«Новый курс» вместо «новой нормальности»
В своем ежегодном Послании президент Владимир Путин сослался на опыт экономического успеха последних лет, связанный с развитием агропромышленного и оборонно-промышленного комплексов. При всех отличиях между АПК и ОПК оба сектора экономики в последние годы стали зонами активной промышленной политики государства.
Поддержка сбыта и инвестиций в основные фонды, субсидирование кредитов, масштабный госзаказ, ограничение импорта для защиты внутреннего рынка – применение этих и подобных мер всегда встречало сопротивление со стороны либерального экономического сообщества в правительстве и экспертной среде. Тем не менее именно они позволили обеспечить темпы роста, существенно превышающие средние по экономике, запустить процесс воссоздания (а где-то и создания с нуля) целых отраслей, усилить экспортный потенциал. И все это при довольно сложных стартовых условиях – общем несовершенстве наших институтов и незавидном исходном состоянии самих секторов.
Если АПК считался самым проблемным поприщем государственного управления еще в советское время, то ОПК стал таковым впоследствии. Поэтому должность «оборонного» вице-премьера, на которую пять лет назад пришел Дмитрий Рогозин, не называли «расстрельной» разве что в силу несоответствия этого эпитета общеизвестной гуманности политических нравов современной России.
Вспомним основные характеристики политической ситуации, сложившейся вокруг ОПК по состоянию на 2011 год.
Превратившийся в традицию срыв ГПВ и ГОЗ. Первые две постсоветские Государственные программы вооружения (до 2005 и до 2010 годов) были провалены практически полностью.
Наметившийся переход к импорту ВВСТ уже не элементов и комплектующих, а финальной продукции. Сделки по «Мистралям», бронетранспортерам «Ивеко», австрийскому снайперскому оружию, израильским беспилотникам выглядели как пробные шары новой модели отношений заказчика и исполнителя, когда покупатель, почувствовав себя желанным гостем в глобальном оружейном супермаркете, уже готовился снять с себя ответственность за будущее российской промышленности.
Ожидания обвального снижения экспорта вооружений из-за сокращения доступных рынков ВТС (по мере перехода самых крупных покупателей – Китая и Индии – на собственные или в лучшем случае совместные проекты), морального устаревания советского задела, проблем с финансово-кредитным сопровождением сделок и послепродажным обслуживанием.
Хронические ценовые, финансовые конфликты между заказчиком и исполнителем, парализующие исполнение ГОЗ не только на этапе контрактации, но и на всех стадиях исполнения. Их разрешение, как мы помним, нередко переводилось на высший политический уровень.
К перечисленному стоит добавить общеизвестные структурные дисбалансы в оборонной промышленности, накапливавшиеся весь постсоветский период: устаревшие основные фонды и переразмеренные активы, кадровое старение и вымывание квалифицированного персонала, низкая или отрицательная рентабельность, утрата ряда ранее освоенных технологий, пробелы в нижних звеньях кооперации и т. д. Неудивительно, что на момент старта ГПВ-2011–2020 было широко распространено убеждение, что промышленность просто не справится с резко возросшим, мобилизационным по сути госзаказом. Именно в этом состоял один из основных кудринских аргументов против повышения оборонных расходов.
С высоты 2016 года можно сказать, что худшие опасения не подтвердились. Достаточно сравнить объем выпуска промышленной продукции ОПК в 2011-м с ожидаемыми данными по 2016-му. Увеличение – в 2,6 раза. И дело не только в возросшем гособоронзаказе, но и в наращивании экспорта. Согласно докладу Стокгольмского международного института исследования проблем мира (SIPRI), опубликованному в 2016 году, «экспорт российских вооружений за последние пять лет увеличился на 28 процентов по сравнению с предыдущим пятилетним периодом».
Что же касается самого ГОЗ, ключевым моментом стало то, что прибавление объемов промышленность смогла встретить ростом дисциплины исполнения. В финансово благополучном 2011-м выполнение ГОЗ на 80 процентов воспринималось как большой успех. В 2014-м ГОЗ был выполнен на 95 процентов, в 2015-м – на 97 процентов. Данные по 2016-му пока не приводятся, но в конце сентября на Военно-промышленной конференции в Санкт-Петербурге представители Минобороны говорили о некотором превышении графика выполнения ГОЗ по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. Не менее важно, как отметил президент в своем Послании, что наращивание объемов сопровождается существенным ростом производительности труда (ожидаемый по итогам 2016 года – 9,8 процента).
Эти достижения стали возможны не только благодаря пресловутому «ручному режиму» управления, но и вследствие решения ряда системных проблем ОПК. Разумеется, решение в данном случае не означает окончательный результат, а скорее – процесс с позитивной динамикой по каждому из наиболее сложных направлений. Перечислим некоторые из них.
Система контрактации
Противоречия в этой сфере, о которых говорилось выше, были во многом продиктованы несовершенством законодательной базы. Важным шагом по ее реформированию стало принятие в декабре 2012-го федерального закона «О государственном оборонном заказе». Он сделал систему контрактации более гибкой – допускающей разные модели ценообразования; более комплексной – ориентированной на весь цикл закупок, включая планирование, размещение, выполнение контракта; более сбалансированной в части регулирования минимальной и максимальной рентабельности. Во многом именно благодаря этому укрепилась дисциплина исполнения ГОЗ.
Заметно выросла после принятия закона и доля долгосрочных контрактов в ГОЗ (2012 год – 33 процента, 2013 год – уже 48 процентов), что представляется весьма важным с точки зрения экономии на масштабе, планирования инвестиций, снижения стоимости заемных средств.
Следующая волна реформирования правил контрактации была призвана повысить финансовую дисциплину исполнителей ГОЗ. С 1 сентября 2015 года вступил в силу пакет поправок, разработанных Министерством обороны. Новые требования ужесточили правила банковского сопровождения ГОЗ (отдельные счета на каждый контракт, жесткие требования по расходованию средств, ограниченный круг уполномоченных банков) и были весьма настороженно встречены представителями промышленности. Разговоры о неизбежном срыве гособоронзаказа звучали с их стороны пусть и неофициально, но весьма настойчиво. Некоторые из новых правил действительно выглядели непродуманными. Однако спустя полтора года можно зафиксировать, что и в этом случае худшие опасения не сбылись. Во многом благодаря той работе по взаимной адаптации новых требований закона и реалий оборонной промышленности, которая велась на протяжении этих полутора лет коллегией Военно-промышленной комиссии и Министерством обороны (в данный момент на выходе уже второй пакет корректив, призванных сделать новые правила игры более продуманными и исполнимыми).
Споры по поводу нового режима банковского сопровождения ГОЗ продолжаются. Однако уже сегодня очевиден важный итог: этот режим качественно повышает уровень информированности государства о том, что происходит в системе ГОЗ, и позволяет хотя бы отчасти поставить под контроль рост издержек. Но важно, что сам по себе он не создает рыночных стимулов к их сокращению.
Поэтому сегодня ключевым вопросом с точки зрения повышения эффективности расходов по ГОЗ становится система ценообразования. В существующем виде она стимулирует предприятия к завышению затрат. Рост издержек при применении фиксированного норматива рентабельности позволяет предприятию увеличивать прибыль в абсолютном выражении. И наоборот, снижение себестоимости оказывается невыгодно, так как в последующих периодах вся экономия изымается заказчиком. Методики нормирования расходов давали сбои даже в советское время. В современных же условиях количество непросчитываемых «переменных» несопоставимо выше.
Понятно, что в силу объективных особенностей ОПК как квазирыночного сектора найти альтернативу ценообразованию по принципу «затраты плюс» довольно сложно. Однако можно и нужно искать варианты для ее корректировки. Дмитрий Рогозин поставил такую задачу на Военно-промышленной конференции в конце сентября этого года, и сегодня соответствующие предложения уже рассматриваются в коллегии ВПК.
Перевооружение промышленности
По данным Минпромторга на 2012 год, доля устаревшего оборудования (возраст более 20 лет) в станочном парке превышала 65 процентов. Для решения этой проблемы правительством были утверждены пять государственных программ, связанных с развитием электронной и радиоэлектронной, авиационной, ракетно-космической промышленности, судостроения, атомного энергокомплекса. Основную роль в техническом перевооружении сыграла ФЦП «Развитие оборонно-промышленного комплекса Российской Федерации на 2011–2020 годы». Многие предприятия действительно оказались обеспечены современным технологическим оборудованием (до 2020 года масштаб обновления составит порядка 100 тысяч единиц). В этой связи, однако, стоит отметить две сопутствующие проблемы.
Во-первых, прямые субсидии на модернизацию производства не лучшее решение с точки зрения системы стимулов для руководителей ОПК. То, что оплачивает непосредственно государство, не всегда адекватно оценивается и просчитывается с точки зрения эффективности. Проведение технического перевооружения предприятий через ФЦП было необходимым, но вынужденным решением в ситуации накопленного износа фондов и низкой реальной рентабельности компаний. В перспективе основной центр тяжести в решении этой задачи должен переноситься на максимальный учет инвестиционной составляющей в контрактах. В своей предвыборной статье 2012 года «Быть сильными: гарантии национальной безопасности для России» Владимир Путин отметил, что «закупочная цена… должна быть… достаточной не только для окупаемости предприятий, но и для вложений в их развитие и модернизацию». На момент написания статьи это звучало как задача на вырост для все той же системы ценообразования, и сейчас, когда она отработана, а отношения заказчика и исполнителя нормализованы, наступает вполне подходящий момент для решения.
Во-вторых, можно лишь сожалеть о том, что довольно масштабная программа поддержки технического перевооружения ОПК с самого начала не была скоординирована с задачей воссоздания отечественного станкостроения. По меньшей мере «нужно было выбрать нескольких серьезных стратегических партнеров, и условием закупки станков должна была стать их глубокая локализация». Это слова Дмитрия Рогозина на форуме «Технопром-2015». Такая позиция высказывалась им и раньше, однако, по всей вероятности, не стала консенсусной в правительстве. Это один из примеров дискоординации между стратегиями развития военной и гражданской промышленности (и в целом – разных секторов экономики), которую важно преодолеть, если мы всерьез ставим задачи реиндустриализации.
Импортозамещение
Под этим заезженным в последнее время термином применительно к ОПК скрываются четыре достаточно разные темы.
Первая – ограничение импорта финальной продукции военного назначения. Как уже было сказано, по состоянию на начало десятилетия существовала серьезная тенденция к лоббированию такого импорта. И при всех контраргументах была высокая вероятность пойти по этому пути. Просто потому, что это путь наименьшего сопротивления. К тому же выгодный для многих и с точки зрения сбрасывания ответственности за развитие проблемных промышленных активов, и для бизнеса посредников. Перед глазами стоял пример Индии, где импортная активность, невзирая на все разговоры о приоритете местного ВПК, набирала обороты из-за многочисленных посредников-лоббистов. Был соблазн пойти по индийскому пути. К счастью, благодаря политической позиции президента страны, главы коллегии ВПК, нового министра обороны этого соблазна удалось избежать.
Вторая тема – замена санкционных импортных компонентов в продукции военного назначения. Правительством принята программа импортозамещения, по ряду позиций сформированы детальные «дорожные карты». По официальным заявлениям на 2014 год, задача освоения всей номенклатуры комплектующих и элементной базы для производства вооружений и военной техники должна была получить решение в течение трех – пяти лет.
В случае с продукцией, поставлявшейся украинскими предприятиями, полное импортозамещение – вопрос времени. Завод имени Климова еще до возникновения кризисной ситуации освоил производство вертолетных двигателей, поставлявшихся «Мотор Сич», дело лишь за тем, чтобы нарастить серийность. НПО «Сатурн» было определено головным предприятием по производству газотурбинных двигателей для флота, монопольным поставщиком которых ранее выступало николаевское предприятие «Зоря-Машпроект». По словам вице-президента ОСК Игоря Пономарева (в мае 2016 года), пока все работы ведутся по графику, согласованному Минпромторгом, Минобороны и ОСК, первый опытный образец ГТУ планируется разместить на испытательном стенде в 2017-м, серийная поставка на строящиеся корабли проекта 22350 может начаться в конце того же года. Кстати, не менее насущной задачей было освоение ремонта николаевских газотурбинных установок, которыми оснащены многие корабли нашего флота.
Что же касается западной или восточноазиатской элементной базы (ее доля в некоторых образцах ВВСТ – порядка 65 процентов), то здесь чаще всего речь идет о замещении одного импорта другим. Для достижения более приемлемого результата в этой сфере нужны долгосрочные и системные решения. Такие отрасли, как микроэлектроника, с одной стороны, стратегически важны для «оборонки», но с другой – способны окупаться лишь при самом широком охвате гражданских рынков.
Это делает актуальным третье измерение проблемы импортозамещения: развитие базовых отраслей, имеющих фундаментальное значение как для гражданской, так и для военной промышленности. В станкостроении, микроэлектронике, радиоэлектронике, фотонике действует целый ряд программ разного уровня, однако необходимы гораздо более интенсивные и комплексные усилия государства для того, чтобы эти отрасли были восстановлены, а где-то и созданы заново. В основе таких усилий – формирование «якорного» внутреннего рынка по каждой из позиций. Зачастую – искусственное «конструирование» такого рынка. В качестве примера Дмитрий Рогозин на недавнем съезде Союза машиностроителей сослался на возможные решения в микроэлектронике: «Если мы сегодня переведем паспорта, удостоверения личности, различного рода документы, товары на использование национальных чипов, то за счет этого огромного заказа на простую гражданскую продукцию мы снизим себестоимость... на создание собственной электронно-компонентной базы особого назначения».
Наконец, четвертый аспект импортозамещения – отвоевание внутреннего гражданского рынка отечественным машиностроением и в первую очередь компаниями ОПК. В последнее время немало говорилось о противоестественности положения, при котором 80 процентов российского рынка гражданской авиации принадлежит дуополии Boeing – Airbus, когда масштабные судостроительные контракты без всяких требований по локализации замыкаются на иностранные верфи, когда снова и снова уходят за рубеж энергомашиностроительные заказы, несмотря на все санкционные риски и наличие соответствующих компетенций у российских компаний.
Надо признать, что в тех отраслях, которые непосредственно граничат с ОПК, – гражданской авиации, судостроении, ракетно-космической технике предприняты большие усилия по воссозданию промышленного потенциала. Реанимированы проекты, разработанные еще в 80-е, но способные и сегодня при определенной модернизации занять позиции в соответствующих нишах (Ил-96 в грузовой и пассажирской версиях, Ил-114), вытягиваются, хотя и с большим трудом, на рыночную траекторию проекты двухтысячных («Сухой Суперджет», семейство ракет «Ангара»), реализуются новые (МС-21, двигатель ПД-14), закладываются основные фонды для перспективных отраслей (строительство верфи «Звезда», которая будет специализироваться на крупнотоннажном судостроении).
В Послании Федеральному собранию 2016 года президент назвал в ряду таких смежных с «оборонкой» рынков производство гражданской продукции для медицины и энергетики. Действительно, компании ОПК способны по ряду позиций играть на них лидирующую роль. Опять же при условии целенаправленного формирования «якорного» рынка, консолидированного гражданского заказа, открытого для предприятий ОПК (по инициативе коллегии ВПК такой механизм сегодня уже формируется применительно к поставкам медицинской техники).
Кадровый вопрос
Кадровый голод в ОПК затрагивает все уровни разделения труда – от квалифицированных рабочих до конструкторов и директоров предприятий. И разные звенья подготовки кадров – от профориентации в школе до дополнительного образования состоявшихся специалистов. Военно-промышленная комиссия инициировала те или иные решения по всему периметру этих проблем. В их числе:
разработка нового государственного плана подготовки кадров на пятилетний период с учетом реальных потребностей организаций ОПК;
развитие договорных отношений «вуз – студент – предприятие», предусматривающих переход от целевого набора к целевой подготовке, усиление роли работодателя в процессе подготовки специалистов;
восстановление системы дополнительного профобразования, позволяющей до 2020 года осуществить переподготовку и повысить квалификацию около 200 тысяч инженерно-технических работников ОПК;
развитие внутрикорпоративных программ подготовки и корпоративных вузов (именно они начинают играть основную роль в подготовке кадров по рабочим специальностям);
меры социальной политики (повышение уровня доходов, жилищная поддержка) на самих предприятиях.
Последнее особенно важно, поскольку наиболее слабым звеном в кадровой цепочке остается связка между учебным заведением и предприятием ОПК, а также все то, что кадровики предприятий называют казенным термином «закрепление». Проще говоря, выпускники инженерных факультетов не приходят на предприятия ОПК или не задерживаются на них. Важно, что именно на этом направлении, связанном с мотивацией сотрудников, в последние годы сделано многое. В частности, созданы механизмы для поддержки кооперативов из работников ОПК (бесплатное получение участка под застройку и подведение инфраструктуры), реализации корпоративных жилищных программ. Сегодня ряд компаний реализует такие программы в интересах сотрудников, включая как льготные механизмы приобретения, так и варианты долгосрочной аренды. Довольно существенно выросла средняя зарплата в ОПК. В 2011-м она составляла 24 530 рублей, в 2016-м (по ожидаемым итогам) – 45 551 рублей (в целом по стране рост заметно меньше – с 23 369 до 36 200 рублей).
Снизился средний возраст сотрудников ОПК – с 45,9 до 45 лет. Улучшение не столь значительное, но еще несколько лет назад «оборонке» предсказывали демографический провал: ядро опытных специалистов стареет, среднее поколение крайне малочисленно, новое не спешит на смену.
Словом, в этом случае тоже, несмотря на самые алармистские прогнозы, худшего удалось избежать: и статистика, и опыт наблюдений за предприятиями говорят о том, что смена все-таки подоспела, ОПК в последние годы молодеет и среднеарифметические 45 лет на практике означают не преобладание специалистов средних лет, а производственный альянс «дедов» и «внуков».
Впрочем, есть еще одна составляющая кадровой проблемы. Дело не только в нехватке специалистов определенных категорий, но и в негативной селекции, которая также начинается со школьной скамьи. Разумеется, это не общее правило, но тревожная тенденция: на инженерные специальности идут обычно не лучшие абитуриенты, в пуле целевого набора в интересах ОПК оказываются не лучшие студенты, работать на предприятия приходят не лучшие выпускники и остаются на них в итоге тоже не всегда самые сильные из пришедших.
Но инженерная элита, если мы хотим иметь технологическое будущее, не может быть второго сорта, состоять из тех, кому не удалось пробиться в финансисты, юристы или силовики. Долгое время эта «второсортность» программировалась самой системой корпоративных иерархий в промышленности. На Совете генеральных конструкторов и представителей Академии наук, который состоялся в 2013 году, Дмитрий Рогозин поделился наблюдением по итогам посещения одной из крупных корпораций: носители конструкторских компетенций в ней – на третьем-четвертом уровнях корпоративной иерархии. Если «потолок» для лучших представителей профессии поставлен так низко, это по определению не будет привлекать в нее амбициозную и талантливую молодежь.
Стремление изменить такое положение дел, сдвинуть баланс сил в пользу технократической элиты стало одним из явных приоритетов Дмитрия Рогозина как «оборонного» вице-премьера. Важные шаги в этом направлении – повышение статуса главного или генерального конструктора на предприятии (их назначение на ВПК/коллегии ВПК, правило «двух ключей», предполагающее, что расходование денежных средств на технические вопросы происходит только через две подписи – генерального директора и главного/генерального конструктора), формирование института генеральных конструкторов по сложным системам вооружения, а затем – и института генеральных технологов, руководителей приоритетных технологических направлений ОПК.
Безусловно, этого недостаточно для того, чтобы поднять на новый уровень престиж инженерной профессии – здесь необходимы системные изменения экономики и общества. Но очевидно, что такие изменения и должны начинаться с верхнего уровня социальной пирамиды.
Координация и планирование
В последние годы много говорилось о дефиците межведомственной и межотраслевой координации в промышленно-технологической политике, что делает последнюю малорезультативной и неэкономичной. В пределах «оборонного» сектора этот дефицит координации постепенно удается восполнить по мере укрепления статуса Военно-промышленной комиссии и создания отраслевых и межотраслевых инструментов под ее эгидой.
В 2012 году комиссия получила функции арбитра при возникновении ценовых споров между ОПК и Министерством обороны. В 2014-м ВПК возглавил лично президент РФ. Это решение сделало возможным оперативную рабочую координацию между гражданским, промышленным крылом комиссии и ее силовым крылом, которое всегда было подотчетно непосредственно президенту.
В этом же ряду (создания рабочих механизмов координации) стоят и уже упомянутые решения о генеральных конструкторах и технологических руководителях. Во главе профильных научных организаций и научно-технических советов они будут отвечать за адресность и взаимную увязку исследований и разработок в соответствующих отраслях, то есть служить своего рода системными интеграторами технологической политики.
В одном из так называемых майских указов президента была поставлена масштабная задача создания качественно новой системы анализа и стратегического планирования, которая увязывала бы научно-техническую и промышленную политику государства, военное строительство с оценкой вызовов и угроз национальной безопасности на длительную перспективу. И коллегия ВПК вернулась к советской практике выработки пятнадцатилетних «Основных направлений развития вооружения и техники», которые должны служить базой для разработки Государственных программ вооружения на десятилетний период. В частности, утверждены «Основные направления развития вооружения и военной и специальной техники на период до 2030 года», в которых сформирован перечень образцов, определяющих облик перспективных систем вооружения. Некоторые приоритеты, закладываемые в документы стратегического планирования, были отражены Дмитрием Рогозиным в выступлении в Государственной думе. В их числе:
автоматизированная система управления Вооруженными Силами;
автоматизированная система управления полем боя;
визуализация поля боя;
робототехника;
сокращение типов вооружений, военной и специальной техники;
модульность;
межродовая унификация и создание межсредных аппаратов;
электронно-компонентная база;
переход к контрактам полного жизненного цикла.
Подобные акценты позволяют рассчитывать на то, что вопросы управления, взаимодействия, разведки, информационного противоборства и в целом построения современных сетецентричных систем займут достойное место в Государственной программе вооружения до 2025 года.
Однако сама ГПВ-2025 пока остается непринятой. В начале 2015-го в СМИ появились сообщения о переносе начала действия следующей Государственной программы вооружения с 2016 на 2018 год. Причина, по всей вероятности, в том, что по мере налаживания системы планирования в военной и военно-промышленной области только острее встает вопрос о нестабильности прогнозов и планов макроэкономического характера. Проще говоря, караван идет со скоростью самого медленного верблюда. А государственное стратегическое планирование должно быть комплексным. В противном случае можно считать, что его нет вовсе.
Политика развития
Подобных направлений, на которых происходила расшивка узких мест и одновременно решались задачи на будущее, конечно, гораздо больше. Отдельного разговора требуют проблемы реструктуризации активов, финансового оздоровления и кредитной поддержки компаний, оптимизации мобилизационного потенциала ОПК. Я остановился лишь на нескольких наиболее явных публичных приоритетах минувшей «оборонной пятилетки». Этого достаточно, чтобы посмотреть, в какой фазе процесса мы находимся.
На уже упомянутой Военно-промышленной конференции в Санкт-Петербурге председатель коллегии ВПК определил эту фазу как переход от мобилизации (а где-то, добавлю от себя, и режима «пожарной команды») к политике развития: «За минувшие несколько лет ОПК доказал свою способность обеспечить масштабное перевооружение армии и флота на фоне сохранения высоких позиций по экспорту ВВСТ. Нам удалось мобилизовать имеющийся потенциал, а где-то и восстановить утраченный. Сейчас перед компаниями и отраслями ОПК стоит задача уже более высокого уровня. Нужно пройти путь от мобилизации к устойчивому развитию – обеспечить свою эффективность на длинной дистанции, способность гибко отвечать на вызовы окружающей среды и менять ее в своих интересах».
В том же выступлении прозвучал и перечень основных вызовов, от которых должна «отстраиваться» наша политика развития. Думаю, они были сфокусированы довольно точно.
Во-первых, это вызов новой технологической политики. Советский научно-технический задел в оружейной сфере фактически исчерпан. Новая ГПВ должна быть по преимуществу инновационной, ориентированной на создание качественно новых платформ ВВТ. Но контролировать и программировать сферу исследований и разработок с точки зрения сроков, расходов, результативности гораздо сложнее, чем серийное производство. Особенно в наших условиях, когда безадресность и концептуальная безответственность НИОКР успела стать нормой.
Во-вторых, это вызов корпоративной конкурентоспособности, качества корпоративной среды. Как справедливо отмечается в стратегии ОАК до 2025 года, «на глобальном рынке конкурируют не продукты, а эффективные корпорации посредством всех своих компетенций и ресурсов». Помимо эксплуатационно-технических характеристик продукции и цены факторами конкурентоспособности являются устойчивое финансовое положение, прозрачное управление, развитая «экосистема» поставщиков, деловая репутация, сертифицированная производственная система, глобальная сервисная сеть, доступность финансовых инструментов (экспортные кредиты, лизинг) и т. д. По совокупности этих факторов конкурентоспособность российских компаний ОПК весьма ограниченна.
В-третьих, это вызов освоения гражданских рынков конечной продукции. Здесь более чем достаточно скептиков, которые говорят: если у вас доступный рынок меньше (условно) 500 миллионов потребителей, то не стоит и пытаться играть в индустриальную державу. Внутренний рынок слишком узок, а внешний безнадежно занят. Как правило, такие разговоры аранжируются рассуждениями о «новой нормальности» и «постиндустриальном будущем». Однако именно новые технологические тенденции ставят под вопрос эту логику. В целом ряде отраслей новая промышленная революция может снизить барьер окупаемости технологий и товаров. Иными словами, наукоемкая продукция нового поколения будет рентабельной на рынках меньшего объема, а концепция глобальных фабрик постепенно станет уходить в прошлое. Именно в этом структурные предпосылки того поворота к реиндустриализации и защите внутреннего рынка, начало которого мы наблюдаем на Западе.
Поэтому спичрайтерам наших первых лиц пора прекратить сопровождать констатации нового пришествия протекционизма оборотом «к сожалению». Речь идет о новой реальности, политической и технологической, опрокидывающей догмы Вашингтонского консенсуса.
И здесь я возвращаюсь к тому, с чего начал, – меры стимулирующей промышленной политики могут давать эффект даже в условиях наших несовершенных институтов, если последовательно реализовывать их хотя бы несколько лет. Применив эти подходы к другим отраслям, мы вполне можем обрести «новый курс» вместо «новой нормальности».
Поддержка сбыта и инвестиций в основные фонды, субсидирование кредитов, масштабный госзаказ, ограничение импорта для защиты внутреннего рынка – применение этих и подобных мер всегда встречало сопротивление со стороны либерального экономического сообщества в правительстве и экспертной среде. Тем не менее именно они позволили обеспечить темпы роста, существенно превышающие средние по экономике, запустить процесс воссоздания (а где-то и создания с нуля) целых отраслей, усилить экспортный потенциал. И все это при довольно сложных стартовых условиях – общем несовершенстве наших институтов и незавидном исходном состоянии самих секторов.
Если АПК считался самым проблемным поприщем государственного управления еще в советское время, то ОПК стал таковым впоследствии. Поэтому должность «оборонного» вице-премьера, на которую пять лет назад пришел Дмитрий Рогозин, не называли «расстрельной» разве что в силу несоответствия этого эпитета общеизвестной гуманности политических нравов современной России.
Вспомним основные характеристики политической ситуации, сложившейся вокруг ОПК по состоянию на 2011 год.
Превратившийся в традицию срыв ГПВ и ГОЗ. Первые две постсоветские Государственные программы вооружения (до 2005 и до 2010 годов) были провалены практически полностью.
Наметившийся переход к импорту ВВСТ уже не элементов и комплектующих, а финальной продукции. Сделки по «Мистралям», бронетранспортерам «Ивеко», австрийскому снайперскому оружию, израильским беспилотникам выглядели как пробные шары новой модели отношений заказчика и исполнителя, когда покупатель, почувствовав себя желанным гостем в глобальном оружейном супермаркете, уже готовился снять с себя ответственность за будущее российской промышленности.
Ожидания обвального снижения экспорта вооружений из-за сокращения доступных рынков ВТС (по мере перехода самых крупных покупателей – Китая и Индии – на собственные или в лучшем случае совместные проекты), морального устаревания советского задела, проблем с финансово-кредитным сопровождением сделок и послепродажным обслуживанием.
Хронические ценовые, финансовые конфликты между заказчиком и исполнителем, парализующие исполнение ГОЗ не только на этапе контрактации, но и на всех стадиях исполнения. Их разрешение, как мы помним, нередко переводилось на высший политический уровень.
К перечисленному стоит добавить общеизвестные структурные дисбалансы в оборонной промышленности, накапливавшиеся весь постсоветский период: устаревшие основные фонды и переразмеренные активы, кадровое старение и вымывание квалифицированного персонала, низкая или отрицательная рентабельность, утрата ряда ранее освоенных технологий, пробелы в нижних звеньях кооперации и т. д. Неудивительно, что на момент старта ГПВ-2011–2020 было широко распространено убеждение, что промышленность просто не справится с резко возросшим, мобилизационным по сути госзаказом. Именно в этом состоял один из основных кудринских аргументов против повышения оборонных расходов.
С высоты 2016 года можно сказать, что худшие опасения не подтвердились. Достаточно сравнить объем выпуска промышленной продукции ОПК в 2011-м с ожидаемыми данными по 2016-му. Увеличение – в 2,6 раза. И дело не только в возросшем гособоронзаказе, но и в наращивании экспорта. Согласно докладу Стокгольмского международного института исследования проблем мира (SIPRI), опубликованному в 2016 году, «экспорт российских вооружений за последние пять лет увеличился на 28 процентов по сравнению с предыдущим пятилетним периодом».
Что же касается самого ГОЗ, ключевым моментом стало то, что прибавление объемов промышленность смогла встретить ростом дисциплины исполнения. В финансово благополучном 2011-м выполнение ГОЗ на 80 процентов воспринималось как большой успех. В 2014-м ГОЗ был выполнен на 95 процентов, в 2015-м – на 97 процентов. Данные по 2016-му пока не приводятся, но в конце сентября на Военно-промышленной конференции в Санкт-Петербурге представители Минобороны говорили о некотором превышении графика выполнения ГОЗ по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. Не менее важно, как отметил президент в своем Послании, что наращивание объемов сопровождается существенным ростом производительности труда (ожидаемый по итогам 2016 года – 9,8 процента).
Эти достижения стали возможны не только благодаря пресловутому «ручному режиму» управления, но и вследствие решения ряда системных проблем ОПК. Разумеется, решение в данном случае не означает окончательный результат, а скорее – процесс с позитивной динамикой по каждому из наиболее сложных направлений. Перечислим некоторые из них.
Система контрактации
Противоречия в этой сфере, о которых говорилось выше, были во многом продиктованы несовершенством законодательной базы. Важным шагом по ее реформированию стало принятие в декабре 2012-го федерального закона «О государственном оборонном заказе». Он сделал систему контрактации более гибкой – допускающей разные модели ценообразования; более комплексной – ориентированной на весь цикл закупок, включая планирование, размещение, выполнение контракта; более сбалансированной в части регулирования минимальной и максимальной рентабельности. Во многом именно благодаря этому укрепилась дисциплина исполнения ГОЗ.Заметно выросла после принятия закона и доля долгосрочных контрактов в ГОЗ (2012 год – 33 процента, 2013 год – уже 48 процентов), что представляется весьма важным с точки зрения экономии на масштабе, планирования инвестиций, снижения стоимости заемных средств.
Следующая волна реформирования правил контрактации была призвана повысить финансовую дисциплину исполнителей ГОЗ. С 1 сентября 2015 года вступил в силу пакет поправок, разработанных Министерством обороны. Новые требования ужесточили правила банковского сопровождения ГОЗ (отдельные счета на каждый контракт, жесткие требования по расходованию средств, ограниченный круг уполномоченных банков) и были весьма настороженно встречены представителями промышленности. Разговоры о неизбежном срыве гособоронзаказа звучали с их стороны пусть и неофициально, но весьма настойчиво. Некоторые из новых правил действительно выглядели непродуманными. Однако спустя полтора года можно зафиксировать, что и в этом случае худшие опасения не сбылись. Во многом благодаря той работе по взаимной адаптации новых требований закона и реалий оборонной промышленности, которая велась на протяжении этих полутора лет коллегией Военно-промышленной комиссии и Министерством обороны (в данный момент на выходе уже второй пакет корректив, призванных сделать новые правила игры более продуманными и исполнимыми).
Споры по поводу нового режима банковского сопровождения ГОЗ продолжаются. Однако уже сегодня очевиден важный итог: этот режим качественно повышает уровень информированности государства о том, что происходит в системе ГОЗ, и позволяет хотя бы отчасти поставить под контроль рост издержек. Но важно, что сам по себе он не создает рыночных стимулов к их сокращению.
Поэтому сегодня ключевым вопросом с точки зрения повышения эффективности расходов по ГОЗ становится система ценообразования. В существующем виде она стимулирует предприятия к завышению затрат. Рост издержек при применении фиксированного норматива рентабельности позволяет предприятию увеличивать прибыль в абсолютном выражении. И наоборот, снижение себестоимости оказывается невыгодно, так как в последующих периодах вся экономия изымается заказчиком. Методики нормирования расходов давали сбои даже в советское время. В современных же условиях количество непросчитываемых «переменных» несопоставимо выше.
Понятно, что в силу объективных особенностей ОПК как квазирыночного сектора найти альтернативу ценообразованию по принципу «затраты плюс» довольно сложно. Однако можно и нужно искать варианты для ее корректировки. Дмитрий Рогозин поставил такую задачу на Военно-промышленной конференции в конце сентября этого года, и сегодня соответствующие предложения уже рассматриваются в коллегии ВПК.
Перевооружение промышленности
По данным Минпромторга на 2012 год, доля устаревшего оборудования (возраст более 20 лет) в станочном парке превышала 65 процентов. Для решения этой проблемы правительством были утверждены пять государственных программ, связанных с развитием электронной и радиоэлектронной, авиационной, ракетно-космической промышленности, судостроения, атомного энергокомплекса. Основную роль в техническом перевооружении сыграла ФЦП «Развитие оборонно-промышленного комплекса Российской Федерации на 2011–2020 годы». Многие предприятия действительно оказались обеспечены современным технологическим оборудованием (до 2020 года масштаб обновления составит порядка 100 тысяч единиц). В этой связи, однако, стоит отметить две сопутствующие проблемы.
Во-первых, прямые субсидии на модернизацию производства не лучшее решение с точки зрения системы стимулов для руководителей ОПК. То, что оплачивает непосредственно государство, не всегда адекватно оценивается и просчитывается с точки зрения эффективности. Проведение технического перевооружения предприятий через ФЦП было необходимым, но вынужденным решением в ситуации накопленного износа фондов и низкой реальной рентабельности компаний. В перспективе основной центр тяжести в решении этой задачи должен переноситься на максимальный учет инвестиционной составляющей в контрактах. В своей предвыборной статье 2012 года «Быть сильными: гарантии национальной безопасности для России» Владимир Путин отметил, что «закупочная цена… должна быть… достаточной не только для окупаемости предприятий, но и для вложений в их развитие и модернизацию». На момент написания статьи это звучало как задача на вырост для все той же системы ценообразования, и сейчас, когда она отработана, а отношения заказчика и исполнителя нормализованы, наступает вполне подходящий момент для решения.
Во-вторых, можно лишь сожалеть о том, что довольно масштабная программа поддержки технического перевооружения ОПК с самого начала не была скоординирована с задачей воссоздания отечественного станкостроения. По меньшей мере «нужно было выбрать нескольких серьезных стратегических партнеров, и условием закупки станков должна была стать их глубокая локализация». Это слова Дмитрия Рогозина на форуме «Технопром-2015». Такая позиция высказывалась им и раньше, однако, по всей вероятности, не стала консенсусной в правительстве. Это один из примеров дискоординации между стратегиями развития военной и гражданской промышленности (и в целом – разных секторов экономики), которую важно преодолеть, если мы всерьез ставим задачи реиндустриализации.
Импортозамещение
Под этим заезженным в последнее время термином применительно к ОПК скрываются четыре достаточно разные темы.
Первая – ограничение импорта финальной продукции военного назначения. Как уже было сказано, по состоянию на начало десятилетия существовала серьезная тенденция к лоббированию такого импорта. И при всех контраргументах была высокая вероятность пойти по этому пути. Просто потому, что это путь наименьшего сопротивления. К тому же выгодный для многих и с точки зрения сбрасывания ответственности за развитие проблемных промышленных активов, и для бизнеса посредников. Перед глазами стоял пример Индии, где импортная активность, невзирая на все разговоры о приоритете местного ВПК, набирала обороты из-за многочисленных посредников-лоббистов. Был соблазн пойти по индийскому пути. К счастью, благодаря политической позиции президента страны, главы коллегии ВПК, нового министра обороны этого соблазна удалось избежать.
Вторая тема – замена санкционных импортных компонентов в продукции военного назначения. Правительством принята программа импортозамещения, по ряду позиций сформированы детальные «дорожные карты». По официальным заявлениям на 2014 год, задача освоения всей номенклатуры комплектующих и элементной базы для производства вооружений и военной техники должна была получить решение в течение трех – пяти лет.
В случае с продукцией, поставлявшейся украинскими предприятиями, полное импортозамещение – вопрос времени. Завод имени Климова еще до возникновения кризисной ситуации освоил производство вертолетных двигателей, поставлявшихся «Мотор Сич», дело лишь за тем, чтобы нарастить серийность. НПО «Сатурн» было определено головным предприятием по производству газотурбинных двигателей для флота, монопольным поставщиком которых ранее выступало николаевское предприятие «Зоря-Машпроект». По словам вице-президента ОСК Игоря Пономарева (в мае 2016 года), пока все работы ведутся по графику, согласованному Минпромторгом, Минобороны и ОСК, первый опытный образец ГТУ планируется разместить на испытательном стенде в 2017-м, серийная поставка на строящиеся корабли проекта 22350 может начаться в конце того же года. Кстати, не менее насущной задачей было освоение ремонта николаевских газотурбинных установок, которыми оснащены многие корабли нашего флота.
Что же касается западной или восточноазиатской элементной базы (ее доля в некоторых образцах ВВСТ – порядка 65 процентов), то здесь чаще всего речь идет о замещении одного импорта другим. Для достижения более приемлемого результата в этой сфере нужны долгосрочные и системные решения. Такие отрасли, как микроэлектроника, с одной стороны, стратегически важны для «оборонки», но с другой – способны окупаться лишь при самом широком охвате гражданских рынков.
Это делает актуальным третье измерение проблемы импортозамещения: развитие базовых отраслей, имеющих фундаментальное значение как для гражданской, так и для военной промышленности. В станкостроении, микроэлектронике, радиоэлектронике, фотонике действует целый ряд программ разного уровня, однако необходимы гораздо более интенсивные и комплексные усилия государства для того, чтобы эти отрасли были восстановлены, а где-то и созданы заново. В основе таких усилий – формирование «якорного» внутреннего рынка по каждой из позиций. Зачастую – искусственное «конструирование» такого рынка. В качестве примера Дмитрий Рогозин на недавнем съезде Союза машиностроителей сослался на возможные решения в микроэлектронике: «Если мы сегодня переведем паспорта, удостоверения личности, различного рода документы, товары на использование национальных чипов, то за счет этого огромного заказа на простую гражданскую продукцию мы снизим себестоимость... на создание собственной электронно-компонентной базы особого назначения».
Наконец, четвертый аспект импортозамещения – отвоевание внутреннего гражданского рынка отечественным машиностроением и в первую очередь компаниями ОПК. В последнее время немало говорилось о противоестественности положения, при котором 80 процентов российского рынка гражданской авиации принадлежит дуополии Boeing – Airbus, когда масштабные судостроительные контракты без всяких требований по локализации замыкаются на иностранные верфи, когда снова и снова уходят за рубеж энергомашиностроительные заказы, несмотря на все санкционные риски и наличие соответствующих компетенций у российских компаний.
Надо признать, что в тех отраслях, которые непосредственно граничат с ОПК, – гражданской авиации, судостроении, ракетно-космической технике предприняты большие усилия по воссозданию промышленного потенциала. Реанимированы проекты, разработанные еще в 80-е, но способные и сегодня при определенной модернизации занять позиции в соответствующих нишах (Ил-96 в грузовой и пассажирской версиях, Ил-114), вытягиваются, хотя и с большим трудом, на рыночную траекторию проекты двухтысячных («Сухой Суперджет», семейство ракет «Ангара»), реализуются новые (МС-21, двигатель ПД-14), закладываются основные фонды для перспективных отраслей (строительство верфи «Звезда», которая будет специализироваться на крупнотоннажном судостроении).
В Послании Федеральному собранию 2016 года президент назвал в ряду таких смежных с «оборонкой» рынков производство гражданской продукции для медицины и энергетики. Действительно, компании ОПК способны по ряду позиций играть на них лидирующую роль. Опять же при условии целенаправленного формирования «якорного» рынка, консолидированного гражданского заказа, открытого для предприятий ОПК (по инициативе коллегии ВПК такой механизм сегодня уже формируется применительно к поставкам медицинской техники).
Кадровый вопрос
Кадровый голод в ОПК затрагивает все уровни разделения труда – от квалифицированных рабочих до конструкторов и директоров предприятий. И разные звенья подготовки кадров – от профориентации в школе до дополнительного образования состоявшихся специалистов. Военно-промышленная комиссия инициировала те или иные решения по всему периметру этих проблем. В их числе:
разработка нового государственного плана подготовки кадров на пятилетний период с учетом реальных потребностей организаций ОПК;
развитие договорных отношений «вуз – студент – предприятие», предусматривающих переход от целевого набора к целевой подготовке, усиление роли работодателя в процессе подготовки специалистов;
восстановление системы дополнительного профобразования, позволяющей до 2020 года осуществить переподготовку и повысить квалификацию около 200 тысяч инженерно-технических работников ОПК;
развитие внутрикорпоративных программ подготовки и корпоративных вузов (именно они начинают играть основную роль в подготовке кадров по рабочим специальностям);
меры социальной политики (повышение уровня доходов, жилищная поддержка) на самих предприятиях.
Последнее особенно важно, поскольку наиболее слабым звеном в кадровой цепочке остается связка между учебным заведением и предприятием ОПК, а также все то, что кадровики предприятий называют казенным термином «закрепление». Проще говоря, выпускники инженерных факультетов не приходят на предприятия ОПК или не задерживаются на них. Важно, что именно на этом направлении, связанном с мотивацией сотрудников, в последние годы сделано многое. В частности, созданы механизмы для поддержки кооперативов из работников ОПК (бесплатное получение участка под застройку и подведение инфраструктуры), реализации корпоративных жилищных программ. Сегодня ряд компаний реализует такие программы в интересах сотрудников, включая как льготные механизмы приобретения, так и варианты долгосрочной аренды. Довольно существенно выросла средняя зарплата в ОПК. В 2011-м она составляла 24 530 рублей, в 2016-м (по ожидаемым итогам) – 45 551 рублей (в целом по стране рост заметно меньше – с 23 369 до 36 200 рублей).
Снизился средний возраст сотрудников ОПК – с 45,9 до 45 лет. Улучшение не столь значительное, но еще несколько лет назад «оборонке» предсказывали демографический провал: ядро опытных специалистов стареет, среднее поколение крайне малочисленно, новое не спешит на смену.
Словом, в этом случае тоже, несмотря на самые алармистские прогнозы, худшего удалось избежать: и статистика, и опыт наблюдений за предприятиями говорят о том, что смена все-таки подоспела, ОПК в последние годы молодеет и среднеарифметические 45 лет на практике означают не преобладание специалистов средних лет, а производственный альянс «дедов» и «внуков».
Впрочем, есть еще одна составляющая кадровой проблемы. Дело не только в нехватке специалистов определенных категорий, но и в негативной селекции, которая также начинается со школьной скамьи. Разумеется, это не общее правило, но тревожная тенденция: на инженерные специальности идут обычно не лучшие абитуриенты, в пуле целевого набора в интересах ОПК оказываются не лучшие студенты, работать на предприятия приходят не лучшие выпускники и остаются на них в итоге тоже не всегда самые сильные из пришедших.
Но инженерная элита, если мы хотим иметь технологическое будущее, не может быть второго сорта, состоять из тех, кому не удалось пробиться в финансисты, юристы или силовики. Долгое время эта «второсортность» программировалась самой системой корпоративных иерархий в промышленности. На Совете генеральных конструкторов и представителей Академии наук, который состоялся в 2013 году, Дмитрий Рогозин поделился наблюдением по итогам посещения одной из крупных корпораций: носители конструкторских компетенций в ней – на третьем-четвертом уровнях корпоративной иерархии. Если «потолок» для лучших представителей профессии поставлен так низко, это по определению не будет привлекать в нее амбициозную и талантливую молодежь.
Стремление изменить такое положение дел, сдвинуть баланс сил в пользу технократической элиты стало одним из явных приоритетов Дмитрия Рогозина как «оборонного» вице-премьера. Важные шаги в этом направлении – повышение статуса главного или генерального конструктора на предприятии (их назначение на ВПК/коллегии ВПК, правило «двух ключей», предполагающее, что расходование денежных средств на технические вопросы происходит только через две подписи – генерального директора и главного/генерального конструктора), формирование института генеральных конструкторов по сложным системам вооружения, а затем – и института генеральных технологов, руководителей приоритетных технологических направлений ОПК.
Безусловно, этого недостаточно для того, чтобы поднять на новый уровень престиж инженерной профессии – здесь необходимы системные изменения экономики и общества. Но очевидно, что такие изменения и должны начинаться с верхнего уровня социальной пирамиды.
Координация и планирование
В последние годы много говорилось о дефиците межведомственной и межотраслевой координации в промышленно-технологической политике, что делает последнюю малорезультативной и неэкономичной. В пределах «оборонного» сектора этот дефицит координации постепенно удается восполнить по мере укрепления статуса Военно-промышленной комиссии и создания отраслевых и межотраслевых инструментов под ее эгидой.
В 2012 году комиссия получила функции арбитра при возникновении ценовых споров между ОПК и Министерством обороны. В 2014-м ВПК возглавил лично президент РФ. Это решение сделало возможным оперативную рабочую координацию между гражданским, промышленным крылом комиссии и ее силовым крылом, которое всегда было подотчетно непосредственно президенту.
В этом же ряду (создания рабочих механизмов координации) стоят и уже упомянутые решения о генеральных конструкторах и технологических руководителях. Во главе профильных научных организаций и научно-технических советов они будут отвечать за адресность и взаимную увязку исследований и разработок в соответствующих отраслях, то есть служить своего рода системными интеграторами технологической политики.
В одном из так называемых майских указов президента была поставлена масштабная задача создания качественно новой системы анализа и стратегического планирования, которая увязывала бы научно-техническую и промышленную политику государства, военное строительство с оценкой вызовов и угроз национальной безопасности на длительную перспективу. И коллегия ВПК вернулась к советской практике выработки пятнадцатилетних «Основных направлений развития вооружения и техники», которые должны служить базой для разработки Государственных программ вооружения на десятилетний период. В частности, утверждены «Основные направления развития вооружения и военной и специальной техники на период до 2030 года», в которых сформирован перечень образцов, определяющих облик перспективных систем вооружения. Некоторые приоритеты, закладываемые в документы стратегического планирования, были отражены Дмитрием Рогозиным в выступлении в Государственной думе. В их числе:
автоматизированная система управления Вооруженными Силами;
автоматизированная система управления полем боя;
визуализация поля боя;
робототехника;
сокращение типов вооружений, военной и специальной техники;
модульность;
межродовая унификация и создание межсредных аппаратов;
электронно-компонентная база;
переход к контрактам полного жизненного цикла.
Подобные акценты позволяют рассчитывать на то, что вопросы управления, взаимодействия, разведки, информационного противоборства и в целом построения современных сетецентричных систем займут достойное место в Государственной программе вооружения до 2025 года.
Однако сама ГПВ-2025 пока остается непринятой. В начале 2015-го в СМИ появились сообщения о переносе начала действия следующей Государственной программы вооружения с 2016 на 2018 год. Причина, по всей вероятности, в том, что по мере налаживания системы планирования в военной и военно-промышленной области только острее встает вопрос о нестабильности прогнозов и планов макроэкономического характера. Проще говоря, караван идет со скоростью самого медленного верблюда. А государственное стратегическое планирование должно быть комплексным. В противном случае можно считать, что его нет вовсе.
Политика развития
Подобных направлений, на которых происходила расшивка узких мест и одновременно решались задачи на будущее, конечно, гораздо больше. Отдельного разговора требуют проблемы реструктуризации активов, финансового оздоровления и кредитной поддержки компаний, оптимизации мобилизационного потенциала ОПК. Я остановился лишь на нескольких наиболее явных публичных приоритетах минувшей «оборонной пятилетки». Этого достаточно, чтобы посмотреть, в какой фазе процесса мы находимся.
На уже упомянутой Военно-промышленной конференции в Санкт-Петербурге председатель коллегии ВПК определил эту фазу как переход от мобилизации (а где-то, добавлю от себя, и режима «пожарной команды») к политике развития: «За минувшие несколько лет ОПК доказал свою способность обеспечить масштабное перевооружение армии и флота на фоне сохранения высоких позиций по экспорту ВВСТ. Нам удалось мобилизовать имеющийся потенциал, а где-то и восстановить утраченный. Сейчас перед компаниями и отраслями ОПК стоит задача уже более высокого уровня. Нужно пройти путь от мобилизации к устойчивому развитию – обеспечить свою эффективность на длинной дистанции, способность гибко отвечать на вызовы окружающей среды и менять ее в своих интересах».
В том же выступлении прозвучал и перечень основных вызовов, от которых должна «отстраиваться» наша политика развития. Думаю, они были сфокусированы довольно точно.
Во-первых, это вызов новой технологической политики. Советский научно-технический задел в оружейной сфере фактически исчерпан. Новая ГПВ должна быть по преимуществу инновационной, ориентированной на создание качественно новых платформ ВВТ. Но контролировать и программировать сферу исследований и разработок с точки зрения сроков, расходов, результативности гораздо сложнее, чем серийное производство. Особенно в наших условиях, когда безадресность и концептуальная безответственность НИОКР успела стать нормой.
Во-вторых, это вызов корпоративной конкурентоспособности, качества корпоративной среды. Как справедливо отмечается в стратегии ОАК до 2025 года, «на глобальном рынке конкурируют не продукты, а эффективные корпорации посредством всех своих компетенций и ресурсов». Помимо эксплуатационно-технических характеристик продукции и цены факторами конкурентоспособности являются устойчивое финансовое положение, прозрачное управление, развитая «экосистема» поставщиков, деловая репутация, сертифицированная производственная система, глобальная сервисная сеть, доступность финансовых инструментов (экспортные кредиты, лизинг) и т. д. По совокупности этих факторов конкурентоспособность российских компаний ОПК весьма ограниченна.
В-третьих, это вызов освоения гражданских рынков конечной продукции. Здесь более чем достаточно скептиков, которые говорят: если у вас доступный рынок меньше (условно) 500 миллионов потребителей, то не стоит и пытаться играть в индустриальную державу. Внутренний рынок слишком узок, а внешний безнадежно занят. Как правило, такие разговоры аранжируются рассуждениями о «новой нормальности» и «постиндустриальном будущем». Однако именно новые технологические тенденции ставят под вопрос эту логику. В целом ряде отраслей новая промышленная революция может снизить барьер окупаемости технологий и товаров. Иными словами, наукоемкая продукция нового поколения будет рентабельной на рынках меньшего объема, а концепция глобальных фабрик постепенно станет уходить в прошлое. Именно в этом структурные предпосылки того поворота к реиндустриализации и защите внутреннего рынка, начало которого мы наблюдаем на Западе.
Поэтому спичрайтерам наших первых лиц пора прекратить сопровождать констатации нового пришествия протекционизма оборотом «к сожалению». Речь идет о новой реальности, политической и технологической, опрокидывающей догмы Вашингтонского консенсуса.
И здесь я возвращаюсь к тому, с чего начал, – меры стимулирующей промышленной политики могут давать эффект даже в условиях наших несовершенных институтов, если последовательно реализовывать их хотя бы несколько лет. Применив эти подходы к другим отраслям, мы вполне можем обрести «новый курс» вместо «новой нормальности».
Информация