Русский ответ на «польский вопрос»
В Польше своё национальное возрождение привычно связывают с окончательным разгромом в Первой мировой войне кайзеровской Германии и лоскутной империи Габсбургов. Но первые реальные шаги к восстановлению исторической государственности Польши сделала Россия.
Не Франция и не Соединённые штаты, и уж тем более, не Центральные державы, которые учредили на востоке польских земель ублюдочное "регентское королевство". Войска двух императоров с немецкими корнями вплоть до революционных событий ноября 1918 г. оставались на польской земле.
Осенью 1914 года императорская русская армия шла воевать "на германскую", так и не ставшую второй "отечественной", вообще-то плохо представляя, за что ей предстоит сражаться. Официально считалось, что среди прочего - за восстановление "целокупной" Польши. Пусть это и предполагалось осуществить "под скипетром Романовых".
В конце 1916 года Николай II своим приказом по армии признал необходимость воссоздания независимой Польши, а уже Временное правительство продекларировало польскую независимость "de-jure". И, наконец, правительство народных комиссаров сделало это "de-facto", закрепив своё решение чуть позже в статьях Брестского мира.
"Нам с немцами нечего делить, кроме… Польши и Прибалтики". После недоброй памяти Берлинского конгресса эта жестокая шутка была очень популярна в светских салонах обеих российских столиц. Авторство приписывали и прославленным генералам Скобелеву и Драгомирову, и остроумному сочинителю "Петербургских очерков" Петру Долгорукову, который, ничуть не стесняясь, называл царскую дворню "сволочью".
Позднее, накануне мировой бойни, абсолютно в том же духе высказывались отставной премьер Сергей Юльевич Витте и министр внутренних дел в его кабинете, сенатор Пётр Николаевич Дурново, а также ряд других противников войны с Германией.
Но история, как известно, полна парадоксов… и иронии. На протяжении полутора веков и в России и в Германии "наверху" раз за разом верх брало стремление разобраться с Польшей только силой. Тех же "силовых" методов Российская империя, что при царе, что при коммунистах придерживалась и в отношении малых прибалтийских стран, благо немцы могли реально "дотянуться" до них только в военное время.
В конце концов, прибалты и поляки вошли в третье тысячелетие гордые своей независимостью, а обе империи – и опять набирающая силу Германия и новая "демократическая" Россия – изрядно урезанными. Мы не можем не признать существующее сейчас европейское status-quo. Однако очень трудно не согласиться со сторонниками жёсткой национальной политики – современные рубежи обеих великих держав никак не соответствуют их "естественным" историческим границам.
России и Польше в тысячелетнем цивилизационном противостоянии Востока и Запада исторически выпала роль пограничья. Усилиями Московского царства жёсткий прагматичный Запад столетиями максимально удалял от себя диковатый и плохо структурированный Восток. Но в то же время многие европейские державы, с Польшей в авангарде, на протяжении веков не прекращали попыток сдвинуть заодно и "водораздел цивилизаций" - разумеется, за счёт России.
Впрочем, Польша, которую Европа "одарила" латиницей и католической религией, и сама испытывала на себе немалое давление Запада. Однако, пожалуй, только раз в своей истории – в начале XV века Польша в ответ на это пошла на прямое сотрудничество с русскими.
Но и это случилось лишь в тот момент, когда сама страна с названием Речь Посполитая, а точнее – Польска Речь Посполита, представляла собой отнюдь не польское национальное государство. Это был некий, назовём его так, "полуславянский" конгломерат Литвы и западного филиала разваливающейся Золотой Орды.
Несмотря на пресловутое кровное родство, схожесть культур и языка, трудно ожидать мирного сосуществования от двух держав, у которых практически не было выбора при определении основного вектора своей политики. Единственный пример совместного противостояния Западу – Грюнвальд, к сожалению, так и остался тем исключением, которое лишь подтверждало правило.
Впрочем, сталинское "Войско Польское" - наверное, ещё одно исключение, конечно, иное, и по сути, и по духу. А то, что польские короли претендовали на русский престол – вовсе не авантюра, а лишь логическое продолжение стремления "отодвинуть" Восток.
Московиты отвечали полякам взаимностью и тоже были не прочь забраться на польский престол. Или сами, и Иван Грозный – тут не исключение, а самый реальный претендент, или же посадив на него своего ставленника.
Если польский белый орёл независимо от исторической конъюнктуры всегда смотрел на Запад, то для русских лишь спустя два столетия после монгольского ига, как бы его ни характеризовали Лев Гумилёв или "альтернативщики" Фоменко с Носовичем, пришло время обратить взоры в ту сторону. Раньше не позволяли, прежде всего, внутренние смуты.
Россия должна была на практике завершить свою глубоко "затратную" и ориентированную лишь на далёкое будущее восточную экспансию, чтобы обрести право на такого "европейского" государя, как Пётр Великий. К тому времени крылатые всадники Яна Собеского уже совершили свой последний подвиг во славу Европы, разгромив под стенами Вены многотысячную турецкую армию.
Речь Посполитая, разрываемая гоноровой шляхтой изнутри, фактически лишь дожидалась своей печальной участи. Не случайно Карл XII с такой лёгкостью маршировал от Померании к стенам Полтавы, а драгуны Меншикова проскакали по польским землям до самой Голштинии.
Русские всё XVIII столетие использовали территорию Мазовии и Великой Польши как полувассальный плацдарм для своих европейских экзерциций. Европа, махнув рукой на поляков, лишь пару раз попробовала двинуться на Восток. Но даже пруссаки при неугомонном Фридрихе Великом и его блистательном генерале Зейдлице, предводителе великолепных гусар, побаивались углубляться дальше Познани.
Вскоре, когда брожение на польских землях грозило обернуться чем-то вроде "пугачёвщины", энергичные властители России и Пруссии - Екатерина Вторая и Фридрих, тоже Второй, очень живо "откликнулись" на призывы польской шляхты навести порядок в Варшаве и Кракове. Они оперативно провернули два раздела Речи Посполитой.
Не зря Екатерина и Фридрих получили при современниках право именоваться Великими. Впрочем, русская государыня только вернула под свою корону русские земли. "Отторгнутые возвратих!" - этими словами она решила судьбу Белоруссии, а исконную Польшу к России прирезал уже Александр I, да и то лишь потому, что пруссакам она оказалась не по зубам.
Третий раздел Польши стал лишь завершением первых двух, но именно он вызвал народное восстание Тадеуша Костюшко - народное, но от этого лишь ещё более кровавое. Историки не раз опровергали лживые россказни о жестокости гениального Суворова, но заставить поляков отказаться от нелюбви к нему и к его казакам, примерно то же самое, что привить русским любовь к Пилсудскому.
Ещё совсем недавно под его портретом не надо было делать подпись - Тадеуш Костюшко
Тем не менее, отнюдь не сразу после трёх разделов Польши окончательный развод двух славянских народов приобрёл значение одной из ключевых проблем европейской политики. То, что полякам с русскими не быть вместе, стало окончательно ясно ровно 200 лет назад – с тех пор, как попытку воссоздать Польшу предпринял Наполеон. Однако император французов демонстративно, чтобы не раздражать Австрию и Россию, назвал её Варшавским герцогством и посадил на трон Саксонского короля.
С тех пор все попытки "записать" поляков в русские нарывались на жёсткое неприятие. Ну а гонорова шляхта, проиграв вековое противостояние с восточным соседом, напрочь забыла об идее воцариться в Москве. Кстати, против шляхтича на московском троне порой ничего не имели против и сами московиты – первого из Лжедмитриев в Первопрестольную призвали именно они.
Казалось бы, Полесские болота и Карпаты подходят на роль "естественных границ" Польши и России ничуть не хуже Альпийских гор или Рейна для Франции. Но слишком уж по-славянски энергичны и предприимчивы оказались народы, осевшие по обе стороны этих рубежей.
"Славянский спор" не раз казался завершённым чуть ли не навсегда, но, в конце концов, когда в него бесцеремонно и жадно вмешались германские державы, обернулся тремя трагическими разделами Речи Посполитой. После чего и вылился в один из самых "больных" вопросов Европы – польский.
Блеснувшая было при Тадеуше Костюшко, а потом при Наполеоне надежда, так для поляков надеждой и осталась. Впоследствии надежда превратилась в красивую легенду, в мечту, по мнению многих, вряд ли осуществимую.
В век великих империй "слабые" (по Столыпину) нации даже права на мечту не получали. Только мировая война привела на смену эпохе империй эпоху национальностей, и в ней поляки, так или иначе, сумели отвоевать своё место в новой Европе.
Во многом "зелёный свет" возрождению Польши дали две русских революции. Но без упреждающего участия Российской империи, в состав которой на протяжении ста с лишним лет входила большая часть польских земель, дело всё же не обошлось.
Царская бюрократия во многом сама создавала для себя "польскую проблему", год от года понемногу уничтожая даже те ограниченные свободы, которые предоставил Польше император Александр I Благословенный. "Органический статус" его преемника на троне – Николая Павловича, был словно написан кровью по итогам братоубийственной войны 1830-31 гг, но сохранял за поляками многие права, о которых великороссы тогда не могли и мечтать.
После этого переродившаяся шляхта не поддержала революционный порыв 1848 года, а взбунтовалась позже – когда не только польские, но и русские крестьяне получили от царя-освободителя вольную. Организаторы авантюрного "Повстания-1863" не оставили Александру II другого выхода, как лишить Царство последних намёков на автономию.
Не случайно даже польские историки, склонные идеализировать борьбу за независимость, так кардинально расходятся в оценке событий 1863 года. К концу XIX века в просвещённых домах, к примеру, в семье Пилсудских "повстание" безапелляционно считали ошибкой, более того - преступлением.
Как всякий приличный диктатор, Юзеф Пилсудский начинал революционером - будущий "начальник государства" в Сибири
Большой удачей для российской имперской власти оказалась пассивность поляков в 1905 году, когда только Лодзь и Силезия реально поддержали революционеров Москвы и Петербурга. Но, вступая в Мировую войну, России было практически невозможно оставлять нерешённым "польский вопрос". Не взявшись за него "сверху", можно было ожидать только одного решения – "снизу".
Угроза того, что с поляками "разберутся" немцы или австрийцы, пугала Николая-II и его министров куда меньше, нежели перспектива ещё одной революции. Ведь в ней "националы" вряд ли останутся нейтральными, и уж точно никогда не встанут на сторону властей.
И всё же, сами поляки в те годы ждали решения "своего" вопроса, в первую очередь от России. Чуть позднее, испытав разочарование в усилиях царской бюрократии, большинство из них сделали ставку на союзников, сначала - на французов, словно по принципу "старая любовь не ржавеет", потом – на американцев.
Австрийские комбинации с триединой монархией поляков почти не волновали – слабость империи Габсбургов и им была понятна без разъяснений. А рассчитывать на немцев и вовсе не приходилось – десятилетиями, следуя заветам железного канцлера Бисмарка, поляков пытались онемечить. И, кстати не всегда безуспешно – даже после всех передряг XX столетия следы немецких традиций до сих пор прослеживаются в жизненном укладе абсолютно польского населения Силезии, а также Померании и земель бывшего Познанского герцогства.
Отдавая должное чисто немецкому умению организовать быт, заметим, что именно этим – упрямым желанием продвинуть на покорённых землях всё "истинно немецкое" Гогенцоллерны, между прочим, разительно отличались от Романовых. Призывы последних крепить славянское единство – это, согласитесь, отнюдь не синоним примитивной русификации.
Впрочем, мастеров и желающих перекрестить "поляка в русака" среди царских подданных тоже хватало. Как раз ползучее, реально не санкционированное сверху, стремление крупного и мелкого чиновничества, среди которого немало было и поляков по национальности, укоренить "всё русское", по крайней мере, на спорных землях, аукнулось потом русским жёстким неприятием "всего русского".
Мировая война резко обострила "назревший" польский вопрос, чем и объясняется удивительная оперативность, с которой был принят первый публичный акт, обращённый непосредственно к полякам – знаменитое великокняжеское воззвание. После этого польский вопрос отнюдь не был "задвинут" в долгий ящик, как это представляется некоторым исследователям.
"Воззвание к полякам" верховного главнокомандующего русской армии великого князя Николая Николаевича
Несмотря на постоянно одолевавшее Николая II желание "отложить" польский вопрос, когда он откровенно выжидал, что вопрос разрешится как бы сам собой и "Воззвания" для этого будет вполне достаточно, он неоднократно рассматривался и в Государственной Думе, и в Правительстве, и в Госсовете. Но и специально созданная комиссия из русских и польских представителей, собранная для определения "начал" польской автономии, формально ничего не решила, ограничившись рекомендациями довольно общего характера.
При этом даже формальных рекомендаций оказалось достаточно для того, чтобы Николай II отнюдь неформально ответил на провозглашение немцами и австрийцами Польского королевства… исключительно на землях Российской империи.
В известном приказе по армии, который лично государем помечен 25 декабря (12-м по старому стилю – днём Святого Спиридона-поворота), было однозначно указано, что "жизненные интересы России неотделимы от установления свободы судоходства через проливы Константинополя и Дарданелл и от наших намерений создать свободную Польшу из её трёх ныне разделённых провинций".
Верховный главнокомандующий признавал, что "Достижение Россией созданных войной задач, обладание Царьградом и проливами, равно как и создание свободной Польши из всех трех ее разрозненных областей, еще не обеспечено". Стоит ли удивляться, что во многих польских домах, невзирая на австро-германскую оккупацию, этот приказ Николая II вывешивали в праздничных рамках рядом с иконами.
Сменившее романовскую бюрократию Временное правительство, а вслед за ним большевики, на удивление решительно отмежевались от своей западной "колонии" - Польши. Но и то, скорее всего, потому лишь, что им и без неё головной боли хватало. Хотя нельзя не заметить, что вся документация по польской автономии была подготовлена в российском МИДе (характерен даже выбор имперского ведомства – министерство не внутренних, а иностранных дел) ещё до февраля 1917-го, что и помогло новому министру иностранных дел Милюкову так "легко" разрешить трудный польский вопрос.
Но, как только Россия набирала силу, имперское мышление снова брало верх, причём в самом агрессивном его облике. И если такие "великодержавники", как Деникин и Врангель, от этого больше проиграли, чем приобрели, то Сталин "со товарищи", ничтоже сумняшеся, вернули Польшу в сферу влияния России.
И пусть эта Россия была уже советской, но от этого не менее "великой и неделимой". Однако, осуждая российских "имперцев" в любых их политических одеждах, нельзя не признать, что и европейские державы, да и сами поляки на протяжении столетий не оставляли России никакого шанса пойти в польском вопросе иным путём. Но это, согласитесь – совершенно отдельная тема.
И всё же цивилизованный, и, судя по всему, окончательный, развод двух крупнейших славянских государств состоялся – ближе к концу XX столетия. О первых шагах к этому, которые были сделаны между августом 1914-го и октябрём 1917-го, мы планируем рассказать в серии последующих очерков по «польскому вопросу». Насколько продолжительной будет такая серия, зависит только от наших читателей.
Признаем сразу, что разбор «вопроса» будет заведомо субъективным, то есть - с позиций русского исследователя. Автор вполне отдаёт себе отчёт, что "предоставить слово" в нём удалось только людям достаточно известным, в лучшем случае – репортёрам ведущих российских и европейских газет.
Голос народов, без которого трудно по-настоящему объективно оценить национальные взаимоотношения, автор вынужден пока оставить "за кадром". Это тоже – предмет специального фундаментального исследования, которое под силу только коллективу профессионалов.
Нынешнее соседство России и Польши, даже при наличии белорусского "буфера", как бы ни упирался глава Союзной республики, "пророссийского" по определению, легче всего охарактеризовать как «холодный мир». Мир всегда лучше, чем война, и он, безусловно, базируется среди прочего на том, чего сумели добиться лучшие представители России и Польши ещё в начале прошлого века.
Сейчас Польшу в очередной раз качнуло в сторону Германии. Но и это не позволяет забывать, что ни разу "западный сценарий", будь то германский, французский, американский или нынешний евросоюзовский, не гарантировал Польше положения "на равных" с ведущими державами старого континента.
А Россия, даже взяв после победы над Наполеоном большую часть Польши "под себя", предоставила полякам много больше того, на что могли рассчитывать в империи сами русские. В том же, что почти всё, что "даровал" им Александр Благословенный, поляки растеряли, они виноваты не меньше русских.
От Сталина в 1945 году, Польша, как ни странно, в государственном плане получила намного больше того, на что могли рассчитывать её новые руководители. А уж польскому населению и вовсе досталось такое немецкое наследство, на которое после Великой Победы никому из советских людей не стоило даже рассчитывать.
Даже с учётом новой эры откровенного заигрывания Польши с Западом, с учётом того, что у нас теперь даже нет общей границы, русский фактор всегда будет присутствовать в польском сознании, а значит и в польской политике и экономике, как едва ли не самый главный. Для России же "польский вопрос" только в критические годы – 1830-м, 1863-м или 1920-м, приобретал первостепенное значение, и, наверное, будет лучше и для нашей страны, и для Польши, чтобы он главным больше никогда не становился.
Не Франция и не Соединённые штаты, и уж тем более, не Центральные державы, которые учредили на востоке польских земель ублюдочное "регентское королевство". Войска двух императоров с немецкими корнями вплоть до революционных событий ноября 1918 г. оставались на польской земле.
Осенью 1914 года императорская русская армия шла воевать "на германскую", так и не ставшую второй "отечественной", вообще-то плохо представляя, за что ей предстоит сражаться. Официально считалось, что среди прочего - за восстановление "целокупной" Польши. Пусть это и предполагалось осуществить "под скипетром Романовых".
В конце 1916 года Николай II своим приказом по армии признал необходимость воссоздания независимой Польши, а уже Временное правительство продекларировало польскую независимость "de-jure". И, наконец, правительство народных комиссаров сделало это "de-facto", закрепив своё решение чуть позже в статьях Брестского мира.
"Нам с немцами нечего делить, кроме… Польши и Прибалтики". После недоброй памяти Берлинского конгресса эта жестокая шутка была очень популярна в светских салонах обеих российских столиц. Авторство приписывали и прославленным генералам Скобелеву и Драгомирову, и остроумному сочинителю "Петербургских очерков" Петру Долгорукову, который, ничуть не стесняясь, называл царскую дворню "сволочью".
Позднее, накануне мировой бойни, абсолютно в том же духе высказывались отставной премьер Сергей Юльевич Витте и министр внутренних дел в его кабинете, сенатор Пётр Николаевич Дурново, а также ряд других противников войны с Германией.
Но история, как известно, полна парадоксов… и иронии. На протяжении полутора веков и в России и в Германии "наверху" раз за разом верх брало стремление разобраться с Польшей только силой. Тех же "силовых" методов Российская империя, что при царе, что при коммунистах придерживалась и в отношении малых прибалтийских стран, благо немцы могли реально "дотянуться" до них только в военное время.
В конце концов, прибалты и поляки вошли в третье тысячелетие гордые своей независимостью, а обе империи – и опять набирающая силу Германия и новая "демократическая" Россия – изрядно урезанными. Мы не можем не признать существующее сейчас европейское status-quo. Однако очень трудно не согласиться со сторонниками жёсткой национальной политики – современные рубежи обеих великих держав никак не соответствуют их "естественным" историческим границам.
России и Польше в тысячелетнем цивилизационном противостоянии Востока и Запада исторически выпала роль пограничья. Усилиями Московского царства жёсткий прагматичный Запад столетиями максимально удалял от себя диковатый и плохо структурированный Восток. Но в то же время многие европейские державы, с Польшей в авангарде, на протяжении веков не прекращали попыток сдвинуть заодно и "водораздел цивилизаций" - разумеется, за счёт России.
Впрочем, Польша, которую Европа "одарила" латиницей и католической религией, и сама испытывала на себе немалое давление Запада. Однако, пожалуй, только раз в своей истории – в начале XV века Польша в ответ на это пошла на прямое сотрудничество с русскими.
Но и это случилось лишь в тот момент, когда сама страна с названием Речь Посполитая, а точнее – Польска Речь Посполита, представляла собой отнюдь не польское национальное государство. Это был некий, назовём его так, "полуславянский" конгломерат Литвы и западного филиала разваливающейся Золотой Орды.
Несмотря на пресловутое кровное родство, схожесть культур и языка, трудно ожидать мирного сосуществования от двух держав, у которых практически не было выбора при определении основного вектора своей политики. Единственный пример совместного противостояния Западу – Грюнвальд, к сожалению, так и остался тем исключением, которое лишь подтверждало правило.
Впрочем, сталинское "Войско Польское" - наверное, ещё одно исключение, конечно, иное, и по сути, и по духу. А то, что польские короли претендовали на русский престол – вовсе не авантюра, а лишь логическое продолжение стремления "отодвинуть" Восток.
Московиты отвечали полякам взаимностью и тоже были не прочь забраться на польский престол. Или сами, и Иван Грозный – тут не исключение, а самый реальный претендент, или же посадив на него своего ставленника.
Если польский белый орёл независимо от исторической конъюнктуры всегда смотрел на Запад, то для русских лишь спустя два столетия после монгольского ига, как бы его ни характеризовали Лев Гумилёв или "альтернативщики" Фоменко с Носовичем, пришло время обратить взоры в ту сторону. Раньше не позволяли, прежде всего, внутренние смуты.
Россия должна была на практике завершить свою глубоко "затратную" и ориентированную лишь на далёкое будущее восточную экспансию, чтобы обрести право на такого "европейского" государя, как Пётр Великий. К тому времени крылатые всадники Яна Собеского уже совершили свой последний подвиг во славу Европы, разгромив под стенами Вены многотысячную турецкую армию.
Речь Посполитая, разрываемая гоноровой шляхтой изнутри, фактически лишь дожидалась своей печальной участи. Не случайно Карл XII с такой лёгкостью маршировал от Померании к стенам Полтавы, а драгуны Меншикова проскакали по польским землям до самой Голштинии.
Русские всё XVIII столетие использовали территорию Мазовии и Великой Польши как полувассальный плацдарм для своих европейских экзерциций. Европа, махнув рукой на поляков, лишь пару раз попробовала двинуться на Восток. Но даже пруссаки при неугомонном Фридрихе Великом и его блистательном генерале Зейдлице, предводителе великолепных гусар, побаивались углубляться дальше Познани.
Вскоре, когда брожение на польских землях грозило обернуться чем-то вроде "пугачёвщины", энергичные властители России и Пруссии - Екатерина Вторая и Фридрих, тоже Второй, очень живо "откликнулись" на призывы польской шляхты навести порядок в Варшаве и Кракове. Они оперативно провернули два раздела Речи Посполитой.
Не зря Екатерина и Фридрих получили при современниках право именоваться Великими. Впрочем, русская государыня только вернула под свою корону русские земли. "Отторгнутые возвратих!" - этими словами она решила судьбу Белоруссии, а исконную Польшу к России прирезал уже Александр I, да и то лишь потому, что пруссакам она оказалась не по зубам.
Третий раздел Польши стал лишь завершением первых двух, но именно он вызвал народное восстание Тадеуша Костюшко - народное, но от этого лишь ещё более кровавое. Историки не раз опровергали лживые россказни о жестокости гениального Суворова, но заставить поляков отказаться от нелюбви к нему и к его казакам, примерно то же самое, что привить русским любовь к Пилсудскому.
Ещё совсем недавно под его портретом не надо было делать подпись - Тадеуш Костюшко
Тем не менее, отнюдь не сразу после трёх разделов Польши окончательный развод двух славянских народов приобрёл значение одной из ключевых проблем европейской политики. То, что полякам с русскими не быть вместе, стало окончательно ясно ровно 200 лет назад – с тех пор, как попытку воссоздать Польшу предпринял Наполеон. Однако император французов демонстративно, чтобы не раздражать Австрию и Россию, назвал её Варшавским герцогством и посадил на трон Саксонского короля.
С тех пор все попытки "записать" поляков в русские нарывались на жёсткое неприятие. Ну а гонорова шляхта, проиграв вековое противостояние с восточным соседом, напрочь забыла об идее воцариться в Москве. Кстати, против шляхтича на московском троне порой ничего не имели против и сами московиты – первого из Лжедмитриев в Первопрестольную призвали именно они.
Казалось бы, Полесские болота и Карпаты подходят на роль "естественных границ" Польши и России ничуть не хуже Альпийских гор или Рейна для Франции. Но слишком уж по-славянски энергичны и предприимчивы оказались народы, осевшие по обе стороны этих рубежей.
"Славянский спор" не раз казался завершённым чуть ли не навсегда, но, в конце концов, когда в него бесцеремонно и жадно вмешались германские державы, обернулся тремя трагическими разделами Речи Посполитой. После чего и вылился в один из самых "больных" вопросов Европы – польский.
Блеснувшая было при Тадеуше Костюшко, а потом при Наполеоне надежда, так для поляков надеждой и осталась. Впоследствии надежда превратилась в красивую легенду, в мечту, по мнению многих, вряд ли осуществимую.
В век великих империй "слабые" (по Столыпину) нации даже права на мечту не получали. Только мировая война привела на смену эпохе империй эпоху национальностей, и в ней поляки, так или иначе, сумели отвоевать своё место в новой Европе.
Во многом "зелёный свет" возрождению Польши дали две русских революции. Но без упреждающего участия Российской империи, в состав которой на протяжении ста с лишним лет входила большая часть польских земель, дело всё же не обошлось.
Царская бюрократия во многом сама создавала для себя "польскую проблему", год от года понемногу уничтожая даже те ограниченные свободы, которые предоставил Польше император Александр I Благословенный. "Органический статус" его преемника на троне – Николая Павловича, был словно написан кровью по итогам братоубийственной войны 1830-31 гг, но сохранял за поляками многие права, о которых великороссы тогда не могли и мечтать.
После этого переродившаяся шляхта не поддержала революционный порыв 1848 года, а взбунтовалась позже – когда не только польские, но и русские крестьяне получили от царя-освободителя вольную. Организаторы авантюрного "Повстания-1863" не оставили Александру II другого выхода, как лишить Царство последних намёков на автономию.
Не случайно даже польские историки, склонные идеализировать борьбу за независимость, так кардинально расходятся в оценке событий 1863 года. К концу XIX века в просвещённых домах, к примеру, в семье Пилсудских "повстание" безапелляционно считали ошибкой, более того - преступлением.
Как всякий приличный диктатор, Юзеф Пилсудский начинал революционером - будущий "начальник государства" в Сибири
Большой удачей для российской имперской власти оказалась пассивность поляков в 1905 году, когда только Лодзь и Силезия реально поддержали революционеров Москвы и Петербурга. Но, вступая в Мировую войну, России было практически невозможно оставлять нерешённым "польский вопрос". Не взявшись за него "сверху", можно было ожидать только одного решения – "снизу".
Угроза того, что с поляками "разберутся" немцы или австрийцы, пугала Николая-II и его министров куда меньше, нежели перспектива ещё одной революции. Ведь в ней "националы" вряд ли останутся нейтральными, и уж точно никогда не встанут на сторону властей.
И всё же, сами поляки в те годы ждали решения "своего" вопроса, в первую очередь от России. Чуть позднее, испытав разочарование в усилиях царской бюрократии, большинство из них сделали ставку на союзников, сначала - на французов, словно по принципу "старая любовь не ржавеет", потом – на американцев.
Австрийские комбинации с триединой монархией поляков почти не волновали – слабость империи Габсбургов и им была понятна без разъяснений. А рассчитывать на немцев и вовсе не приходилось – десятилетиями, следуя заветам железного канцлера Бисмарка, поляков пытались онемечить. И, кстати не всегда безуспешно – даже после всех передряг XX столетия следы немецких традиций до сих пор прослеживаются в жизненном укладе абсолютно польского населения Силезии, а также Померании и земель бывшего Познанского герцогства.
Отдавая должное чисто немецкому умению организовать быт, заметим, что именно этим – упрямым желанием продвинуть на покорённых землях всё "истинно немецкое" Гогенцоллерны, между прочим, разительно отличались от Романовых. Призывы последних крепить славянское единство – это, согласитесь, отнюдь не синоним примитивной русификации.
Впрочем, мастеров и желающих перекрестить "поляка в русака" среди царских подданных тоже хватало. Как раз ползучее, реально не санкционированное сверху, стремление крупного и мелкого чиновничества, среди которого немало было и поляков по национальности, укоренить "всё русское", по крайней мере, на спорных землях, аукнулось потом русским жёстким неприятием "всего русского".
Мировая война резко обострила "назревший" польский вопрос, чем и объясняется удивительная оперативность, с которой был принят первый публичный акт, обращённый непосредственно к полякам – знаменитое великокняжеское воззвание. После этого польский вопрос отнюдь не был "задвинут" в долгий ящик, как это представляется некоторым исследователям.
"Воззвание к полякам" верховного главнокомандующего русской армии великого князя Николая Николаевича
Несмотря на постоянно одолевавшее Николая II желание "отложить" польский вопрос, когда он откровенно выжидал, что вопрос разрешится как бы сам собой и "Воззвания" для этого будет вполне достаточно, он неоднократно рассматривался и в Государственной Думе, и в Правительстве, и в Госсовете. Но и специально созданная комиссия из русских и польских представителей, собранная для определения "начал" польской автономии, формально ничего не решила, ограничившись рекомендациями довольно общего характера.
При этом даже формальных рекомендаций оказалось достаточно для того, чтобы Николай II отнюдь неформально ответил на провозглашение немцами и австрийцами Польского королевства… исключительно на землях Российской империи.
В известном приказе по армии, который лично государем помечен 25 декабря (12-м по старому стилю – днём Святого Спиридона-поворота), было однозначно указано, что "жизненные интересы России неотделимы от установления свободы судоходства через проливы Константинополя и Дарданелл и от наших намерений создать свободную Польшу из её трёх ныне разделённых провинций".
Верховный главнокомандующий признавал, что "Достижение Россией созданных войной задач, обладание Царьградом и проливами, равно как и создание свободной Польши из всех трех ее разрозненных областей, еще не обеспечено". Стоит ли удивляться, что во многих польских домах, невзирая на австро-германскую оккупацию, этот приказ Николая II вывешивали в праздничных рамках рядом с иконами.
Сменившее романовскую бюрократию Временное правительство, а вслед за ним большевики, на удивление решительно отмежевались от своей западной "колонии" - Польши. Но и то, скорее всего, потому лишь, что им и без неё головной боли хватало. Хотя нельзя не заметить, что вся документация по польской автономии была подготовлена в российском МИДе (характерен даже выбор имперского ведомства – министерство не внутренних, а иностранных дел) ещё до февраля 1917-го, что и помогло новому министру иностранных дел Милюкову так "легко" разрешить трудный польский вопрос.
Но, как только Россия набирала силу, имперское мышление снова брало верх, причём в самом агрессивном его облике. И если такие "великодержавники", как Деникин и Врангель, от этого больше проиграли, чем приобрели, то Сталин "со товарищи", ничтоже сумняшеся, вернули Польшу в сферу влияния России.
И пусть эта Россия была уже советской, но от этого не менее "великой и неделимой". Однако, осуждая российских "имперцев" в любых их политических одеждах, нельзя не признать, что и европейские державы, да и сами поляки на протяжении столетий не оставляли России никакого шанса пойти в польском вопросе иным путём. Но это, согласитесь – совершенно отдельная тема.
И всё же цивилизованный, и, судя по всему, окончательный, развод двух крупнейших славянских государств состоялся – ближе к концу XX столетия. О первых шагах к этому, которые были сделаны между августом 1914-го и октябрём 1917-го, мы планируем рассказать в серии последующих очерков по «польскому вопросу». Насколько продолжительной будет такая серия, зависит только от наших читателей.
Признаем сразу, что разбор «вопроса» будет заведомо субъективным, то есть - с позиций русского исследователя. Автор вполне отдаёт себе отчёт, что "предоставить слово" в нём удалось только людям достаточно известным, в лучшем случае – репортёрам ведущих российских и европейских газет.
Голос народов, без которого трудно по-настоящему объективно оценить национальные взаимоотношения, автор вынужден пока оставить "за кадром". Это тоже – предмет специального фундаментального исследования, которое под силу только коллективу профессионалов.
Нынешнее соседство России и Польши, даже при наличии белорусского "буфера", как бы ни упирался глава Союзной республики, "пророссийского" по определению, легче всего охарактеризовать как «холодный мир». Мир всегда лучше, чем война, и он, безусловно, базируется среди прочего на том, чего сумели добиться лучшие представители России и Польши ещё в начале прошлого века.
Сейчас Польшу в очередной раз качнуло в сторону Германии. Но и это не позволяет забывать, что ни разу "западный сценарий", будь то германский, французский, американский или нынешний евросоюзовский, не гарантировал Польше положения "на равных" с ведущими державами старого континента.
А Россия, даже взяв после победы над Наполеоном большую часть Польши "под себя", предоставила полякам много больше того, на что могли рассчитывать в империи сами русские. В том же, что почти всё, что "даровал" им Александр Благословенный, поляки растеряли, они виноваты не меньше русских.
От Сталина в 1945 году, Польша, как ни странно, в государственном плане получила намного больше того, на что могли рассчитывать её новые руководители. А уж польскому населению и вовсе досталось такое немецкое наследство, на которое после Великой Победы никому из советских людей не стоило даже рассчитывать.
Даже с учётом новой эры откровенного заигрывания Польши с Западом, с учётом того, что у нас теперь даже нет общей границы, русский фактор всегда будет присутствовать в польском сознании, а значит и в польской политике и экономике, как едва ли не самый главный. Для России же "польский вопрос" только в критические годы – 1830-м, 1863-м или 1920-м, приобретал первостепенное значение, и, наверное, будет лучше и для нашей страны, и для Польши, чтобы он главным больше никогда не становился.
Информация