Яков Блюмкин: провокатор, редактор, шпион (часть третья)
Однако еще до окончания учебы у Блюмкина было много разных интересных приключений — как на территории РФ, так и за ее пределами! Например, Блюмкин зачем-то попытался попасть в Союз анархистов-максималистов. Но прежде чем его туда принимать, от него потребовали оправдаться перед партийным судом, куда входили представители целого ряда партий. Суд возглавлял А. Карелин – лидер российских анархистов-коммунистов, и, кстати, являвшийся бывшим членом ВЦИКа РСФСР. И вот что интересно, судили Блюмкина целых две недели, но так никакого конкретного решения и не приняли. Многие продолжали считать его предателем и практически признали, что он провокатор. То есть за целых две недели ни одно из порочивших его обстоятельств так и не удалось прояснить. Поразительный непрофессионализм, не так ли? Или, напротив, там и прояснять-то было нечего, но все обстоятельства сложились таким образом, что лучше было все оставить так, как есть. Очевидно, что-то суду помешало сделать то, что ему следовало сделать. И вот вопрос – что именно?
Не бедствовал Блюмкин и деньгами, так что мог себе позволить проводить время в московском «Кафе поэтов», где нередко платил за безденежных поэтов. В котором случалось много всего интересного. Пьяный Есенин устраивал там дебоши, Маяковский вслух восхищался батькой Махно, словом, при желании им всем можно было хотя бы что-то «пришить». Но… не пришивали.
Мертвый Есенин. Хорошо виден след на лбу от удара. Может быть, без всё того же Блюмкина и здесь не обошлось?..
Поэт Владислав Ходасевич потом как-то вспоминал, что был случай, когда Есенин, стремясь поразить воображение богемствующих дам и кивая на Блюмкина, похвастался, что через него может запросто устроить ей «экскурсию» в ЧК, показать «как расстреливают в подвале». Ну и ели и пили поэты на его деньги тоже довольно часто, да и как же было не брать их у этого неофита, они-то ведь были мэтры?! Блюмкин несколько раз выручал Есенина и некоторых других поэтов, и их родственников из ЧК, и даже как-то составил «исторический документ», в котором написал, что он «берет на поруки гражданина Есенина и под личную ответственность ручается, что он до суда и следствия не скроется...» То есть оказывал ему явное покровительство… до определенного времени.
А потом за год до своего самоубийства, будучи в Тбилиси, Блюмкин приревновал Есенина к своей жене, да так приревновал, что стал угрожать ему оружием. Пришлось Есенину срочно оттуда убираться. Но когда он оказался в Ленинграде в конце декабря 1925 года, то… тут же совершил самоубийство в гостинице «Англетер». Однако петербургский писатель В. Кузнецов доказал, что Есенин никогда не жил в этой гостинице, так как его данных нет в книге постояльцев, а такое в советских гостиницах было ну просто невозможно. В смерти поэта есть также масса несуразностей, так и не получивших надлежащего объяснения, начиная со ссадины на лбу и ненайденных в «его номере» предметов одежды, и, в частности, его пиджака. По мнению Кузнецова, едва только Есенин появился в Ленинграде, его сразу арестовали и доставили в следственный дом ГПУ на улице Майорова, д. 8\25, где его с пристрастием допрашивали чекисты под руководством… да-да, все того же Якова Блюмкина, а затем там же его и убили. И уже затем уже мертвым Есенина они перетащили в гостиницу, где имелся пустующий номер. Даже предсмертные стихи Есенина вполне возможно написал не он сам, а именно Блюмкин, который, как известно, тоже был немного поэтом... И все это «самоубийство» тоже вполне могло быть очередной провокацией, особенно если вспомнить, какие Есенин писал стихи про советскую власть и какими он ее «мазал» красками. К тому же он еще и позволял себе крайне резкие выпады в адрес членов Политбюро ЦК РКП(б), а «легендарную» Гражданскую войну характеризовал как «дикость подлую и злую», погубившую в России тысячи прекрасных талантов:
В них Пушкин,
Лермонтов,
Кольцов,
И наш Некрасов в них.
В них я.
В них даже Троцкий,
Ленин и Бухарин.
Не потому ль моею грустью
Веет стих,
Глядя на их
Невымытые хари.
Это он ведь так про Ленина, да? Вождя мировой революции! Ай-ай! Никакого почтения! И ведь обидно как написано, не правда ли? «Невымытые хари» Это ведь намек на смуглый цвет лица, не иначе…Так что зная характер Троцкого, судьба Есенина особого удивления и не вызывает. И, кстати говоря, Есенин не мог не отдавать себе отчет в том, что может ожидать его за такие стихи о «немытых харях» вождей «первой в мире революции рабочих и крестьян». И недаром, он словно предчувствовал свою кончину, поскольку написал так:
И первого
Меня повесить нужно,
Скрестив мне руки за спиной,
За то, что песней
Хриплой и недужной
Мешал я спать стране родной…
Ну, вот его, беднягу, и повесили, а сам Троцкий затем написал о нем в «Правде» достойный некролог. Только ведь некролог – это не более чем слова, а главное – это когда нет человека. Ведь и проблем с ним тогда тоже нет, а так иной раз даже с поэтами владыкам приходится считаться.
Однако вернемся к нашему «герою», которого несколько ранее, а именно в 1920 году послали еще и в северный Иран, по делу весьма важному и политическому. Там в это время была провозглашена Гилянская Советская республика. И радоваться бы кремлевским руководителям, что пролетарская революцию началась еще и в Иране, но проблема возникла из-за того, что во главе тамошнего Совета Народных Комиссаров, оказался некий Кучук-хан –человек, стоявший на националистических позициях. А должен был быть интернационалистом. Вот и потребовалось здесь в Гиляне всего лишь «поменять власть», что и было сделано под руководством все того же опытного в таких делах Якова Блюмкина. Старое правительство свергли и заменили на новое во главе с Эхсануллой — тоже ханом, но «своим», правильной ориентации, которого поддерживали и местные «левые», и – главное, коммунисты и Москва.
Теперь Блюмкин – уже комиссар штаба Гилянской Красной Армии, и член молодой иранской компартии, и обороняет город Энзели от войск шаха Ирана. В качестве делегата от Ирана именно он приехал в Баку на Первый съезд угнетенных народов Востока. То есть еще один делегат на нем был «своим человеком» и говорил там правильные слова. На том его «экзотическая командировка» и завершилась. После четырех месяцев на Востоке Блюмкин был вновь отозван в Москву.
Непонятно даже, как Блюмкин вообще учился в академии, поскольку его то и дело заставляли прерывать учебу и ехать в разные важные «горячие точки». Так, в конце 1920 года он едет в Крым, где создавалась еще одна неприятная для советской власти ситуация. Там в плен Красной Армии сдались и затем «прошли регистрацию» многие тысячи офицеров-белогвардейцев, которым лично главком Михаил Фрунзе пообещал сохранить жизнь. Однако Троцкий взял советское правительство на испуг, заявив, что «сорок тысяч лютых врагов революции» для Советской России просто опасны, и, таким образом, добился решения об их уничтожении.
Руководить «процессом» из Москвы поехали такие «специалисты», как Бела Кун, Землячка и, конечно, Блюмкин. Последний там находился всего лишь несколько недель, но активно участвовал в массовых расстрелах, чем потом не раз хвастался своим знакомым. Тогда по разным данным было уничтожено от 50 до 100 тысяч человек. Тогда, выполняя указ Троцкого, лишь в Севастополе и Балаклаве казнили более 20 тысяч человек. Ведь сказал же он, что «Крым это — бутылка, из которой ни один контрреволюционер не выскочит», вот они все там и остались.
Довелось в 1921 году Блюмкину участвовать и в подавлении выступлений крестьян, квалифицировавшихся рабоче-крестьянской властью как «политический бандитизм». В списке его достижений на этом поприще подавление Еланского восстания в Нижнем Поволжье, а затем и участие в разгроме банд Антонова на Тамбовщине. Ну, а затем уже в качестве комбрига 61-ой бригады Блюмкин едет бороться с войсками «желтого барона» Унгерна. Зато потом его сразу сделали секретарем Л. Троцкого, о чем с удивлением узнал новый посол Германии в СССР.
Немецкое посольство решило добиться от советских властей если уж не наказания, то, по крайней мере, осуждения, как самого убийства, так и того, кто его совершил. Но Троцкий написал Ленину, а также другим членам ЦК большевистской партии письмо, в котором предложил на «дурацкие требования удовлетворения за графа Мирбаха» внимания просто не обращать. А нарком иностранных дел РСФСР Чичерин получил от него дружеский совет, чтобы тот убедил немцев этого не делать, поскольку, мол, это мешает новому российско-германскому сближению.
Борис Бажанов – сумевший сбежать за границу секретарь Сталина – позднее писал, что Блюмкин попал к Троцкому явно «не просто так», а что его к нему приставила ЧК. Но в том же 1921 году Ф. Дзержинский на Сталина еще не работал, а скорее, как раз поддерживал Троцкого. И вот вопрос – зачем «Железному Феликсу» нужно было следить за «товарищами по партии»? Только лишь потому, что «ЧК должна все знать» или у него были и какие-то свои, личные мотивы?
В 1922 году Блюмкин сделался официальным адъютантом и секретарем Троцкого, тот сразу же поручил ему в высшей степени ответственное задание: отредактировать первый том своей программной книги «Как вооружалась революция» (издание 1923 года), в которой был собран богатейший материал времен гражданской войны, и который то ли случайно, то ли отражая реальное положение дел… именно Троцкого представлял организатором все побед революции. А правкой, подборкой и проверкой материалов как раз и занимался Яков Блюмкин.
Интересно, что самого Троцкого такая ситуация даже забавляла. Во всяком случае он о его работе у него в аппарате написал, что, мол, вот она какая странная судьба у этого человека: в июле 1918 года сражается против нас, а вот сегодня он член нашей партии, является моим сотрудником, да еще и редактирует том, отражающий нашу смертельную борьбу с партией левых эсеров. И впрямь – удивительные метаморфозы преподносит нам жизнь. Сегодня за одних, завтра за других. Впрочем, с другой стороны, все по Библии. Вспомните пророка Экклезиаста, сказавшего, что живая собака лучше мертвого льва. И так оно в жизни чаще всего и бывает.
Ну, а с 1923 года начался период самых увлекательных авантюр Якова Блюмкина, вот только сведения о них до сих пор закрыты в секретных архивах и когда их содержание сделается достоянием гласности неизвестно. Казалось бы, чего проще – взять, да и собрать в одно место все дела, где упоминается его фамилия, приходите и работайте, господа исследователи, отделяйте, так сказать, зерна от плевел, но… все что-то с этим у нас заминка. И уж большевиков-то давно нет, и сам СССР почил в бозе, а о многих моментах из жизни террориста-шпиона Якова Блюмкина историкам по-прежнему приходится лишь только гадать.
Ну а начать здесь следует с того, что сам Григорий Зиновьев, руководивший в ту пору Коминтерном, попросил Блюмкина помочь в важном деле: в очередной раз организовать в веймарской Германии революцию. Причем от него требовалось всего лишь наставлять «германских товарищей» в области подрывной деятельности и террора. Работу он провел, однако с Германией так ничего не вышло, и Блюмкин перешел в Иностранный отдел ОГПУ, где стал резидентом его Восточного сектора, и начал работу, получив клички «Джек» и «Живой». Карьера заграничного шпиона Блюмкина состоялась в Палестине, где в городе Яффе, имея на руках документы на имя правоверного еврея Гурфинкеля, он открыл прачечную. Чем он там занимался неизвестно, но только работал там он всего лишь год, затем вернулся в Москву. Впрочем, польза от его поездки, безусловно, была. Здесь в Палестине Блюмкин встретился с немцем Леопольдом Треппером. Они познакомились, и чем это знакомство закончилось не знает даже «всезнающая» Википедия. Однако ведь это именно Треппер в будущем оказался руководителем знаменитой «Красной капеллы» и советской разведывательной сети в гитлеровской Германии. Так что о чем-то «таком» они там, безусловно, говорили…
После Палестины он в качестве политического представителя ОГПУ вновь едет в Тбилиси, где становится помощником командующего войсками ОГПУ в Закавказье и одновременно уполномоченным Наркомвнешторга по борьбе с контрабандой. И здесь ему тоже приходится понюхать порох: подавлять крестьянское восстание и освобождать город Баграм-Тепе, который иранцы захватили в 1922 году. Пришлось ему работать и в пограничных комиссиях по разрешению различных спорных вопросов, то и дело возникавших в то время между СССР, Турцией, Ираном.
Находясь в Закавказье и зная восточные языки, Блюмкин успел побывать в Афганистане, где пытался выйти на связь с сектой исмаилитов (потомками древних ассасинов), в которых большевикам хотелось видеть своих прямых союзников в борьбе против колонизаторов-англичан. Затем он побывал в Индии, где изучал положение британских колониальных войск и даже добирался до Цейлона. В Москву он вернулся только в 1925 году, причем навез в свою квартиру разного восточного «антиквариата» и разыгрывал из себя перед знакомыми и друзьями некоего восточного гуру.
Продолжение следует…
Не бедствовал Блюмкин и деньгами, так что мог себе позволить проводить время в московском «Кафе поэтов», где нередко платил за безденежных поэтов. В котором случалось много всего интересного. Пьяный Есенин устраивал там дебоши, Маяковский вслух восхищался батькой Махно, словом, при желании им всем можно было хотя бы что-то «пришить». Но… не пришивали.
Мертвый Есенин. Хорошо виден след на лбу от удара. Может быть, без всё того же Блюмкина и здесь не обошлось?..
Поэт Владислав Ходасевич потом как-то вспоминал, что был случай, когда Есенин, стремясь поразить воображение богемствующих дам и кивая на Блюмкина, похвастался, что через него может запросто устроить ей «экскурсию» в ЧК, показать «как расстреливают в подвале». Ну и ели и пили поэты на его деньги тоже довольно часто, да и как же было не брать их у этого неофита, они-то ведь были мэтры?! Блюмкин несколько раз выручал Есенина и некоторых других поэтов, и их родственников из ЧК, и даже как-то составил «исторический документ», в котором написал, что он «берет на поруки гражданина Есенина и под личную ответственность ручается, что он до суда и следствия не скроется...» То есть оказывал ему явное покровительство… до определенного времени.
А потом за год до своего самоубийства, будучи в Тбилиси, Блюмкин приревновал Есенина к своей жене, да так приревновал, что стал угрожать ему оружием. Пришлось Есенину срочно оттуда убираться. Но когда он оказался в Ленинграде в конце декабря 1925 года, то… тут же совершил самоубийство в гостинице «Англетер». Однако петербургский писатель В. Кузнецов доказал, что Есенин никогда не жил в этой гостинице, так как его данных нет в книге постояльцев, а такое в советских гостиницах было ну просто невозможно. В смерти поэта есть также масса несуразностей, так и не получивших надлежащего объяснения, начиная со ссадины на лбу и ненайденных в «его номере» предметов одежды, и, в частности, его пиджака. По мнению Кузнецова, едва только Есенин появился в Ленинграде, его сразу арестовали и доставили в следственный дом ГПУ на улице Майорова, д. 8\25, где его с пристрастием допрашивали чекисты под руководством… да-да, все того же Якова Блюмкина, а затем там же его и убили. И уже затем уже мертвым Есенина они перетащили в гостиницу, где имелся пустующий номер. Даже предсмертные стихи Есенина вполне возможно написал не он сам, а именно Блюмкин, который, как известно, тоже был немного поэтом... И все это «самоубийство» тоже вполне могло быть очередной провокацией, особенно если вспомнить, какие Есенин писал стихи про советскую власть и какими он ее «мазал» красками. К тому же он еще и позволял себе крайне резкие выпады в адрес членов Политбюро ЦК РКП(б), а «легендарную» Гражданскую войну характеризовал как «дикость подлую и злую», погубившую в России тысячи прекрасных талантов:
В них Пушкин,
Лермонтов,
Кольцов,
И наш Некрасов в них.
В них я.
В них даже Троцкий,
Ленин и Бухарин.
Не потому ль моею грустью
Веет стих,
Глядя на их
Невымытые хари.
Это он ведь так про Ленина, да? Вождя мировой революции! Ай-ай! Никакого почтения! И ведь обидно как написано, не правда ли? «Невымытые хари» Это ведь намек на смуглый цвет лица, не иначе…Так что зная характер Троцкого, судьба Есенина особого удивления и не вызывает. И, кстати говоря, Есенин не мог не отдавать себе отчет в том, что может ожидать его за такие стихи о «немытых харях» вождей «первой в мире революции рабочих и крестьян». И недаром, он словно предчувствовал свою кончину, поскольку написал так:
И первого
Меня повесить нужно,
Скрестив мне руки за спиной,
За то, что песней
Хриплой и недужной
Мешал я спать стране родной…
Ну, вот его, беднягу, и повесили, а сам Троцкий затем написал о нем в «Правде» достойный некролог. Только ведь некролог – это не более чем слова, а главное – это когда нет человека. Ведь и проблем с ним тогда тоже нет, а так иной раз даже с поэтами владыкам приходится считаться.
Однако вернемся к нашему «герою», которого несколько ранее, а именно в 1920 году послали еще и в северный Иран, по делу весьма важному и политическому. Там в это время была провозглашена Гилянская Советская республика. И радоваться бы кремлевским руководителям, что пролетарская революцию началась еще и в Иране, но проблема возникла из-за того, что во главе тамошнего Совета Народных Комиссаров, оказался некий Кучук-хан –человек, стоявший на националистических позициях. А должен был быть интернационалистом. Вот и потребовалось здесь в Гиляне всего лишь «поменять власть», что и было сделано под руководством все того же опытного в таких делах Якова Блюмкина. Старое правительство свергли и заменили на новое во главе с Эхсануллой — тоже ханом, но «своим», правильной ориентации, которого поддерживали и местные «левые», и – главное, коммунисты и Москва.
Теперь Блюмкин – уже комиссар штаба Гилянской Красной Армии, и член молодой иранской компартии, и обороняет город Энзели от войск шаха Ирана. В качестве делегата от Ирана именно он приехал в Баку на Первый съезд угнетенных народов Востока. То есть еще один делегат на нем был «своим человеком» и говорил там правильные слова. На том его «экзотическая командировка» и завершилась. После четырех месяцев на Востоке Блюмкин был вновь отозван в Москву.
Непонятно даже, как Блюмкин вообще учился в академии, поскольку его то и дело заставляли прерывать учебу и ехать в разные важные «горячие точки». Так, в конце 1920 года он едет в Крым, где создавалась еще одна неприятная для советской власти ситуация. Там в плен Красной Армии сдались и затем «прошли регистрацию» многие тысячи офицеров-белогвардейцев, которым лично главком Михаил Фрунзе пообещал сохранить жизнь. Однако Троцкий взял советское правительство на испуг, заявив, что «сорок тысяч лютых врагов революции» для Советской России просто опасны, и, таким образом, добился решения об их уничтожении.
Руководить «процессом» из Москвы поехали такие «специалисты», как Бела Кун, Землячка и, конечно, Блюмкин. Последний там находился всего лишь несколько недель, но активно участвовал в массовых расстрелах, чем потом не раз хвастался своим знакомым. Тогда по разным данным было уничтожено от 50 до 100 тысяч человек. Тогда, выполняя указ Троцкого, лишь в Севастополе и Балаклаве казнили более 20 тысяч человек. Ведь сказал же он, что «Крым это — бутылка, из которой ни один контрреволюционер не выскочит», вот они все там и остались.
Довелось в 1921 году Блюмкину участвовать и в подавлении выступлений крестьян, квалифицировавшихся рабоче-крестьянской властью как «политический бандитизм». В списке его достижений на этом поприще подавление Еланского восстания в Нижнем Поволжье, а затем и участие в разгроме банд Антонова на Тамбовщине. Ну, а затем уже в качестве комбрига 61-ой бригады Блюмкин едет бороться с войсками «желтого барона» Унгерна. Зато потом его сразу сделали секретарем Л. Троцкого, о чем с удивлением узнал новый посол Германии в СССР.
Немецкое посольство решило добиться от советских властей если уж не наказания, то, по крайней мере, осуждения, как самого убийства, так и того, кто его совершил. Но Троцкий написал Ленину, а также другим членам ЦК большевистской партии письмо, в котором предложил на «дурацкие требования удовлетворения за графа Мирбаха» внимания просто не обращать. А нарком иностранных дел РСФСР Чичерин получил от него дружеский совет, чтобы тот убедил немцев этого не делать, поскольку, мол, это мешает новому российско-германскому сближению.
Борис Бажанов – сумевший сбежать за границу секретарь Сталина – позднее писал, что Блюмкин попал к Троцкому явно «не просто так», а что его к нему приставила ЧК. Но в том же 1921 году Ф. Дзержинский на Сталина еще не работал, а скорее, как раз поддерживал Троцкого. И вот вопрос – зачем «Железному Феликсу» нужно было следить за «товарищами по партии»? Только лишь потому, что «ЧК должна все знать» или у него были и какие-то свои, личные мотивы?
В 1922 году Блюмкин сделался официальным адъютантом и секретарем Троцкого, тот сразу же поручил ему в высшей степени ответственное задание: отредактировать первый том своей программной книги «Как вооружалась революция» (издание 1923 года), в которой был собран богатейший материал времен гражданской войны, и который то ли случайно, то ли отражая реальное положение дел… именно Троцкого представлял организатором все побед революции. А правкой, подборкой и проверкой материалов как раз и занимался Яков Блюмкин.
Интересно, что самого Троцкого такая ситуация даже забавляла. Во всяком случае он о его работе у него в аппарате написал, что, мол, вот она какая странная судьба у этого человека: в июле 1918 года сражается против нас, а вот сегодня он член нашей партии, является моим сотрудником, да еще и редактирует том, отражающий нашу смертельную борьбу с партией левых эсеров. И впрямь – удивительные метаморфозы преподносит нам жизнь. Сегодня за одних, завтра за других. Впрочем, с другой стороны, все по Библии. Вспомните пророка Экклезиаста, сказавшего, что живая собака лучше мертвого льва. И так оно в жизни чаще всего и бывает.
Ну, а с 1923 года начался период самых увлекательных авантюр Якова Блюмкина, вот только сведения о них до сих пор закрыты в секретных архивах и когда их содержание сделается достоянием гласности неизвестно. Казалось бы, чего проще – взять, да и собрать в одно место все дела, где упоминается его фамилия, приходите и работайте, господа исследователи, отделяйте, так сказать, зерна от плевел, но… все что-то с этим у нас заминка. И уж большевиков-то давно нет, и сам СССР почил в бозе, а о многих моментах из жизни террориста-шпиона Якова Блюмкина историкам по-прежнему приходится лишь только гадать.
Ну а начать здесь следует с того, что сам Григорий Зиновьев, руководивший в ту пору Коминтерном, попросил Блюмкина помочь в важном деле: в очередной раз организовать в веймарской Германии революцию. Причем от него требовалось всего лишь наставлять «германских товарищей» в области подрывной деятельности и террора. Работу он провел, однако с Германией так ничего не вышло, и Блюмкин перешел в Иностранный отдел ОГПУ, где стал резидентом его Восточного сектора, и начал работу, получив клички «Джек» и «Живой». Карьера заграничного шпиона Блюмкина состоялась в Палестине, где в городе Яффе, имея на руках документы на имя правоверного еврея Гурфинкеля, он открыл прачечную. Чем он там занимался неизвестно, но только работал там он всего лишь год, затем вернулся в Москву. Впрочем, польза от его поездки, безусловно, была. Здесь в Палестине Блюмкин встретился с немцем Леопольдом Треппером. Они познакомились, и чем это знакомство закончилось не знает даже «всезнающая» Википедия. Однако ведь это именно Треппер в будущем оказался руководителем знаменитой «Красной капеллы» и советской разведывательной сети в гитлеровской Германии. Так что о чем-то «таком» они там, безусловно, говорили…
После Палестины он в качестве политического представителя ОГПУ вновь едет в Тбилиси, где становится помощником командующего войсками ОГПУ в Закавказье и одновременно уполномоченным Наркомвнешторга по борьбе с контрабандой. И здесь ему тоже приходится понюхать порох: подавлять крестьянское восстание и освобождать город Баграм-Тепе, который иранцы захватили в 1922 году. Пришлось ему работать и в пограничных комиссиях по разрешению различных спорных вопросов, то и дело возникавших в то время между СССР, Турцией, Ираном.
Находясь в Закавказье и зная восточные языки, Блюмкин успел побывать в Афганистане, где пытался выйти на связь с сектой исмаилитов (потомками древних ассасинов), в которых большевикам хотелось видеть своих прямых союзников в борьбе против колонизаторов-англичан. Затем он побывал в Индии, где изучал положение британских колониальных войск и даже добирался до Цейлона. В Москву он вернулся только в 1925 году, причем навез в свою квартиру разного восточного «антиквариата» и разыгрывал из себя перед знакомыми и друзьями некоего восточного гуру.
Продолжение следует…
Информация