«Перепуганная свита в один миг окружила наследника…»
Осенью 1890 года наследник престола Николай Александрович отправился в знаменитое Восточное путешествие. В том вояже компанию цесаревичу составили не только российские князья и дипломаты, а еще и греческий принц Георг. Последней в списке стран для посещения значилась Япония. Сергей Юльевич Витте вспоминал, что именно Александр III предложил Николаю побывать в Стране восходящего солнца. Планировалось, что наследник престола пробудет там месяц, после чего вернется домой. И именно в Японии произошел инцидент, который чуть было не лишил жизни старшего сына российского государя.
Тревожная обстановка
Надо сказать, что Николай был не первым из Романовых, кто побывал в Стране восходящего солнца. До него подобный вояж совершали Алексей Александрович (сын Александра II) и Александр Михайлович (внук Николая I). Но все они, если можно так выразиться, являлись «мелкокалиберными» представителями Романовых. Тоже самое касалось и визитеров из царствующих европейских домов. Поэтому приезд непосредственного наследника престола, по словам историка Александра Мещерякова, «безусловно, льстил самолюбию японцев».
Но российские дипломаты, несмотря на созданный ажиотаж и знаменитое восточное гостеприимство, не расслаблялись. Они следили за ситуацией в стране и читали местную прессу. Так, например, в газете «Нити нити симбун» писали: «В Европе Россию можно сравнить с рыкающим львом или разгневанным слоном, тогда как на Востоке она подобна ручной овечке или спящей кошке. Кто же скажет, что Россия может кусаться на Востоке, и кто станет утверждать, что она преследует в Азии крайние политические цели! Все это не более, как трусость и недомыслие». Эта, как и множество других публикаций преследовали одну цель – уверить самих японцев в том, что за визитом цесаревича не тянется след тайной экспансионистской политики. Дело в том, что среди населения Страны восходящего солнца были крайне популярны ксенофобские настроения. Об этом, кстати, предупреждал российский представитель в Токио Дмитрий Егорович Шевич. Причем эти брожения являлись не абстрактными, а вполне конкретными. И это подтвердило нападение на российское посольство в ноябре 1890 года.
Вызывало опасения у дипломата и, скажем так, специфическое законодательство Японии. Дело в том, что в нем не было статьи, которая предусматривала бы смертную казнь за нападение на представителей иностранных царских семей и миссий. Более того, законопроект уже являлся подготовленным, но власти не спешили с его ведением в уголовное законодательство. Шевич писал, что правительство обязано «серьезно позаботиться о доставлении себе легальных средств для укрощения каких-либо поползновений со стороны японских анархистов оскорбить чем-либо неприкосновенную особу августейшего гостя Императора». Эту тему Дмитрий Егорович поднимал и на встрече с министром иностранных дел Японии Аоки Сюдзо. Но японец ограничился лишь тем, что на словах пообещал российскому дипломату полную безопасность цесаревичу. В марте Шевич написал в депеше: «По мере того, как приближается время прибытия в Японию Государя Наследника Цесаревича, в здешнем общественном мнении начинает проявляться довольно чувствительное изменение в смысле некоторого сближения с Россиею… Влиятельная политическая газета «Иомиури симбун», трактуя на днях о приезде в Японию Наследника Цесаревича, констатирует, что «посещение страны сей наследником величайшего государства на свете представляет собою для Японии международное событие жизненной важности». Поэтому «Иомиури симбун» выражает убеждение, что японский народ встретит августейшего путешественника с подобающим Его званию уважением и почестями».
Но, как показали дальнейшие события, интуиция не подвела опытного дипломата. Слов и обещаний оказалось недостаточно.
Цесаревич в Японии
В апреле российская эскадра во главе с крейсером «Память Азова» прибыла в Нагасаки. И первые несколько дней своего визита в Стране восходящего солнца Николай и принц Георг инкогнито гуляли по городу и его окрестностям. Затем «Память Азова» направился к Кагосиме, а оттуда – к Кобе. А после вся делегация на поезде двинулась в Киото. Кстати, город в преддверии визита иностранных гостей украсили японскими, российскими и греческими флагами, установили триумфальную арку с надписью «Добро пожаловать!» на русском языке, а на домах развесили традиционные для Японии фонарики.
Из Киото Николай, Георг и японский принц Арисугава Такэхито направились в город Оцу и побывали в храме Мии-дэра. В газете «Правительственный вестник» написали: «После прогулки на маленьком пароходе по озеру все отправились в губернаторский дом, где был сервирован завтрак. Во время завтрака Наследник Цесаревич говорил о радушной народной встрече как в Киото, так и в самом Оцу, и в теплых выражениях благодарил местного губернатора за все его любезности».
Встреча гостей в Оцу происходила точно также как и в Киото. Радостные японцы, заполонившие улицы, размахивали флагами. По распоряжению властей, местным жителям запрещалось наблюдать за движением иностранцев со вторых этажей домов, поскольку ни один человек не мог быть выше, нежели представители императорских семейств.
Примерно в два часа дня делегация направилась обратно в Киото. Поскольку в Оцу улицы являлись узкими, визитеры передвигались не на гужевом транспорте, а на рикшах. От японцев еще требовалось снять головные уборы в момент появления высокопоставленных гостей. За толпой следила полиция, правда, толку от нее было мало. Ведь по этикету стражи порядка, располагавшиеся друг от друга на расстоянии восемнадцати метров, не могли стоять спиной к царским особам.
Вереница колясок (около пятидесяти штук) ехала друг за другом. Цесаревич Николай находился в пятой по счету. Неожиданно на улице Симо-Когарасаки один из полицейских сорвался с места. Выхватив саблю, он подскочил к Николаю и два раза ударил его. Но наследник престола сумел выскочить из коляски, а следом подоспела помощь в лице греческого принца. Он ударил полицейского бамбуковой тростью, правда, остановить преступника не сумел. Это удалось рикшам Мукохата Дзисабуро и Китагаити Ититаро. Первый набросился на преступника и сумел выбить из его рук оружие. А второй – подхватил саблю и ударил ею по спине нападавшего.
Когда преступника схватили, сумели установить его личность – это действительно был полицейский по имени Цуда Сандзо. в «Правительственном вестнике» написали, что нападение длилось «не более как в 15 или 20 секунд, так что кинувшиеся со всех сторон полицейские успели схватить злодея только тогда, когда он уже лежал на земле». А Дмитрий Егорович вспоминал: «Никогда не забуду зверского выражения его лица, когда, скаля зубы, он отвечал на вопрос, что он — «самурай». Глубокая неукротимая ненависть пылала в его глазах…»
Написала о случившемся и японская газета «Асахи симбун»: «перепуганная свита в один миг окружила наследника, была быстро подготовлена постель в доме владельца галантерейного магазина. Однако наследник отказался лечь в постель; его усадили у входа в магазин и сделали перевязку, при этом он спокойно курил».
Известно, когда к Николаю подошел принц Арисугаве Такэхито, тот сказал: «Это ничего, только бы японцы не подумали, что это происшествие может чем-либо изменить мои чувства к ним и признательность мою за их радушие».
Врачи осмотрели наследника престола. Он получил несколько ранений на голове и руке, которые не угрожали жизни. Вот только из лобно-теменной раны медики извлекли осколок кости, чья длина составила примерно два с половиной сантиметра. Николай был спокоен и серьезен. После перевязки он сел в коляску и отправился вместе со свитой в губернаторский дом. А оттуда – уже в Киото. В этот же город прибыли врачи, представители японского правительства и православный епископ Николай Касаткин. А император Мэйдзи вместе с супругой Харуко отправили послание Александру III и Марии Федоровне, в котором приносили извинения за произошедший инцидент.
Вообще, Япония очень бурно отреагировала на нападение. На следующий день была закрыта биржа, множество школ, театр кабуки и прочие публичные места (публичные дома так и вовсе повесили замки на свои двери аж на пять дней). Сам император, назвав случившееся «величайшей печалью», поспешил в Киото, чтобы навестить Николая. Мэйдзи попросил цесаревича не прерывать визит и побывать в Токио. Но этого не произошло. Александр III решил больше не рисковать и приказал сыну вернуться. И вскоре Николай прибыл на корабль. Епископ Николай Касаткин также просил цесаревича задержаться, чтобы посетить православный собор, чье возведение окончили как раз к визиту наследника престола. Но на скорейшем отъезде настоял и Шевич, заявив: «инцидент произошел из-за невнимательности правительства, хотя японское правительство гарантировало безопасность наследника, это непростительно и неизвестно, что может случиться в дальнейшем».
На корабле Николай отпраздновал свой день рождения. Среди гостей были министр иностранных дел Японии Аоки Сюдзо и принц Китасиракава Ёсихиса. Пригласили и двух рикш, которые, можно сказать, спасли жизнь цесаревичу. Николай вручил им по ордену Святой Анны, а Александр III распорядился выплатить внушительные суммы и назначить пожизненную пенсию.
Побывал на корабле и император Японии. Это был первый в истории случай, когда монарх поднимался на борт иностранного судна.
Николай и Мэйдзи вместе позавтракали, о чем сообщил «Правительственный вестник»: «состоявшийся затем завтрак имел весьма задушевный характер. Во время завтрака Наследник Цесаревич пил за здоровье императора и императрицы Японии, на что царственный гость Его Высочества отвечал тостом за Государя Императора и Государыню Императрицу. По окончании завтрака Высочайшие Особы распрощались самым сердечным образом, и император съехал с фрегата». В этот же день российская эскадра направилась во Владивосток. Вот что написал Николай правителю Страны восходящего солнца: «Прощаясь с Вами, Ваше Величество, я не могу не выразить подлинную благодарность за добрый прием со стороны Вашего Величества и Ваших подданных. Я никогда не забуду добрых чувств, проявленных Вашим Величеством и Императрицей. Глубоко сожалею, что был не в состоянии лично приветствовать Ее Величество Императрицу. Мои впечатления от Японии ничем не омрачены. Я глубоко сожалею, что не смог нанести визит Вашему Величеству в императорской столице Японии».
Судьба Цуда Сандзо
Министр иностранных дел Японии предлагал убить Сандзо, что называется, «без суда и следствия». А потом сообщить, что преступник умер «в результате болезни». Но это предложение отвергли. Казнить Сандзо не могли (именно эту лазейку всеми силами пытался прикрыть Шевич), поэтому его приговорили к пожизненной каторге. Петербург этот вердикт вполне устроил. Правда, преступник в тюрьме протянул лишь несколько месяцев. Он подхватил воспаление легких и умер в конце сентября 1891 года.
Дмитрий Егорович Шевич вспоминал Сандзо как «чистейший экземпляр отчаянного фанатика-самурая с дикой своеобразной логикой, выработанной односторонним пониманием китайских классиков, единственного образовательного материала, духом которого он был проникнут, и размышлениями про себя, постоянно устремленными в одном направлении, человека, глубоко ненавидящего иностранцев, гордого и самолюбивого, под личиной внешнего смирения мечтающего о великих подвигах и перемене своей скромной доли простого полицейского на более главное и почетное положение, от природы мрачного, упрямого, необщительного и сосредоточенного».
Поделился Шевич своими мыслями и о главной причине покушения на Николая: «…своими умолчаниями и намеками Цуда ясно дает понять, что он считает Императора и народ униженными всеми этими овациями, а один раз даже прямо говорит, что… он боится оскорбить Императора».
А вот что написали в «Правительственном вестнике: «Одна ненависть к чужеземцам казалась бы недостаточною причиной для того, чтобы Тсуда Санцо решился на подобный отчаянный шаг, тем более что для него не было недостатка в случаях удовлетворить свои кровавые инстинкты, так как Отсу и озеро Бива ежедневно посещаются многочисленными иностранными туристами. С другой стороны, допустить, чтобы мотивом преступления являлась ненависть к русским — положительно невозможно уже по тому одному, что подобной ненависти в Японии не существует… Русские… менее всех вызывают недовольство японцев, во-первых, по своей малочисленности, а также и по особенным качествам, отличающим их от других наций; например, моряки наши в высшей степени популярны в японских портах, потому что они щедры и обходительны с туземцами… за исключением некоторых весьма редких газетных статей, ни одна местная газета в общем не отнеслась к ожидаемому событию приезда… Цесаревича иначе, как вполне сочувственно. Следовательно, не возбужденный газетными толками злодей бросился на Цесаревича…
Тсуда Санцо глубоко ненавидел иностранцев вообще. За 8-летнюю службу свою в полиции, охрана нетерпимых им пришельцев входила в круг его обязанностей. Нрава он был сурового и нелюдимого, и его же товарищи отзываются о нем, как о человеке желчном и с дикими инстинктами, хотя крайне внимательном к своим служебным обязанностям.
Торжественная встреча, оказанная в Японии, в совершенно исключительной форме, Русскому Цесаревичу, Которому повсюду отдавались императорские почести, а главное — овационный характер приема Августейшего Гостя самим народом в течение всего путешествия, давно уже мутили закоренелого «самурая», вспоминавшего, к тому же, как, в его юные годы, этот самый народ питал к чужеземцам чувства глубокой ненависти.
Восторженный прием в Киото, древней столице Японии, всегда отличавшейся своим анти-иностранным фанатизмом, довершил дело озлобления в душе преступника. Он не мог перенести рассказов о народном приветствии в Киото… это осквернило мрачного аскета, и когда он, поутру рокового дня, выстраивался в рядах своих товарищей, предназначенных для охранения…, он, надо полагать, уже принял своё гнусное решение.
Вот единственно логичное объяснение преступления…»
А вот у японоведа Дональда Кина другая версия. Он считал, что на покушение Сандзо подтолкнул страх перед возвращением Сайго Такамори. Того самого, который и поднял Сацумское восстание в 1877 году. По официальной версии, он покончил с собой после поражения. Однако многие были уверены, что Такамори инсценировал собственную смерть. На самом же деле он сбежал в Российскую империю. И теперь, прикрывшись визитом Николая, вернулся в Японию, чтобы отомстить. Дело в том, что Сандзо принимал участие в тех боевых действиях. На допросе он признался, что хотел совершить нападения еще во время посещения цесаревичем памятника, погибшим воинам во время восстания. Тогда Сандзо тоже находился в оцеплении. И он, наблюдая за иностранцами, посчитал, что они слишком свободно и раскованно себя ведут возле монумента, не проявляя должного почтения. Также Цуда был уверен, что Николай – шпион, который пытался разведать обстановку перед нападением на Японию. Но тогда Сандзо не решился напасть. Он точно не знал, как выглядел Николай и боялся перепутать его с Георгом.
Историк Александр Мещеряков писал: «как это явствует из его показаний, были серьезные проблемы с психикой… Бывший самурай захотел решить свои внутренние проблемы, канализировав свой комплекс в сторону иноземцев, то есть поступил в соответствии с тем, чему его учили в детстве, когда лозунг «изгнания иностранцев» пользовался особенно большой популярностью. А теперь милитаристско-националистические настроения вновь набирали силу…»
Была, кстати, еще одна версия. Некоторые исследователи считали, что Сандзо напал на Николая из-за того, что тот не разулся когда посещал буддийский храм. И, тем самым, осквернил святыню.
Японская пресса, конечно, бурно отреагировала на нападение. В большинстве своем, все статьи сводились к тому, что Сандзо совершил ужасный поступок, бросавший тень на всю Японию. Все родственники Цуды стали изгоями, а в его родной деревне даже появился запрет на эти имя и фамилию. Некоторые даже предлагали переименовать Оцу, чтобы навсегда стереть из памяти нападение. А одна японка покончила с собой, чтобы смыть позор своей кровью.
В общем, японцы всячески старались извиниться за поступок Цуды и «по всей Японии бонзы и синтоистские жрецы совершали публичные моления за выздоровление Цесаревича…». Затем в Оцу была возведена часовня, а возле места нападения установили памятный монумент. Конфликт был исчерпан.
Любопытно, что долгое время считалась, что именно нападение на Николая стало главной причиной русско-японской войны 1904-1905 годов. Но это мнение довольно спорное. По логике, первой напасть должна была Российская империя, а не Япония.
Вообще, Николай уверял свое окружение, что нападения никак не повлияло на его отношение к японцам. Но вот Сергей Юрьевич Витте придерживался иного мнения: «Поэтому понятно, что император Николай, когда вступил на престол, не мог относиться к японцам особенно доброжелательно, и когда явились лица, которые начали представлять Японию и японцев как нацию крайне антипатичную, ничтожную и слабую, то этот взгляд на Японию с особой легкостью воспринимался императором, а поэтому император всегда относился к японцам презрительно». Также Витте вспоминал, что Николай часто называл жителей Страны восходящего солнца «макаками».
Историк Петр Подалко считает, что «нападение на Николая II в молодости… не могло не оставить у него неприятных воспоминаний. А немедленно последовавшие затем извинения японцев, по-восточному бурные и где-то даже чрезмерно «подобострастные», могли заронить в душе будущего императора сомнения в их искренности и вызвать чувство некоторой пренебрежительности и «несерьезности» по отношению к этой стране… Он считал, что Япония никогда не посмеет первой напасть на Россию».
Тревожная обстановка
Надо сказать, что Николай был не первым из Романовых, кто побывал в Стране восходящего солнца. До него подобный вояж совершали Алексей Александрович (сын Александра II) и Александр Михайлович (внук Николая I). Но все они, если можно так выразиться, являлись «мелкокалиберными» представителями Романовых. Тоже самое касалось и визитеров из царствующих европейских домов. Поэтому приезд непосредственного наследника престола, по словам историка Александра Мещерякова, «безусловно, льстил самолюбию японцев».
Крейсер «Память Азова»
Но российские дипломаты, несмотря на созданный ажиотаж и знаменитое восточное гостеприимство, не расслаблялись. Они следили за ситуацией в стране и читали местную прессу. Так, например, в газете «Нити нити симбун» писали: «В Европе Россию можно сравнить с рыкающим львом или разгневанным слоном, тогда как на Востоке она подобна ручной овечке или спящей кошке. Кто же скажет, что Россия может кусаться на Востоке, и кто станет утверждать, что она преследует в Азии крайние политические цели! Все это не более, как трусость и недомыслие». Эта, как и множество других публикаций преследовали одну цель – уверить самих японцев в том, что за визитом цесаревича не тянется след тайной экспансионистской политики. Дело в том, что среди населения Страны восходящего солнца были крайне популярны ксенофобские настроения. Об этом, кстати, предупреждал российский представитель в Токио Дмитрий Егорович Шевич. Причем эти брожения являлись не абстрактными, а вполне конкретными. И это подтвердило нападение на российское посольство в ноябре 1890 года.
Вызывало опасения у дипломата и, скажем так, специфическое законодательство Японии. Дело в том, что в нем не было статьи, которая предусматривала бы смертную казнь за нападение на представителей иностранных царских семей и миссий. Более того, законопроект уже являлся подготовленным, но власти не спешили с его ведением в уголовное законодательство. Шевич писал, что правительство обязано «серьезно позаботиться о доставлении себе легальных средств для укрощения каких-либо поползновений со стороны японских анархистов оскорбить чем-либо неприкосновенную особу августейшего гостя Императора». Эту тему Дмитрий Егорович поднимал и на встрече с министром иностранных дел Японии Аоки Сюдзо. Но японец ограничился лишь тем, что на словах пообещал российскому дипломату полную безопасность цесаревичу. В марте Шевич написал в депеше: «По мере того, как приближается время прибытия в Японию Государя Наследника Цесаревича, в здешнем общественном мнении начинает проявляться довольно чувствительное изменение в смысле некоторого сближения с Россиею… Влиятельная политическая газета «Иомиури симбун», трактуя на днях о приезде в Японию Наследника Цесаревича, констатирует, что «посещение страны сей наследником величайшего государства на свете представляет собою для Японии международное событие жизненной важности». Поэтому «Иомиури симбун» выражает убеждение, что японский народ встретит августейшего путешественника с подобающим Его званию уважением и почестями».
Но, как показали дальнейшие события, интуиция не подвела опытного дипломата. Слов и обещаний оказалось недостаточно.
Цесаревич в Японии
В апреле российская эскадра во главе с крейсером «Память Азова» прибыла в Нагасаки. И первые несколько дней своего визита в Стране восходящего солнца Николай и принц Георг инкогнито гуляли по городу и его окрестностям. Затем «Память Азова» направился к Кагосиме, а оттуда – к Кобе. А после вся делегация на поезде двинулась в Киото. Кстати, город в преддверии визита иностранных гостей украсили японскими, российскими и греческими флагами, установили триумфальную арку с надписью «Добро пожаловать!» на русском языке, а на домах развесили традиционные для Японии фонарики.
Из Киото Николай, Георг и японский принц Арисугава Такэхито направились в город Оцу и побывали в храме Мии-дэра. В газете «Правительственный вестник» написали: «После прогулки на маленьком пароходе по озеру все отправились в губернаторский дом, где был сервирован завтрак. Во время завтрака Наследник Цесаревич говорил о радушной народной встрече как в Киото, так и в самом Оцу, и в теплых выражениях благодарил местного губернатора за все его любезности».
Встреча гостей в Оцу происходила точно также как и в Киото. Радостные японцы, заполонившие улицы, размахивали флагами. По распоряжению властей, местным жителям запрещалось наблюдать за движением иностранцев со вторых этажей домов, поскольку ни один человек не мог быть выше, нежели представители императорских семейств.
Подарки японцев Николаю Александровичу на «Памяти Азова»
Примерно в два часа дня делегация направилась обратно в Киото. Поскольку в Оцу улицы являлись узкими, визитеры передвигались не на гужевом транспорте, а на рикшах. От японцев еще требовалось снять головные уборы в момент появления высокопоставленных гостей. За толпой следила полиция, правда, толку от нее было мало. Ведь по этикету стражи порядка, располагавшиеся друг от друга на расстоянии восемнадцати метров, не могли стоять спиной к царским особам.
Вереница колясок (около пятидесяти штук) ехала друг за другом. Цесаревич Николай находился в пятой по счету. Неожиданно на улице Симо-Когарасаки один из полицейских сорвался с места. Выхватив саблю, он подскочил к Николаю и два раза ударил его. Но наследник престола сумел выскочить из коляски, а следом подоспела помощь в лице греческого принца. Он ударил полицейского бамбуковой тростью, правда, остановить преступника не сумел. Это удалось рикшам Мукохата Дзисабуро и Китагаити Ититаро. Первый набросился на преступника и сумел выбить из его рук оружие. А второй – подхватил саблю и ударил ею по спине нападавшего.
Когда преступника схватили, сумели установить его личность – это действительно был полицейский по имени Цуда Сандзо. в «Правительственном вестнике» написали, что нападение длилось «не более как в 15 или 20 секунд, так что кинувшиеся со всех сторон полицейские успели схватить злодея только тогда, когда он уже лежал на земле». А Дмитрий Егорович вспоминал: «Никогда не забуду зверского выражения его лица, когда, скаля зубы, он отвечал на вопрос, что он — «самурай». Глубокая неукротимая ненависть пылала в его глазах…»
Написала о случившемся и японская газета «Асахи симбун»: «перепуганная свита в один миг окружила наследника, была быстро подготовлена постель в доме владельца галантерейного магазина. Однако наследник отказался лечь в постель; его усадили у входа в магазин и сделали перевязку, при этом он спокойно курил».
Известно, когда к Николаю подошел принц Арисугаве Такэхито, тот сказал: «Это ничего, только бы японцы не подумали, что это происшествие может чем-либо изменить мои чувства к ним и признательность мою за их радушие».
Люди на улице в Оцу
Врачи осмотрели наследника престола. Он получил несколько ранений на голове и руке, которые не угрожали жизни. Вот только из лобно-теменной раны медики извлекли осколок кости, чья длина составила примерно два с половиной сантиметра. Николай был спокоен и серьезен. После перевязки он сел в коляску и отправился вместе со свитой в губернаторский дом. А оттуда – уже в Киото. В этот же город прибыли врачи, представители японского правительства и православный епископ Николай Касаткин. А император Мэйдзи вместе с супругой Харуко отправили послание Александру III и Марии Федоровне, в котором приносили извинения за произошедший инцидент.
Вообще, Япония очень бурно отреагировала на нападение. На следующий день была закрыта биржа, множество школ, театр кабуки и прочие публичные места (публичные дома так и вовсе повесили замки на свои двери аж на пять дней). Сам император, назвав случившееся «величайшей печалью», поспешил в Киото, чтобы навестить Николая. Мэйдзи попросил цесаревича не прерывать визит и побывать в Токио. Но этого не произошло. Александр III решил больше не рисковать и приказал сыну вернуться. И вскоре Николай прибыл на корабль. Епископ Николай Касаткин также просил цесаревича задержаться, чтобы посетить православный собор, чье возведение окончили как раз к визиту наследника престола. Но на скорейшем отъезде настоял и Шевич, заявив: «инцидент произошел из-за невнимательности правительства, хотя японское правительство гарантировало безопасность наследника, это непростительно и неизвестно, что может случиться в дальнейшем».
На корабле Николай отпраздновал свой день рождения. Среди гостей были министр иностранных дел Японии Аоки Сюдзо и принц Китасиракава Ёсихиса. Пригласили и двух рикш, которые, можно сказать, спасли жизнь цесаревичу. Николай вручил им по ордену Святой Анны, а Александр III распорядился выплатить внушительные суммы и назначить пожизненную пенсию.
Рикши принцев Георга (Китагаити Ититаро, слева) и Николая (Мукохата Дзисабуро)
Побывал на корабле и император Японии. Это был первый в истории случай, когда монарх поднимался на борт иностранного судна.
Николай и Мэйдзи вместе позавтракали, о чем сообщил «Правительственный вестник»: «состоявшийся затем завтрак имел весьма задушевный характер. Во время завтрака Наследник Цесаревич пил за здоровье императора и императрицы Японии, на что царственный гость Его Высочества отвечал тостом за Государя Императора и Государыню Императрицу. По окончании завтрака Высочайшие Особы распрощались самым сердечным образом, и император съехал с фрегата». В этот же день российская эскадра направилась во Владивосток. Вот что написал Николай правителю Страны восходящего солнца: «Прощаясь с Вами, Ваше Величество, я не могу не выразить подлинную благодарность за добрый прием со стороны Вашего Величества и Ваших подданных. Я никогда не забуду добрых чувств, проявленных Вашим Величеством и Императрицей. Глубоко сожалею, что был не в состоянии лично приветствовать Ее Величество Императрицу. Мои впечатления от Японии ничем не омрачены. Я глубоко сожалею, что не смог нанести визит Вашему Величеству в императорской столице Японии».
Судьба Цуда Сандзо
Министр иностранных дел Японии предлагал убить Сандзо, что называется, «без суда и следствия». А потом сообщить, что преступник умер «в результате болезни». Но это предложение отвергли. Казнить Сандзо не могли (именно эту лазейку всеми силами пытался прикрыть Шевич), поэтому его приговорили к пожизненной каторге. Петербург этот вердикт вполне устроил. Правда, преступник в тюрьме протянул лишь несколько месяцев. Он подхватил воспаление легких и умер в конце сентября 1891 года.
Дмитрий Егорович Шевич вспоминал Сандзо как «чистейший экземпляр отчаянного фанатика-самурая с дикой своеобразной логикой, выработанной односторонним пониманием китайских классиков, единственного образовательного материала, духом которого он был проникнут, и размышлениями про себя, постоянно устремленными в одном направлении, человека, глубоко ненавидящего иностранцев, гордого и самолюбивого, под личиной внешнего смирения мечтающего о великих подвигах и перемене своей скромной доли простого полицейского на более главное и почетное положение, от природы мрачного, упрямого, необщительного и сосредоточенного».
Поделился Шевич своими мыслями и о главной причине покушения на Николая: «…своими умолчаниями и намеками Цуда ясно дает понять, что он считает Императора и народ униженными всеми этими овациями, а один раз даже прямо говорит, что… он боится оскорбить Императора».
А вот что написали в «Правительственном вестнике: «Одна ненависть к чужеземцам казалась бы недостаточною причиной для того, чтобы Тсуда Санцо решился на подобный отчаянный шаг, тем более что для него не было недостатка в случаях удовлетворить свои кровавые инстинкты, так как Отсу и озеро Бива ежедневно посещаются многочисленными иностранными туристами. С другой стороны, допустить, чтобы мотивом преступления являлась ненависть к русским — положительно невозможно уже по тому одному, что подобной ненависти в Японии не существует… Русские… менее всех вызывают недовольство японцев, во-первых, по своей малочисленности, а также и по особенным качествам, отличающим их от других наций; например, моряки наши в высшей степени популярны в японских портах, потому что они щедры и обходительны с туземцами… за исключением некоторых весьма редких газетных статей, ни одна местная газета в общем не отнеслась к ожидаемому событию приезда… Цесаревича иначе, как вполне сочувственно. Следовательно, не возбужденный газетными толками злодей бросился на Цесаревича…
Цуда Сандзо
Тсуда Санцо глубоко ненавидел иностранцев вообще. За 8-летнюю службу свою в полиции, охрана нетерпимых им пришельцев входила в круг его обязанностей. Нрава он был сурового и нелюдимого, и его же товарищи отзываются о нем, как о человеке желчном и с дикими инстинктами, хотя крайне внимательном к своим служебным обязанностям.
Торжественная встреча, оказанная в Японии, в совершенно исключительной форме, Русскому Цесаревичу, Которому повсюду отдавались императорские почести, а главное — овационный характер приема Августейшего Гостя самим народом в течение всего путешествия, давно уже мутили закоренелого «самурая», вспоминавшего, к тому же, как, в его юные годы, этот самый народ питал к чужеземцам чувства глубокой ненависти.
Восторженный прием в Киото, древней столице Японии, всегда отличавшейся своим анти-иностранным фанатизмом, довершил дело озлобления в душе преступника. Он не мог перенести рассказов о народном приветствии в Киото… это осквернило мрачного аскета, и когда он, поутру рокового дня, выстраивался в рядах своих товарищей, предназначенных для охранения…, он, надо полагать, уже принял своё гнусное решение.
Вот единственно логичное объяснение преступления…»
А вот у японоведа Дональда Кина другая версия. Он считал, что на покушение Сандзо подтолкнул страх перед возвращением Сайго Такамори. Того самого, который и поднял Сацумское восстание в 1877 году. По официальной версии, он покончил с собой после поражения. Однако многие были уверены, что Такамори инсценировал собственную смерть. На самом же деле он сбежал в Российскую империю. И теперь, прикрывшись визитом Николая, вернулся в Японию, чтобы отомстить. Дело в том, что Сандзо принимал участие в тех боевых действиях. На допросе он признался, что хотел совершить нападения еще во время посещения цесаревичем памятника, погибшим воинам во время восстания. Тогда Сандзо тоже находился в оцеплении. И он, наблюдая за иностранцами, посчитал, что они слишком свободно и раскованно себя ведут возле монумента, не проявляя должного почтения. Также Цуда был уверен, что Николай – шпион, который пытался разведать обстановку перед нападением на Японию. Но тогда Сандзо не решился напасть. Он точно не знал, как выглядел Николай и боялся перепутать его с Георгом.
Историк Александр Мещеряков писал: «как это явствует из его показаний, были серьезные проблемы с психикой… Бывший самурай захотел решить свои внутренние проблемы, канализировав свой комплекс в сторону иноземцев, то есть поступил в соответствии с тем, чему его учили в детстве, когда лозунг «изгнания иностранцев» пользовался особенно большой популярностью. А теперь милитаристско-националистические настроения вновь набирали силу…»
Была, кстати, еще одна версия. Некоторые исследователи считали, что Сандзо напал на Николая из-за того, что тот не разулся когда посещал буддийский храм. И, тем самым, осквернил святыню.
Японская пресса, конечно, бурно отреагировала на нападение. В большинстве своем, все статьи сводились к тому, что Сандзо совершил ужасный поступок, бросавший тень на всю Японию. Все родственники Цуды стали изгоями, а в его родной деревне даже появился запрет на эти имя и фамилию. Некоторые даже предлагали переименовать Оцу, чтобы навсегда стереть из памяти нападение. А одна японка покончила с собой, чтобы смыть позор своей кровью.
В общем, японцы всячески старались извиниться за поступок Цуды и «по всей Японии бонзы и синтоистские жрецы совершали публичные моления за выздоровление Цесаревича…». Затем в Оцу была возведена часовня, а возле места нападения установили памятный монумент. Конфликт был исчерпан.
* * *
Любопытно, что долгое время считалась, что именно нападение на Николая стало главной причиной русско-японской войны 1904-1905 годов. Но это мнение довольно спорное. По логике, первой напасть должна была Российская империя, а не Япония.
Вообще, Николай уверял свое окружение, что нападения никак не повлияло на его отношение к японцам. Но вот Сергей Юрьевич Витте придерживался иного мнения: «Поэтому понятно, что император Николай, когда вступил на престол, не мог относиться к японцам особенно доброжелательно, и когда явились лица, которые начали представлять Японию и японцев как нацию крайне антипатичную, ничтожную и слабую, то этот взгляд на Японию с особой легкостью воспринимался императором, а поэтому император всегда относился к японцам презрительно». Также Витте вспоминал, что Николай часто называл жителей Страны восходящего солнца «макаками».
Монумент в городе Оцу, установленный близ места нападения
Историк Петр Подалко считает, что «нападение на Николая II в молодости… не могло не оставить у него неприятных воспоминаний. А немедленно последовавшие затем извинения японцев, по-восточному бурные и где-то даже чрезмерно «подобострастные», могли заронить в душе будущего императора сомнения в их искренности и вызвать чувство некоторой пренебрежительности и «несерьезности» по отношению к этой стране… Он считал, что Япония никогда не посмеет первой напасть на Россию».
Информация