«Афганские», «чеченские» и «сирийские» Клочковы
Слово перед боем
100 лет назад, в феврале 1918 года, 8-я германская армия победным маршем шла на Петроград. В стране царили смятение и хаос, армия была деморализована, народ разбегался. Даже правительство переехало из Петрограда в Москву. 21 февраля было опубликовано воззвание Совета народных комиссаров «Социалистическое отечество в опасности». И навстречу немецким полчищам выступила горстка храбрецов-добровольцев.
Они молча шли навстречу смерти. Никто из них не рассчитывал вернуться назад. Но на Руси принято умирать во имя каких-то высоких идеалов. И среди добровольцев нашелся тот, кто сказал бойцам какие-то волшебные слова. Эти слова подняли их на те орбиты, где не ощущались земные заботы. Они позволили горстке бойцов продемонстрировать врагу свою нечеловеческую отвагу и бравое презрение к смерти. Вот об этих волшебных словах мы и поговорим.
«Кто не умеет говорить – карьеры не сделает»
Многие военачальники на Руси входили в историю не только своими блистательными подвигами, но и историческими фразами, которые прославили их на века. «Кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет!» – сказал Александр Невский, «отлив» тем самым свою победу в граните народной памяти. А вот Святослав, Ярослав Мудрый и иже с ними никак не «обрамляли словом» свои не менее значимые для Руси победы. И в истории как-то затерялись. Вернее, присутствуют, конечно, но как-то блекло, неярко, неубедительно – не так, как Невский.
А вот Наполеон круглосуточно думал о том, как войти в историю. «Кто не умеет говорить – карьеры не сделает», – считал полководец. И сыпал метафорами, как из пулемета. Что ни сражение – то два-три «отлива в граните». Говорят, у него для этого был целый литературный взвод специально дрессированных людей. Фразу про «сорок веков с высоты пирамид» ему точно подсказали. Метко отметил он (или его литвзвод) боевые качества своих заклятых врагов – русских: «Русского солдата мало убить – его надо еще и повалить». Суворов же, не проигравший ни одного сражения, при всей гениальности ничего подобного в словесном жанре после себя не оставил – разве что фразу про «чудо-богатырей». К сожалению, все остальные военачальники России – и гениальные, и не очень – тоже не блеснули красноречием ни на полях сражений, ни после.
Слово, рождающее смерть
Парадокс: в России, стране с богатейшими литературными традициями и постоянно с кем-то воюющей, отношение военно-политической элиты к силе печатного слова всегда было каким-то поверхностным, несерьезным. В отличие от французского Наполеона и английского Черчилля, которого сами англичане называли «волшебником слова и гением риторики», отечественного златоуста (если не принимать во внимание Черномырдина с его эталонным косноязычием) страна так и не подарила миру.
И в Крымской войне, и в Первой мировой идеологическая подготовка личного состава, несмотря на его очевидный героизм, была ниже всякой критики. Отчасти этим можно объяснить унизительные поражения русской армии в этих кампаниях. Это прекрасно поняли большевики, выдвинув в качестве альтернативы действующей власти своего «гения риторики» – Лейбу Троцкого. Тот, как известно, своим виртуозным красноречием так воспламенял воображение солдат и матросов, что они, не раздумывая, бросались в бой за светлое будущее. И сметали на своем страшном, обагренном кровью пути всех инакомыслящих. Но точку в буйной биографии Троцкого поставило, как известно, не отточенное перо мастера словесной интриги, а плохо наточенный ледоруб.
Автор «ледорубного послания» Сталин, несмотря на свои выдающиеся во всех смыслах дела, выдающимся оратором никогда не был. И, в отличие от Черчилля, не смог им стать даже в годину страшных для своей Родины испытаний. А вот Геббельс с Гитлером – были. Общими усилиями двое выдающихся мерзавцев эпохи во время своих публичных выступлений доводили до полного исступления миллионы немцев. В результате те запустили по планете огромное колесо, полное кровавых костей. Это был бесконечный праздник кровавого насилия, рожденный в том числе ораторским всевластием «сладкой парочки».
«Волшебник слова, гений риторики»
Проглотив и переварив практически всю континентальную Европу, Гитлер, как известно, долго размышлял, на кого напасть первым – на Россию или на Англию. Англия совершенно не была готова к встрече со столь грозным противником. Сокрушительный разгром англо-французского экспедиционного корпуса под Дюнкерком говорил об этом лучше всяких слов. «Генералы всегда готовятся к прошедшей войне», – так суммировал Черчилль это унизительное поражение. Ситуация для Англии была критической – страна находилась на волоске от гибели. Решись Гитлер на морской десант – и Британия отправилась бы, по выражению самого Черчилля, «в зубы смерти, в пасть ада». На острове бы начался спектакль страшной борьбы и уничтожения. Но не признававший морального бессилия Черчилль стал блефовать. Собственно говоря, у него и выхода-то другого не было. По словам соотечественников, «он взнуздал английский язык, мобилизовал его и бросил в бой». И добился-таки результата. Его последняя программная речь «Мы будем сражаться даже на пляжах» произвела воображение на Гитлера. Последние фразы звучали так: «Мы пойдем до конца, мы будем сражаться. Сражаться на морях и океанах, с растущей уверенностью и растущей силой. Мы будем драться на пляжах, побережьях, в полях и на улицах, и никогда не сдадимся. Мы будем защищать наш Остров, чего бы нам это ни стоило…».
На тот момент у России аналогичного «волшебника слова и гения риторики», к сожалению, не оказалось. Блефовать, пусть на словах, было некому.
Блеф Черчилля удался. Гитлер дрогнул. И повернул свои войска на Восток…
«Сталинградские Клочковы»
Летом 1941 года история сделала фантастический поворот. Население России составляло уже не 170, а 110 миллионов человек. Население Германии с верноподданническими сателлитами составило порядка двухсот миллионов. Уже не Россия, а Германия стала самой населенной страной Европы, владея всеми атрибутами могущества. На нее работала вся Западная и Центральная Европа. Россия же откатилась к северо-востоку Евразии. С севера немцы тоже перекрыли морской путь со стороны Архангельска и Мурманска. Надо было оборвать и южную нитку, связывающую Россию с внешним миром. Этой ниткой стал Сталинград.
Ни одна фраза советских волшебников слова того времени из кремлевской пропагандистской машины не осталась в народной памяти.
Исключением стал ранее никому не известный политрук Клочков, сказавший перед боем своим бойцам: «Велика Россия, а отступать некуда. Позади – Москва». Они не отступили.
Немецкая же идеологическая машина перед генеральной битвой на Волге «накачивала» своих солдат круглые сутки. Чего только стоят заголовки распространяемых в войсках немецких газет: «Сюда с Запада не доходили даже римские воины!», «Если Германия овладеет этим краем, ее не остановит никто в мире», «После победы в Сталинграде для Германии нет ничего невозможного», «Немецкий народ – новый усмиритель скифов», «Мы – потомки Александра Македонского», «Мы раздвинем восточные границы европейской Ойкумены!» и так далее.
Но даже здесь, перед генеральным сражением на Волге, где решалась судьба человечества, идеологи Кремля не блеснули красноречием. Не нашлось среди них ни Черчилля, ни Наполеона. Все, на что хватило их креатива, – это расхожий слоган «Ни шагу назад!», изложенный в печально известном 227 приказе. Сложившийся вакуум смогли заполнить никому не известные «сталинградские Клочковы». Памятка одного из них мне как-то попалась на глаза. Это настоящий шедевр творческой военной мысли, не превзойденный, я считаю, до сих пор:
«Сражайся, пока сможешь. Если давление угрожает смертельно – уйди. Отдай врагу часть нашей необъятной территории. Но с первыми же лучами солнца начни новый бой. Действуй так бесконечно долго. Доведи врага до истощения. Пусть он поймет, что временно владеет твоей землей. Пока ты жив сам, враг не будет владеть ею долго. Истощи его. Пусть его сотая победа в борьбе за десяток метров территории окончится в его пользу. Но в сто первый раз ты одолеешь его, даже если на его стороне мысль, навык, расчет, высокое умение. Ты сильнее его тем, что не усомнишься и не изменишь долгу и присяге. Ведь гибли и до нас, и на нашей великой незащищенной равнине, на наших просторах от Бреста до Владивостока было всякое. Но не иссякало наше упорство, наша вера, наша сыновья любовь. Мы рождены в этой вере и любви к стране, где жизнь тяжела, но где наш дом, наши могилы, наше небо. И мы тоже умрем, не осквернив память предков, не обманув ожидания всей страны, вдруг затихшей при слове Сталинград».
Вот такие слова были в той памятке, на том рваном, закопченном листочке. Но именно они, а не 227 приказ, сподвигли защитников Сталинграда на их бессмертный жертвенный подвиг. Воспламененные этим призывом, они продемонстрировали всему миру сверхчеловеческую стойкость. Они стояли насмерть, чтобы имя России не померкло. И мужество их отметил своим высоким слогом тот же Черчилль. На мече, который он вручил Сталину, была выгравирована его фраза: «Гражданам Сталинграда, крепким, как сталь, в знак глубокого восхищения британского народа».
«Чеченский Клочков»
Во время военной кампании в Афганистане информационно-идеологическая война военно-политическим истеблишментом страны была проиграна напрочь. Кремлевские старцы так и не смогли придумать для воюющих и погибающих в далекой и чужой стране сотен тысяч солдат сколь-либо внятного оправдания их миссии. Предложенный ими более чем спорный слоган «интернациональный долг» не вызывал у личного состава 40-й армии ничего, кроме неподцензурных комментариев. Не нашлось здесь, к сожалению, и своих Клочковых, которые могли бы воспламенять солдат на «последний и решительный». Потому и отношение к замполитам и советникам в войсках было крайне неоднозначным. Но для этого имелись объективные причины – уж слишком чужая была для нас эта война.
А потом из-за глубокого кризиса официальной идеологии и дефицита нужных слов рухнул, как пьяный в лужу, Советский Союз. Для сохранения и спасения армии слов ни у кого тоже не нашлось – она стала разваливаться на глазах.
А потом случилась война в Чечне, которая, в отличие от войны афганской, чужой не была. Но со времен Афганистана официальная идеологическая машина из комы так и не вышла. Но вот здесь свои Клочковы нашлись. С одним из них – лейтенантом морской пехоты Северного флота – судьба меня свела в январе 1995 года в Грозном.
Он показал мне памятку, которую придумал для своих матросов. Она была у каждого в нагрудном кармане. Морпехи изучали ее перед боем: «Увидишь врага – не бойся: не факт, что он видит тебя. Если он видит – не факт, что у него есть оружие. Если есть – не факт, что заряжено. Если заряжено – не факт, что оно не стоит на предохранителе. Если все-таки в боевой готовности – не факт, что он успеет в тебя выстрелить. Если выстрелит – не факт, что попадет. Если попадет – не факт, что убьет, может только ранить. Так что иди на врага и не бойся».
Жаль только, имени этого «чеченского Клочкова» я не запомнил. Знакомство было коротким, как выстрел, – его батальон отправился штурмовать здание Совмина. Вернулись оттуда не все. Но все (в том числе и сами боевики) признают, что воевали морпехи так, как их отцы при защите Сталинграда. Думаю, не последнюю роль сыграла в этом памятка того «чеченского Клочкова» в черном морском бушлате.
«Цицероны» войны
Сейчас Россия опять воюет. Наши парни сражаются в Сирии, на Донбассе, не исключаю, что где-то еще. Официальная идеологическая машина Кремля уже не то что в коме – она пробивает одно днище за другим. К сожалению, не видно в современной российской армии ни Цицеронов, ни Наполеонов, ни Черчиллей. Одна надежда на местных «Клочковых» – сирийских, донбасских, каких-нибудь еще, с которыми русскому солдату легко идти в огонь, в воду, к черту на рога, в зубы смерти, в пасти ада. И они найдутся обязательно. Не могут не найтись. На том стояла, стоит и стоять будет наша российская армия.
Информация