление. Но вскоре пришел приказ продолжить наступление, и войска (в значительной степени сборные) под командованием Слащева взяли Николаев. Яков Александрович лично возглавил атаку на город.
На исходе августа Слащев нанес поражение (едва ли не единственный из белых генералов) отрядам Нестора Махно, а спустя месяц – петлюровским бандам. Причем петлюровцы были разбиты в ходе малоизвестного (в отличие от Орловско-Кромской операции) Уманского встречного сражения, в ходе которого Слащев против численно превосходящего его противника добился успеха. Однако судьба кампании решалась не на Днепре, а под Орлом, где талантливый, но страдавший недугом запоя командующий Добровольческой армией генерал Май-Маевский в значительной степени потерял управление войсками, а возглавлявший 1-й армейский корпус генерал Кутепов в дни решающего встречного сражения на исходе ноября допустил ряд существенных ошибок, которые скорее всего сумел бы избежать Слащев и тогда…
Роковая ошибка Врангеля
После стремительного наступления деникинских армий последовало столь же быстрое их отступление. Это не было бегством. Добровольцы сражались упорно, превосходя противника в тактическом мастерстве, но уступая ему в численности. А тут еще моральный дух казачьих частей стал падать. Сменивший Май-Маевского на посту командарма генерал Врангель предложил Деникину отвести добровольческие дивизии в Крым, но руководствуясь не столько военными, сколько нравственными соображениями и понимая, что без поддержки марковцев, дроздовцев, корниловцев и алексеевцев фронт донцов рухнет. Главком ответил отказом, приказав отступать на юго-восток – к Ростову. Врангель выполнил приказ. Защита Крыма была вверена Слащеву. И он, к тому времени уже комкор, с малыми силами блестяще справился с поставленной задачей. Причем первоначально Крым собирался защищать генерал Субботин, организовав оборону вдоль дамбы и на Крымском валу. Реакция будущего крымского героя была довольно цинична. Ее приводит в своей посвященной Слащеву книге историк Олег Смыслов: «Далеко вы на своих укреплениях уедете, вероятно, дальше Черного моря». И пояснил свою позицию: «Я совершенно не признаю сидения в окопах – на это способны только очень хорошо выученные войска, мы не выучены, мы слабы и потому можем действовать только наступлением, а для этого надо создать благоприятную обстановку».
Слащев удержал Крым, а в апреле 1920-го Врангель возглавил Вооруженные силы Юга России, переименовав их в Русскую армию. Ему удалось почти невозможное – воодушевить в значительной степени деморализованные войска, прежде всего казачьи части, и весной перейти в наступление. Казалось бы, здесь военный талант Слащева должен быть употреблен в полной мере. Так, собственно, и было – блестяще проведенная Слащевым операция у Кирилловки. Но в июле накануне решающих сражений спаситель Крыма подал рапорт об отставке. Андрей Кручинин поясняет: «К сожалению, генерал Врангель, сменивший Деникина на посту главнокомандующего 22 марта 1920 года, в отличие от своего предшественника оказался неспособным преодолеть личную антипатию к Слащеву. После крупной наступательной операции, проведенной в начале апреля, когда в подчинении Слащева находилось до четырех дивизий и пяти отдельных бригад (практически все боеспособные соединения ВСЮР), эта антипатия становится еще более очевидной».
Человеческий фактор привел к фатальным последствиям для всего Белого движения и судеб России. Вновь процитирую Кручинина: «Слащев оказался единственным из высшего генералитета Русской армии, кто в дни падения Белого Крыма предложил план исправления положения активными наступательными действиями (крупномасштабная десантная операция в Хорлах или даже в устье Буга и у Одессы). Личная неприязнь Врангеля предопределила оценку этого плана как чистейшей авантюры, хотя в условиях предельного напряжения сил и истощения почти всех резервов советского Южного фронта подобные действия вполне могли бы переломить ход борьбы».
«Выстрел» в бессмертие
Дальнейшая судьба храброго генерала известна: тоска по Родине, возвращение уже в другую страну, преподавание на курсах «Выстрел» и смерть. Впрочем, оригинальную версию мотива возвращения Слащева в большевистскую Россию выдвинул Кручинин, полагающий, что легендарный генерал восстановил отношения с Врангелем (перед отъездом они встречались) и прибыл в Москву с секретной миссией – подготовки антисоветского переворота. Основание для такой гипотезы – большое число вчерашних белых офицеров в РККА. Так ли это на самом деле, со всей определенностью сказать трудно.
Задаю себе вопрос: случись невероятное и переживи Слащев маховик репрессий 30-х…. В 1941-м ему было бы всего пятьдесят пять. Еще нестарый, одаренный, нестандартно мыслящий генерал, прекрасно понимавший, что такое современная война и умевший быстро учиться. О последнем свидетельствует, например, полковник Алексей Селявкин, в годы Великой Отечественной заместитель командира 13-й гвардейской танковой бригады, а в 20-е посещавший лекции Слащева. В своих мемуарах он пишет о жарких дискуссиях по поводу роли бронетанковых войск в будущей войне. Так вот, Селявкин ни словом не обмолвился, что Слащев недооценивал значения бронетанковых войск, а ведь если бы такое было, не преминул бы отметить, тем паче что к генералу он относился без всякой симпатии, видя в нем классового врага. Сам же Яков Александрович учил слушателей курсов «Выстрел» проведению маневренных операций, равно как и не напрасно историк Алексей Щербаков назвал Слащева мастером блицкрига.
Генерал армии П. И. Батов вспоминал о Слащеве: «Преподавал он блестяще, на лекциях всегда полно народу, напряжение в аудитории порой, как в бою. Многие слушатели сами недавно сражались с врангелевцами, в том числе и на подступах к Крыму, а бывший белогвардейский генерал, не жалея язвительности, разбирал недочеты в своих и наших действиях. Скрипели зубами от гнева, но учились!». Причем учились такие выдающиеся полководцы Великой Отечественной, как Ф. И. Толбухин, Р. Я Малиновский, А. М. Василевский.
Вряд ли Слащеву сразу бы доверили фронт и армию, но корпус могли бы вполне, да и по возвращении его на Родину обещали. Кто-то возразит: «Слащева, несмотря на его рапорты, не допускали до командных должностей». Это так, хотя ему напрямую и не отказывали. В преддверие же войны ситуация могла измениться. Напомню, что комкором встретил Великую Отечественную К. К. Рокоссовский, им же был еще в 1939-м Г. К. Жуков.
Но история не терпит сослагательного наклонения.
Информация