Генералы от инфантильности
Проанализировав войны России второй половины XIX века, генерал от инфантерии Алексей Куропаткин писал: «В особенности можно было подчеркнуть неуменье со стороны командного состава согласовать действия различных групп войск для достижения одной и той же цели, неуменье правильно решать вопрос о направлении главного удара в зависимости от знания сил и расположения противника (эти знания были большей частью недостаточны)».
Проанализировав войны России второй половины XIX века, генерал от инфантерии Алексей Куропаткин писал: «В особенности можно было подчеркнуть неуменье со стороны командного состава согласовать действия различных групп войск для достижения одной и той же цели, неуменье правильно решать вопрос о направлении главного удара в зависимости от знания сил и расположения противника (эти знания были большей частью недостаточны)».
В 1897-м лектором Николаевской Академии Генерального штаба подполковником Мартыновым была прочитана серия докладов, посвященных событиям Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Присутствовавший на них будущий лидер Белого движения Антон Деникин, тогда капитан, вспоминал: «На меня они произвели большое впечатление – ярким изображением из рук вон плохого подчас управления войсками. Должно быть, сильно задета была высокосановная часть аудитории (присутствовал и бывший командующий на Кавказском театре войны вел. кн. Михаил Николаевич), так как перед одним из докладов Мартынов счел необходимым обратиться к присутствовавшим с такими словами: «Мне сообщили, что многие из начальников, участников минувшей кампании, выражают крайнее неудовольствие по поводу моих сообщений. Я покорнейше прошу этих лиц высказаться. Каждое слово свое я готов подтвердить документами, зачастую собственноручными тех лиц, которые выражали претензии». Не отозвался никто».
Одна из причин неудовлетворительного состояния русского офицерского корпуса – пробуксовка социальных лифтов. После либеральных реформ Александра II они, конечно, заработали, примером чему – судьба Антона Деникина и его отца Ивана Ефимовича. Последний, отданный в рекруты из крепостных, завершил военную карьеру майором и личным дворянством, еще в 1856 году сдав экзамены на офицерский чин. В результате к Первой мировой войне наша Императорская армия, вплоть до дивизионных начальников, не уступала германской, что представляло собой прогресс по сравнению с Русско-японской войной – тогда подготовка была неплохой, но отсутствовала инициатива. Однако социальные лифты работали, хоть и не идеально, в армии, только не на флоте. Невозможно представить, чтобы тот же Иван Деникин стал морским офицером.
Стратеги-недоучки
Несомненная проблема, связанная с командным составом Императорской армии, заключалась в занятии ключевых должностей в ней представителями дома Романовых, среди которых, увы, в последних двух столетиях не оказалось по-настоящему талантливых полководцев. Не буду голословным: в войне с Турцией Главнокомандующим был великий князь Николай Николаевич Старший. Сын императора Николая I, он являлся личностью экстравагантной. Когда ему исполнился 31 год, стал генерал-майором и комбригом. Для сравнения: Деникин в этом возрасте был капитаном. Младший брат Николая – Михаил в двадцать лет носил мундир генерал-фельдцеймейстера и также уже командовал бригадой. Братья не получили академического военного образования. Во время войны с Турцией должность начальника штаба возглавляемой Михаилом Кавказской армии занимал генерал-лейтенант Платон Павлов. Под его талантливым руководством и была осуществлена блестящая кампания на Кавказе.
Группа генералов и адъютантов перед резиденцией Александра II в Пордиме, октябрь-ноябрь 1877 года
А Николай Николаевич Старший не только не блистал талантом стратега и необходимым для полководца кругозором, но и в отличие от брата советников себе подбирал соответствующих. В статье, посвященной офицерам Генштаба в Русско-турецкую войну, историк Олег Гоков пишет: «Ставленником великого князя Николая Николаевича был и помощник начальника штаба К. В. Левицкий – генерал-майор ГШ. В своих воспоминаниях служившие под его началом офицеры ГШ единодушно отрицательно оценивают его деятельность, неспособного принять верное решение или перепоручавшего его другим. Как писал в своих воспоминаниях П. Д. Паренсов, Казимир Левицкий, по мнению офицеров ГШ, находившихся при штабе действующей армии, пользовался общим их нерасположением… Неудивительно, что работа штаба действующей армии, возглавляемого такими людьми, как Левицкий, вызывала в течение всей кампании множество нареканий. Этому способствовала и личность Главнокомандующего – великого князя Николая Николаевича, человека, слабо разбиравшегося в военных вопросах, но от которого зависело распределение мест в штабе».
В Первую мировую дело на уровне главного командования обстояло не лучше. На начальном ее этапе Императорскую армию возглавил сын Николая Николаевича – тоже Николай Николаевич, только Младший. В 40 лет – уже генерал-адъютант, в 44 – генерал от кавалерии. Для сравнения: Алексей Брусилов, будучи одним из самых талантливых русских полководцев прошлого века, генералом от кавалерии стал в 59. Николай Николаевич Младший, впрочем, окончил академию и даже с серебряной медалью, но о его военном кругозоре свидетельствует случай, описанный Деникиным: «Как туго входила в сознание военных верхов идея необходимости учиться, свидетельствует эпизод, случившийся в 1911 году. По инициативе военного министра Сухомлинова была организована в Зимнем дворце военная игра с участием вызванных для этой цели командующих войсками округов – будущих командующих армиями. Игра должна была вестись в присутствии государя, который лично принимал участие в составлении первоначальных директив. В залах дворца все было приготовлено... Но за час до назначенного срока Главнокомандующий войсками Петербургского военного округа великий князь Николай Николаевич добился у государя ее отмены… Сухомлинов, поставленный в неловкое положение, подал в отставку, которая не была принята». Комментарии излишни.
Академики-ретрограды
Не менее существенная проблема, связанная с командным составом Императорской армии в рассматриваемый период, – подготовка офицеров Генштаба – с одной стороны и с личностью главы Академии ГШ – с другой. Я имею в виду военного теоретика генерала от инфантерии Михаила Ивановича Драгомирова. Академия, которую он возглавлял с 1878 по 1889 год, была его alma mater – Драгомиров с отличием окончил ее в 1856-м. Как и его предшественник генерал-лейтенант Александр Леонтьев, Михаил Иванович был боевым генералом, отличившимся в Русско-турецкую войну и раненым на Шипке. В учебном процессе он стремился делать ставку на прикладной аспект. Его главный научный труд – изданный в 1879-м «Учебник тактики».
В известной степени Драгомиров стал продолжателем суворовских традиций, считал необходимым воспитание сознательности среди солдат, выступал против муштры, но как военный мыслитель имел серьезные недостатки. Он оказался противником военных игр, и они почти полностью исчезли из учебного курса академии; выступал против введения в армии магазинных ружей, скорострельной артиллерии, пулеметов, щитов на орудия – считал, что они будут способствовать распространению трусости среди солдат; игнорировал шанцевый инструмент; настаивал, чтобы цепи производили стрельбы не одиночным порядком, а залпами, по команде и только по крупным целям, что в начале XX века снижало эффективность стрельбы по рассыпавшемуся противнику... Эта устаревшая тактика привела к неоправданным потерям во время войны с Японией, когда солдаты противника двигались ползком и безнаказанно подходили к нашему расположению на близкое расстояние. Скорострельная артиллерия и пулеметы из-за негативного отношения к ним Драгомирова стали поступать в действующую армию слишком поздно. После тяжелых потерь под Плевной в 1877 году в войсках началось увлечение военно-саперным делом. Однако Драгомиров выступил против. В саперном деле наступила стагнация, оплаченная кровью русских солдат в Маньчжурии. Недооценивал генерал и роль телеграфа и телефонов на войне, без которых в начале XX столетия уже было невозможно управлять массами войск, Драгомиров же делал ставку на ординарцев.
Слова приветственной телеграммы академии, отправленной Драгомирову в 1905 году по случаю его юбилея, «Ура вождю русской военной мысли за целое столетие» читать тем более странно, что во второй половине XIX века военная наука не была популярна в армейских кругах, свидетельством чему служит отсутствие соответствующей литературы. Только в 1896-м, да и то по частной инициативе ветерана Русско-турецкой войны генерал-лейтенанта Евгения Бибикова, возникло «Общество ревнителей военных знаний».
Драгомирова сменил генерал от инфантерии Генрих Антонович Леер, возглавлявший академию с 1889 по 1898 год. Его научно-педагогическая деятельность пришлась на вторую половину XIX столетия, когда после поражения в Крымской войне начался пересмотр многих военных вопросов, а число слушателей увеличилось. Леер выступал за необходимость изменений в военной тактике вследствие появления нарезного оружия, отсутствие которого дорого обошлось нашим войскам в ходе Крымской войны («Севастопольские небылицы»). Напомню, что гладкоствольные ружья имели дальность стрельбы до 300 шагов, нарезные же – до 1200. Англо-французские полки имели возможность поражать двигавшиеся в сомкнутом строю русские батальоны еще на подходе к месту боя. Хотя в той войне главная причина поражения – неразвитая система логистики.
Работы Леера повлияли на перевооружение Императорской армии. Однако если Драгомиров пытался силой своего авторитета в войсках затормозить – невольно, разумеется – переоснащение и совершенствование тактики русских войск, то при Леере произошла стагнация в развитии стратегических взглядов офицеров-генштабистов. Дело в том, что военное искусство эпохи войн, которые вела Пруссия против Дании, Австрии и Франции за воссоединение Германии, не было как следует понято Леером, несмотря на то, что в 1867 году он побывал в Берлине. Более того, в названных войнах он видел упадок оперативного творчества, хотя планы кампаний против Австрии и Франции разрабатывал выдающийся военный теоретик и стратег второй половины XIX столетия генерал-фельдмаршал – этот же чин он имел и в русской армии – Хельмут фон Мольтке. Дело в том, что Леер был поклонником наполеоновских методов ведения войны, в XIX веке уже безнадежно устаревших.
Впрочем, даже положительные результаты, вынесенные Леером из поездки в Германию, впоследствии сошли на нет. Я имею в виду практиковавшийся в Берлинской военной академии метод изложения военно-исторических лекций. Его принцип заключался в том, что преподаватель очерчивал перед слушателями обстановку какого-нибудь сражения так, как ее видел полководец, после чего слушателю предлагалось принять самостоятельное решение и выразить его в форме распоряжений, исходящих из штаба, затем озвучивалось действительное распоряжение самого полководца, на основе которого анализировалось решение слушателя. Увы, эта увлекательная форма занятий в русской академии не привилась. Напомню, что стратегическое и тактическое мышление японского офицерского корпуса формировалось на базе германской модели, что и ощутила на себе русская армия в 1905 году. И лишь в 1907-м по указанию начальника Главного управления Генерального штаба генерала от инфантерии Федора Палицына в академии начали изучать особенности военного искусства эпохи войн 1866 и 1870–1871 годов. Если бы это было сделано в конце XIX столетия, то, возможно, русским войскам удалось бы избежать поражения в войне с Японией, против которой на ответственных постах в действующей армии сражались ученики Леера, в большинстве своем следовавшие устаревшим стратегическим взглядам своего наставника.
Офицерство второго сорта
Однако не только отсталость в оперативном мышлении русских офицеров послужила причиной огромных и часто неоправданных потерь в Русско-турецкую кампанию и военных неудач России на Дальнем Востоке. Не в последнюю очередь к поражению в Русско-японской войне привела и помянутая выше боязнь ответственности со стороны наших офицеров. Деникин, вспоминая о первом опыте самостоятельного командования в Маньчжурии, писал: «Я поехал к авангарду, обдумывая, как бы позолотить пилюлю моему предшественнику. Напрасное беспокойство. Когда полковник узнал о своей смене, он снял шапку, перекрестился и сказал: «Слава тебе господи! По крайней мере теперь в ответе не буду». Сколько раз я встречал в армии – на высоких и на малых постах – людей, безусловно, храбрых, но боявшихся ответственности!».
Читаешь эти строки, и невольно приходит на память образ знаменитого капитана Тушина из «Войны и мира», бесстрашного и спокойного перед лицом противника, но робевшего в присутствии начальства.
Нельзя признать удачной и принятую в академии систему причисления ее выпускников к Генеральному штабу, в рядах которого оказывалась только половина офицеров, окончивших обучение по 1-му разряду. Среди них хватало карьеристов и людей, военными талантами не блиставших, но умевших угождать начальству. Анализируя причины неоправданно высоких потерь нашей армии в Русско-турецкую войну 1877–1878 годов, Олег Гоков отмечает: «Что касается офицеров ГШ высшего звена, то среди них преобладали люди, как правило, малых знаний, нерешительные, слабо разбиравшиеся в тактике и стратегии ведения войны, выдвинувшиеся на свои посты благодаря связям, интригам, происхождению. Таковыми, например, были генерал-лейтенант ГШ К. Ф. Гершельман, начальник 24-й пехотной дивизии, прозванной «замерзшей», так как потеряла на Шипке за месяц 5500 человек обмороженными и заболевшими, поскольку ее начальник не позаботился о переобмундировании только что прибывшей из России дивизии по зимнему образцу; это и «герои» Плевны – генералы П. Д. Зотов и Н. П. Криденер, а также генерал-майор ГШ А. К. Имеретинский, лишь номинально командовавший порученными ему отрядами при взятии Ловчи и осаде Плевны, но получивший два ордена Святого Георгия за то, что делали состоявшие под его командованием генерал-майоры ГШ В. М. Добровольский и М. Д. Скобелев».
В какой-то степени подтверждением данного печального вывода служит и тот факт, что среди офицеров-генштабистов второй половины XIX века, окончивших академию по 1-му разряду, нам хорошо известен только генерал Куропаткин – человек храбрый и честный, но посредственный военачальник. Что было с теми, кто выпускался из академии по 2-му разряду? Они возвращались в войска. Именно ко второй категории относились такие генералы, как Михаил Скобелев и Николай Юденич. И дело не только в учебе. Нередко во 2-й разряд отчислялись сильные и независимые характеры. Так, Деникин вообще первоначально не был причислен к Генеральному штабу именно с формулировкой «за характер», а Антон Иванович стал одним из самых инициативных генералов, не боявшимся открыто критиковать начальство, что он не раз и делал на страницах военной печати еще до того, как надел генеральские погоны.
Однако можно ли только на основе критического анализа взглядов генералов Драгомирова и Леера делать вывод об отсталости русской военной мысли от передовой в то время германской школы? На этот вопрос нельзя ответить однозначно, но о кризисе русской военной науки во второй половине XIX века свидетельствует следующий эпизод. Когда в 1870 году вспыхнула Франко-прусская война, возглавлявший в тот период академию генерал Леонтьев решил организовать публичные лекции о происходивших событиях. Однако ни один из отечественных профессоров оказался не в силах справиться с поставленной задачей, за исключением Леера. Но даже последний так и не сумел разглядеть в этой кампании новизну в военном деле.
Справедливости ради отмечу, что даже полученные в аудиториях знания офицерам было сложно применить на практике из-за перегруженности генштабистов второстепенной канцелярской работой. Практиковавшиеся в русской армии «разносы» старшими начальниками подчиненных также не способствовали развитию в последних инициативы. Яркие примеры подобных разносов приведены в воспоминаниях Деникина в бытность его службы в Казанском военном округе, возглавляемом генералом от инфантерии Александром Сандецким, который как-то «собрал всех офицеров гарнизона и в их присутствии разносил штаб-офицеров: кричал, топал ногами и наконец заявил, что никогда не удостоит их назначения полковыми командирами «за проявленную слабость».
Важно понять причины как военных неудач России во второй половине XIX – начале XX столетия, так и весьма высоких, часто неоправданных потерь в ходе успешной войны против Турции 1877–1878 годов. Русские всегда были прилежными учениками, умеющими превращать поражения в победы. Так, без Нарвы не было бы Полтавы, после которой Петр I поднял кубок за учителей своих – шведов. Неудачная Крымская война способствовала перевооружению русской армии и отмиранию многих отживших тактических приемов и как следствие – спустя двадцать лет Россия победила Турцию. Поражение в войне с Японией дало импульс развитию отечественной военно-научной мысли, отказу от устаревших драгомировских взглядов, благодаря чему оказались возможны разгром австрийских войск в Галиции в 1914 году, Брусиловский прорыв, успешные действия против турецкой армии на Кавказе. Наконец, поражения Красной армии на начальном этапе войны обернулись в конечном счете блестяще проведенными операциями в 1943–1945 годах и завершением Великой Отечественной в Берлине.
Замечу, что именно генштабисты бывшей Императорской армии стояли у истоков создания Военной академии РККА и были ее первыми преподавателями. Имею в виду таких выдающихся генералов, как Андрей Снесарев, Александр Свечин, Павел Лебедев – воспитанников школы Леера, воспринявших все лучшее и отказавшихся от устаревших положений, особенно после Первой мировой войны. Нельзя не упомянуть и Бориса Шапошникова. Благодаря их знаниям Военная академия РККА стала самой передовой в мире. Подтверждением служат имена ее выпускников и тех, кто окончил курсы усовершенствования командного состава РККА: маршалов Георгия Жукова, Константина Рокоссовского, Ивана Конева, Ивана Баграмяна, Родиона Малиновского, Василия Чуйкова, генерала Николая Ватутина – творцов Великой Победы.
Проанализировав войны России второй половины XIX века, генерал от инфантерии Алексей Куропаткин писал: «В особенности можно было подчеркнуть неуменье со стороны командного состава согласовать действия различных групп войск для достижения одной и той же цели, неуменье правильно решать вопрос о направлении главного удара в зависимости от знания сил и расположения противника (эти знания были большей частью недостаточны)».
В 1897-м лектором Николаевской Академии Генерального штаба подполковником Мартыновым была прочитана серия докладов, посвященных событиям Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Присутствовавший на них будущий лидер Белого движения Антон Деникин, тогда капитан, вспоминал: «На меня они произвели большое впечатление – ярким изображением из рук вон плохого подчас управления войсками. Должно быть, сильно задета была высокосановная часть аудитории (присутствовал и бывший командующий на Кавказском театре войны вел. кн. Михаил Николаевич), так как перед одним из докладов Мартынов счел необходимым обратиться к присутствовавшим с такими словами: «Мне сообщили, что многие из начальников, участников минувшей кампании, выражают крайнее неудовольствие по поводу моих сообщений. Я покорнейше прошу этих лиц высказаться. Каждое слово свое я готов подтвердить документами, зачастую собственноручными тех лиц, которые выражали претензии». Не отозвался никто».
Одна из причин неудовлетворительного состояния русского офицерского корпуса – пробуксовка социальных лифтов. После либеральных реформ Александра II они, конечно, заработали, примером чему – судьба Антона Деникина и его отца Ивана Ефимовича. Последний, отданный в рекруты из крепостных, завершил военную карьеру майором и личным дворянством, еще в 1856 году сдав экзамены на офицерский чин. В результате к Первой мировой войне наша Императорская армия, вплоть до дивизионных начальников, не уступала германской, что представляло собой прогресс по сравнению с Русско-японской войной – тогда подготовка была неплохой, но отсутствовала инициатива. Однако социальные лифты работали, хоть и не идеально, в армии, только не на флоте. Невозможно представить, чтобы тот же Иван Деникин стал морским офицером.
Стратеги-недоучки
Несомненная проблема, связанная с командным составом Императорской армии, заключалась в занятии ключевых должностей в ней представителями дома Романовых, среди которых, увы, в последних двух столетиях не оказалось по-настоящему талантливых полководцев. Не буду голословным: в войне с Турцией Главнокомандующим был великий князь Николай Николаевич Старший. Сын императора Николая I, он являлся личностью экстравагантной. Когда ему исполнился 31 год, стал генерал-майором и комбригом. Для сравнения: Деникин в этом возрасте был капитаном. Младший брат Николая – Михаил в двадцать лет носил мундир генерал-фельдцеймейстера и также уже командовал бригадой. Братья не получили академического военного образования. Во время войны с Турцией должность начальника штаба возглавляемой Михаилом Кавказской армии занимал генерал-лейтенант Платон Павлов. Под его талантливым руководством и была осуществлена блестящая кампания на Кавказе.
Группа генералов и адъютантов перед резиденцией Александра II в Пордиме, октябрь-ноябрь 1877 года
А Николай Николаевич Старший не только не блистал талантом стратега и необходимым для полководца кругозором, но и в отличие от брата советников себе подбирал соответствующих. В статье, посвященной офицерам Генштаба в Русско-турецкую войну, историк Олег Гоков пишет: «Ставленником великого князя Николая Николаевича был и помощник начальника штаба К. В. Левицкий – генерал-майор ГШ. В своих воспоминаниях служившие под его началом офицеры ГШ единодушно отрицательно оценивают его деятельность, неспособного принять верное решение или перепоручавшего его другим. Как писал в своих воспоминаниях П. Д. Паренсов, Казимир Левицкий, по мнению офицеров ГШ, находившихся при штабе действующей армии, пользовался общим их нерасположением… Неудивительно, что работа штаба действующей армии, возглавляемого такими людьми, как Левицкий, вызывала в течение всей кампании множество нареканий. Этому способствовала и личность Главнокомандующего – великого князя Николая Николаевича, человека, слабо разбиравшегося в военных вопросах, но от которого зависело распределение мест в штабе».
В Первую мировую дело на уровне главного командования обстояло не лучше. На начальном ее этапе Императорскую армию возглавил сын Николая Николаевича – тоже Николай Николаевич, только Младший. В 40 лет – уже генерал-адъютант, в 44 – генерал от кавалерии. Для сравнения: Алексей Брусилов, будучи одним из самых талантливых русских полководцев прошлого века, генералом от кавалерии стал в 59. Николай Николаевич Младший, впрочем, окончил академию и даже с серебряной медалью, но о его военном кругозоре свидетельствует случай, описанный Деникиным: «Как туго входила в сознание военных верхов идея необходимости учиться, свидетельствует эпизод, случившийся в 1911 году. По инициативе военного министра Сухомлинова была организована в Зимнем дворце военная игра с участием вызванных для этой цели командующих войсками округов – будущих командующих армиями. Игра должна была вестись в присутствии государя, который лично принимал участие в составлении первоначальных директив. В залах дворца все было приготовлено... Но за час до назначенного срока Главнокомандующий войсками Петербургского военного округа великий князь Николай Николаевич добился у государя ее отмены… Сухомлинов, поставленный в неловкое положение, подал в отставку, которая не была принята». Комментарии излишни.
Академики-ретрограды
Не менее существенная проблема, связанная с командным составом Императорской армии в рассматриваемый период, – подготовка офицеров Генштаба – с одной стороны и с личностью главы Академии ГШ – с другой. Я имею в виду военного теоретика генерала от инфантерии Михаила Ивановича Драгомирова. Академия, которую он возглавлял с 1878 по 1889 год, была его alma mater – Драгомиров с отличием окончил ее в 1856-м. Как и его предшественник генерал-лейтенант Александр Леонтьев, Михаил Иванович был боевым генералом, отличившимся в Русско-турецкую войну и раненым на Шипке. В учебном процессе он стремился делать ставку на прикладной аспект. Его главный научный труд – изданный в 1879-м «Учебник тактики».
В известной степени Драгомиров стал продолжателем суворовских традиций, считал необходимым воспитание сознательности среди солдат, выступал против муштры, но как военный мыслитель имел серьезные недостатки. Он оказался противником военных игр, и они почти полностью исчезли из учебного курса академии; выступал против введения в армии магазинных ружей, скорострельной артиллерии, пулеметов, щитов на орудия – считал, что они будут способствовать распространению трусости среди солдат; игнорировал шанцевый инструмент; настаивал, чтобы цепи производили стрельбы не одиночным порядком, а залпами, по команде и только по крупным целям, что в начале XX века снижало эффективность стрельбы по рассыпавшемуся противнику... Эта устаревшая тактика привела к неоправданным потерям во время войны с Японией, когда солдаты противника двигались ползком и безнаказанно подходили к нашему расположению на близкое расстояние. Скорострельная артиллерия и пулеметы из-за негативного отношения к ним Драгомирова стали поступать в действующую армию слишком поздно. После тяжелых потерь под Плевной в 1877 году в войсках началось увлечение военно-саперным делом. Однако Драгомиров выступил против. В саперном деле наступила стагнация, оплаченная кровью русских солдат в Маньчжурии. Недооценивал генерал и роль телеграфа и телефонов на войне, без которых в начале XX столетия уже было невозможно управлять массами войск, Драгомиров же делал ставку на ординарцев.
Слова приветственной телеграммы академии, отправленной Драгомирову в 1905 году по случаю его юбилея, «Ура вождю русской военной мысли за целое столетие» читать тем более странно, что во второй половине XIX века военная наука не была популярна в армейских кругах, свидетельством чему служит отсутствие соответствующей литературы. Только в 1896-м, да и то по частной инициативе ветерана Русско-турецкой войны генерал-лейтенанта Евгения Бибикова, возникло «Общество ревнителей военных знаний».
Драгомирова сменил генерал от инфантерии Генрих Антонович Леер, возглавлявший академию с 1889 по 1898 год. Его научно-педагогическая деятельность пришлась на вторую половину XIX столетия, когда после поражения в Крымской войне начался пересмотр многих военных вопросов, а число слушателей увеличилось. Леер выступал за необходимость изменений в военной тактике вследствие появления нарезного оружия, отсутствие которого дорого обошлось нашим войскам в ходе Крымской войны («Севастопольские небылицы»). Напомню, что гладкоствольные ружья имели дальность стрельбы до 300 шагов, нарезные же – до 1200. Англо-французские полки имели возможность поражать двигавшиеся в сомкнутом строю русские батальоны еще на подходе к месту боя. Хотя в той войне главная причина поражения – неразвитая система логистики.
Работы Леера повлияли на перевооружение Императорской армии. Однако если Драгомиров пытался силой своего авторитета в войсках затормозить – невольно, разумеется – переоснащение и совершенствование тактики русских войск, то при Леере произошла стагнация в развитии стратегических взглядов офицеров-генштабистов. Дело в том, что военное искусство эпохи войн, которые вела Пруссия против Дании, Австрии и Франции за воссоединение Германии, не было как следует понято Леером, несмотря на то, что в 1867 году он побывал в Берлине. Более того, в названных войнах он видел упадок оперативного творчества, хотя планы кампаний против Австрии и Франции разрабатывал выдающийся военный теоретик и стратег второй половины XIX столетия генерал-фельдмаршал – этот же чин он имел и в русской армии – Хельмут фон Мольтке. Дело в том, что Леер был поклонником наполеоновских методов ведения войны, в XIX веке уже безнадежно устаревших.
Впрочем, даже положительные результаты, вынесенные Леером из поездки в Германию, впоследствии сошли на нет. Я имею в виду практиковавшийся в Берлинской военной академии метод изложения военно-исторических лекций. Его принцип заключался в том, что преподаватель очерчивал перед слушателями обстановку какого-нибудь сражения так, как ее видел полководец, после чего слушателю предлагалось принять самостоятельное решение и выразить его в форме распоряжений, исходящих из штаба, затем озвучивалось действительное распоряжение самого полководца, на основе которого анализировалось решение слушателя. Увы, эта увлекательная форма занятий в русской академии не привилась. Напомню, что стратегическое и тактическое мышление японского офицерского корпуса формировалось на базе германской модели, что и ощутила на себе русская армия в 1905 году. И лишь в 1907-м по указанию начальника Главного управления Генерального штаба генерала от инфантерии Федора Палицына в академии начали изучать особенности военного искусства эпохи войн 1866 и 1870–1871 годов. Если бы это было сделано в конце XIX столетия, то, возможно, русским войскам удалось бы избежать поражения в войне с Японией, против которой на ответственных постах в действующей армии сражались ученики Леера, в большинстве своем следовавшие устаревшим стратегическим взглядам своего наставника.
Офицерство второго сорта
Однако не только отсталость в оперативном мышлении русских офицеров послужила причиной огромных и часто неоправданных потерь в Русско-турецкую кампанию и военных неудач России на Дальнем Востоке. Не в последнюю очередь к поражению в Русско-японской войне привела и помянутая выше боязнь ответственности со стороны наших офицеров. Деникин, вспоминая о первом опыте самостоятельного командования в Маньчжурии, писал: «Я поехал к авангарду, обдумывая, как бы позолотить пилюлю моему предшественнику. Напрасное беспокойство. Когда полковник узнал о своей смене, он снял шапку, перекрестился и сказал: «Слава тебе господи! По крайней мере теперь в ответе не буду». Сколько раз я встречал в армии – на высоких и на малых постах – людей, безусловно, храбрых, но боявшихся ответственности!».
Читаешь эти строки, и невольно приходит на память образ знаменитого капитана Тушина из «Войны и мира», бесстрашного и спокойного перед лицом противника, но робевшего в присутствии начальства.
Нельзя признать удачной и принятую в академии систему причисления ее выпускников к Генеральному штабу, в рядах которого оказывалась только половина офицеров, окончивших обучение по 1-му разряду. Среди них хватало карьеристов и людей, военными талантами не блиставших, но умевших угождать начальству. Анализируя причины неоправданно высоких потерь нашей армии в Русско-турецкую войну 1877–1878 годов, Олег Гоков отмечает: «Что касается офицеров ГШ высшего звена, то среди них преобладали люди, как правило, малых знаний, нерешительные, слабо разбиравшиеся в тактике и стратегии ведения войны, выдвинувшиеся на свои посты благодаря связям, интригам, происхождению. Таковыми, например, были генерал-лейтенант ГШ К. Ф. Гершельман, начальник 24-й пехотной дивизии, прозванной «замерзшей», так как потеряла на Шипке за месяц 5500 человек обмороженными и заболевшими, поскольку ее начальник не позаботился о переобмундировании только что прибывшей из России дивизии по зимнему образцу; это и «герои» Плевны – генералы П. Д. Зотов и Н. П. Криденер, а также генерал-майор ГШ А. К. Имеретинский, лишь номинально командовавший порученными ему отрядами при взятии Ловчи и осаде Плевны, но получивший два ордена Святого Георгия за то, что делали состоявшие под его командованием генерал-майоры ГШ В. М. Добровольский и М. Д. Скобелев».
В какой-то степени подтверждением данного печального вывода служит и тот факт, что среди офицеров-генштабистов второй половины XIX века, окончивших академию по 1-му разряду, нам хорошо известен только генерал Куропаткин – человек храбрый и честный, но посредственный военачальник. Что было с теми, кто выпускался из академии по 2-му разряду? Они возвращались в войска. Именно ко второй категории относились такие генералы, как Михаил Скобелев и Николай Юденич. И дело не только в учебе. Нередко во 2-й разряд отчислялись сильные и независимые характеры. Так, Деникин вообще первоначально не был причислен к Генеральному штабу именно с формулировкой «за характер», а Антон Иванович стал одним из самых инициативных генералов, не боявшимся открыто критиковать начальство, что он не раз и делал на страницах военной печати еще до того, как надел генеральские погоны.
Однако можно ли только на основе критического анализа взглядов генералов Драгомирова и Леера делать вывод об отсталости русской военной мысли от передовой в то время германской школы? На этот вопрос нельзя ответить однозначно, но о кризисе русской военной науки во второй половине XIX века свидетельствует следующий эпизод. Когда в 1870 году вспыхнула Франко-прусская война, возглавлявший в тот период академию генерал Леонтьев решил организовать публичные лекции о происходивших событиях. Однако ни один из отечественных профессоров оказался не в силах справиться с поставленной задачей, за исключением Леера. Но даже последний так и не сумел разглядеть в этой кампании новизну в военном деле.
Справедливости ради отмечу, что даже полученные в аудиториях знания офицерам было сложно применить на практике из-за перегруженности генштабистов второстепенной канцелярской работой. Практиковавшиеся в русской армии «разносы» старшими начальниками подчиненных также не способствовали развитию в последних инициативы. Яркие примеры подобных разносов приведены в воспоминаниях Деникина в бытность его службы в Казанском военном округе, возглавляемом генералом от инфантерии Александром Сандецким, который как-то «собрал всех офицеров гарнизона и в их присутствии разносил штаб-офицеров: кричал, топал ногами и наконец заявил, что никогда не удостоит их назначения полковыми командирами «за проявленную слабость».
Важно понять причины как военных неудач России во второй половине XIX – начале XX столетия, так и весьма высоких, часто неоправданных потерь в ходе успешной войны против Турции 1877–1878 годов. Русские всегда были прилежными учениками, умеющими превращать поражения в победы. Так, без Нарвы не было бы Полтавы, после которой Петр I поднял кубок за учителей своих – шведов. Неудачная Крымская война способствовала перевооружению русской армии и отмиранию многих отживших тактических приемов и как следствие – спустя двадцать лет Россия победила Турцию. Поражение в войне с Японией дало импульс развитию отечественной военно-научной мысли, отказу от устаревших драгомировских взглядов, благодаря чему оказались возможны разгром австрийских войск в Галиции в 1914 году, Брусиловский прорыв, успешные действия против турецкой армии на Кавказе. Наконец, поражения Красной армии на начальном этапе войны обернулись в конечном счете блестяще проведенными операциями в 1943–1945 годах и завершением Великой Отечественной в Берлине.
Замечу, что именно генштабисты бывшей Императорской армии стояли у истоков создания Военной академии РККА и были ее первыми преподавателями. Имею в виду таких выдающихся генералов, как Андрей Снесарев, Александр Свечин, Павел Лебедев – воспитанников школы Леера, воспринявших все лучшее и отказавшихся от устаревших положений, особенно после Первой мировой войны. Нельзя не упомянуть и Бориса Шапошникова. Благодаря их знаниям Военная академия РККА стала самой передовой в мире. Подтверждением служат имена ее выпускников и тех, кто окончил курсы усовершенствования командного состава РККА: маршалов Георгия Жукова, Константина Рокоссовского, Ивана Конева, Ивана Баграмяна, Родиона Малиновского, Василия Чуйкова, генерала Николая Ватутина – творцов Великой Победы.
Информация