Аспирантура в СССР: из архива в архив
Аспирантура — прямая дорога в науку.
Итак, в прошлый раз в своем рассказе об аспирантуре в Куйбышеве я остановился на том, что на шестом этаже студенческого общежития КуГУ получил комнату на двоих с «аспирантом Ивановым», притащил туда сразу пять столов и начал в ней заниматься наукой. Мой шеф, профессор Медведев Алексей Иванович, порекомендовал мне тему «Партийное руководство научно-техническим творчеством студентов в XI пятилетке (на примере вузов Пензы, Куйбышева и Ульяновска)». Не надо заблуждаться насчет научности таких работ. По сути, любая гуманитарная диссертация, хоть кандидатская, хоть докторская, — это квалификационная работа, показывающая умение ее автора работать с архивными документами, делать на их основание какие-то выводы, аргументировать их ссылками на авторитеты… Вот, собственно, и все. Ну, да, в научный оборот требовалось еще ввести какое-то количество источников, ранее неизвестных, и дать им оценку. И, понятно, с оглядкой на К. Маркса, Ф. Энгельса, В. Ленина и очередного генсека, коим в это время стал Горбачев. То есть была это своего рода игра, но по правилам. «Черное с белым не дарить, да и нет не говорить» — вот что-то вроде этого.
Вскоре все наши аспиранты из остальных комнат съехались вместе, и я предложил экономии ради питаться сообща. Мол, буду готовить на всех по причине… гастрита на нервной почте (недешево досталось мне все же поступление), ну а кто-то картошку чистить или мусор убирать, ну и каждый день расчет трат и денежная «скидка» поровну. Кто-то согласился, кто-то нет, и пошла у нас «коллективная жизнь». Утром я всегда вставал очень рано, варил манную или рисовую кашу (на одного хорошо ее не сваришь!), но всякий раз по-разному: сегодня с курагой (с рынка), завтра с изюмом (то же самое), потом с черносливом, потом с сиропом от малинового варенья (вклад одного из моих коллег), потом подъем в 8.00 всех остальных, процедуры, завтрак (причем понятно, что была там не одна только каша…), и мы все дружно выезжали в партархив. А там нас уже ждали дела за указанные годы, и мы их просматривали на предмет поиска информации, и тут же заказывали новые. Сначала ОК КПСС Куйбышева и РК КПСС, затем парторганизаций вузов.
Относительно ссылок на центральные архивы – а иметь их следовало во всякой диссертации того времени, мой шеф дал мне мудрое наставление: «А вы возьмите пока цитаты (и ссылки на их источники) из других, близких вам диссертаций. А потом уже когда будете работать там сами, вы может быть что-то другое найдете, а пока у вас будет хоть что-то! Очень мудрый совет для начинающего, не так ли?!
В час в архиве начинался перерыв на обед, и мы ехали в «общагу». На обед был диетический суп из курицы (с рынка) с вермишелью, рисом, клецками или просто «суп картофельный», щи из свежей капусты, молочная лапша. Соответственно достаточно диетическими были и вторые блюда, а затем – чай.
После обеда «по закону Архимеда» мы все валились спать и спали до 3-4 часов. Затем следовала побудка, чай, и мы принимались за писанину. Почему-то так получилось, что у нас у всех с собой оказались бело-оранжевые печатные машинки югославского производства «Тревеллер де-люкс», и мы все бойко принимались на них стучать. В семь часов у нас был легкий ужин, вслед за которым следовали разговоры «за жизнь». Ведь все мы были люди одного круга, достаточно взрослые, у всех семьи, дома остались у кого-то мужья и дети, у кого-то жены и дети, и всем было что рассказать о себе и… своем пути в науку.
Аспирантка из Астраханского института рыбоводства рассказывала, например, как у нее там учатся вьетнамцы и корейцы (северные) и как они увозят с собой наши велосипеды, холодильники и стиральные машины: «Железо, однако, чинить можно!»
Аспирант из нашего ПВАИУ тоже рассказывал много интересного о курсантах из стран Африки, Индии и прочих экзотических стран. Но, основная часть разговоров, конечно, вертелась о том, где лучше найти какой материал, на каких архивных фондах что есть, когда и в какую командировку лучше всего просить. Разговоры эти иногда затягивались до часа ночи, но утром мы все равно вставали по будильнику и… опять начиналась круговерть – архив, дом, стол, печатная машинка.
У каждого была своя «метода» работы и свое «оформление» комнаты. У наших аспиранток – цветы на окнах, занавески, салфетки. У одного аспиранта комната была аскетична до ужаса: кровать, стол с машинкой, вешалка и ведро с водой в углу у батареи, чтобы испарения насыщали воздух влагой! По утрам он занимался йогой, стоял на голове и ходил с голым торсом в одних спортивных штанах. Мне, напротив, почему-то там всегда было холодно и поверх свитера я надевал еще жилетку из козьего меха, а сверху еще и кожаный пиджак. В общем, парочка еще та… Студенты на нас оглядывались.
Ну и работа… у меня была своя НОТ – вдоль стен были натянуты веревочки, на которых скрепками крепились листы бумаги с архивными выписками. И я их двигал по мере надобности, а затем, использовав, складывал в папку «Использованные». Всякий раз, когда открывалась дверь к мне в комнату, поток воздуха их поднимал и они громко шелестели… но зато и работа шла быстро.
Напомню, что нам приходилось одновременно и лекции по заводам читать, и вести занятия, замещая «старших товарищей», и участвовать в заседаниях кафедры и в партийных собраниях, и все это требовало времени. А еще надо было покупать еду!
В Куйбышеве как раз в это время ввели талоны на продукты питания. Какие именно, сейчас я точно уже не скажу, но точно помню, что нас больше всего интересовали талоны на колбасу! Их нам приносил зав. общежитием и давались они ровно на полмесяца и только в магазины своего района. То есть выходишь из партархива, заходишь в магазин, а там колбаса и очереди нет! Но… фиг тебе ее продадут – не твой район! Приезжаешь в свой – колбасы нет! Наутро идешь – есть колбаса, но очередь… а у тебя через двадцать минут или занятие, или лекция, или партсобрание. А завтра уже 16-ое число и… неизрасходованные талоны твои «накрываются медным тазом». Зато на рынке было все, что душе угодно, тем и питались. Правда, кто-то ходил и в студенческую столовую, но… там случалось в супе попадались тараканы, да и все остальное было… на таком же уровне, и мы старались туда не ходить.
Удавалось нам, аспирантам, поесть даже… гречневой каши, но это история особая и очень забавная. Дело в том, что кроме нас, аспирантов-преподавателей, при кафедре были и аспиранты – выпускники этого же вуза, и среди них одна молодая и очень симпатичная девушка, папа которой был, ну скажем так – очень ответственный партийный работник. Муж ее проходил военную службу в моей Пензе и со мной ему бывало передавались посылки, так что пришлось побывать у нее в гостях, и не только мне, но и всем моим друзьям аспирантам, поскольку коллектив у нас был тесный, развлечений мало, и ходить в гости друг к другу было, пожалуй, главным развлечением. Например, приходят люди ко мне, а я готовлю очередную ТВ-передачу и на столе у меня стоит диковинный вездеход из банок из-под сыра «Янтарь». Ну и к ней мы, случалось, заглядывали, и она нас всегда (спасибо ей от всей души!) угощала гречневой кашей. Ну, мы ее «гречневой кашей» про себя и прозвали и… уговаривались по-очереди, когда кому из нас идти к ней в гости!
И, кстати, было так, что на обсуждении готовой работы никто из «старших товарищей» не стал подыгрывать «обкомовской дочке» и замечаний накидали ей столько, что ей, бедняжке, пришлось потом чуть ли не три месяца их исправлять. Точно так же «зарубили» и нашу «астраханку», которая на один день приехала на обсуждение перед выходом на защиту, а из-за сделанных замечаний вынуждена была остаться в Куйбышеве больше чем на месяц. Одежды она, естественно, с собой никакой не взяла и ходила все время или в своем парадном платье или… в махровом халате. Вернулась она с нами в «общагу» и началась у нее истерика: «Я не жена своему мужу! Я не мать своему ребенку! Я эту сволочь… я этого… Ах, они…» Пришлось дать ей полстакана коньяку, чтобы хоть немного успокоить!
Так что, как я много раз уже подчеркивал, плохого в эпоху СССР было предостаточно, но вот…принципиальность в вопросах отношения к науке, пусть даже такой, как история КПСС, была. Хотя… мы сами много раз эту науку обсмеивали, говорили, что вполне можно написать диссертацию на тему: «Партийное руководство Бабой-Ягой», с главами – «Баба-Яга и ступа: вопросы историографии и первоисточники»; «К. Бессмертный и роль партии в подборе и расстановке кадров», ну и так далее…
Потом, правда, когда все замечания были исправлены, все дальнейшее пошло уже как по маслу. Хотя, надо было учитывать «мелочи». Например, готовую работу нужно было печатать не просто на бумаге, а на очень хорошей бумаге, а набирать у «хорошей машинистки», а не самому, с ошибками… Переплет заказывался в единственной на весь Куйбышев мастерской, причем для диссертаций по истории КПСС он не мог быть красного цвета, но не мог быть и черным, зеленым и синим. Приличным считались различные оттенки бордового, а… «Голубой не в тон. Сюда бордо и серый здесь под тон!»
К переплетенным томам диссертации (3 штуки), требовалась особая папка для бумаг в ВАК, с карманами и гнездами для трех ручек разного цвета – оппонентам. «Черный» – самый страшный оппонент, писал замечания своей! И все это надо было знать, находить, покупать, тратить на это деньги. Правда, здесь уже отмечалось, что работавшим аспирантам платили довольно большую стипендию – 90 р., но все равно без помощи из дома осилить все эти расходы было сложно. Или приходилось зарабатывать лекциями, ТВ-передачами, статьями в газетах и журналах.
Кроме партийного архива приходилось ходить в архивы вузов, что было делом поистине гнусным. Все они в то время были буквально пропитаны пылью и пахли либо кошками, либо мышами, либо щами из квашеной капусты, которыми питались из баночек старушки-хранительницы. Что в мединституте, что в политехнических, как в Куйбышеве, так и в моем пензенском, а также и во всех других «порядок» был один. Исключение составлял КУАИ, где архив находился в светлой и чистой комнате, но работать там было очень уже сложно – и это нельзя, и то секретно, словом «секреты на каждом шагу».
О том, как нас, аспирантов, посылали «на картошку», я как-то здесь уже писал («Особенности науки в СССР или аспиранты на картошке»,11 июля 2017), но следует подчеркнуть, что мой шеф, например, не принял это обстоятельство во внимание, а дал задание к 25 мая написать введение и первую главу, и добавил: «Надо успеть!» И пришлось вести с собой машинку, и там в столовой колхоза все это писать. Вроде бы это хорошо – сочетание физического и умственного труда, однако такой вот «коммунизм» мне тогда очень не понравился…
Впрочем, все это были, скажем так, не более чем «бытовые трудности» (как, например, и частые перебои с горячей водой в душевой), а вот как насчет науки-то, спросите вы? Такого вопроса от читателей ВО вполне следует ожидать, однако о ней, родимой, «науке-маме», рассказ пойдет в следующем материале.
Продолжение следует…
Итак, в прошлый раз в своем рассказе об аспирантуре в Куйбышеве я остановился на том, что на шестом этаже студенческого общежития КуГУ получил комнату на двоих с «аспирантом Ивановым», притащил туда сразу пять столов и начал в ней заниматься наукой. Мой шеф, профессор Медведев Алексей Иванович, порекомендовал мне тему «Партийное руководство научно-техническим творчеством студентов в XI пятилетке (на примере вузов Пензы, Куйбышева и Ульяновска)». Не надо заблуждаться насчет научности таких работ. По сути, любая гуманитарная диссертация, хоть кандидатская, хоть докторская, — это квалификационная работа, показывающая умение ее автора работать с архивными документами, делать на их основание какие-то выводы, аргументировать их ссылками на авторитеты… Вот, собственно, и все. Ну, да, в научный оборот требовалось еще ввести какое-то количество источников, ранее неизвестных, и дать им оценку. И, понятно, с оглядкой на К. Маркса, Ф. Энгельса, В. Ленина и очередного генсека, коим в это время стал Горбачев. То есть была это своего рода игра, но по правилам. «Черное с белым не дарить, да и нет не говорить» — вот что-то вроде этого.
Тем, кто рано встает, сам Господь подает!
Вскоре все наши аспиранты из остальных комнат съехались вместе, и я предложил экономии ради питаться сообща. Мол, буду готовить на всех по причине… гастрита на нервной почте (недешево досталось мне все же поступление), ну а кто-то картошку чистить или мусор убирать, ну и каждый день расчет трат и денежная «скидка» поровну. Кто-то согласился, кто-то нет, и пошла у нас «коллективная жизнь». Утром я всегда вставал очень рано, варил манную или рисовую кашу (на одного хорошо ее не сваришь!), но всякий раз по-разному: сегодня с курагой (с рынка), завтра с изюмом (то же самое), потом с черносливом, потом с сиропом от малинового варенья (вклад одного из моих коллег), потом подъем в 8.00 всех остальных, процедуры, завтрак (причем понятно, что была там не одна только каша…), и мы все дружно выезжали в партархив. А там нас уже ждали дела за указанные годы, и мы их просматривали на предмет поиска информации, и тут же заказывали новые. Сначала ОК КПСС Куйбышева и РК КПСС, затем парторганизаций вузов.
Относительно ссылок на центральные архивы – а иметь их следовало во всякой диссертации того времени, мой шеф дал мне мудрое наставление: «А вы возьмите пока цитаты (и ссылки на их источники) из других, близких вам диссертаций. А потом уже когда будете работать там сами, вы может быть что-то другое найдете, а пока у вас будет хоть что-то! Очень мудрый совет для начинающего, не так ли?!
О чем аспиранты говорили за чаем?
В час в архиве начинался перерыв на обед, и мы ехали в «общагу». На обед был диетический суп из курицы (с рынка) с вермишелью, рисом, клецками или просто «суп картофельный», щи из свежей капусты, молочная лапша. Соответственно достаточно диетическими были и вторые блюда, а затем – чай.
После обеда «по закону Архимеда» мы все валились спать и спали до 3-4 часов. Затем следовала побудка, чай, и мы принимались за писанину. Почему-то так получилось, что у нас у всех с собой оказались бело-оранжевые печатные машинки югославского производства «Тревеллер де-люкс», и мы все бойко принимались на них стучать. В семь часов у нас был легкий ужин, вслед за которым следовали разговоры «за жизнь». Ведь все мы были люди одного круга, достаточно взрослые, у всех семьи, дома остались у кого-то мужья и дети, у кого-то жены и дети, и всем было что рассказать о себе и… своем пути в науку.
Аспирантка из Астраханского института рыбоводства рассказывала, например, как у нее там учатся вьетнамцы и корейцы (северные) и как они увозят с собой наши велосипеды, холодильники и стиральные машины: «Железо, однако, чинить можно!»
Аспирант из нашего ПВАИУ тоже рассказывал много интересного о курсантах из стран Африки, Индии и прочих экзотических стран. Но, основная часть разговоров, конечно, вертелась о том, где лучше найти какой материал, на каких архивных фондах что есть, когда и в какую командировку лучше всего просить. Разговоры эти иногда затягивались до часа ночи, но утром мы все равно вставали по будильнику и… опять начиналась круговерть – архив, дом, стол, печатная машинка.
А это автор сидит за печатной машинкой «Тревеллер», но не в своей комнате, а в комнате аспиранта-первокурсника А.Жаркова. У него было хобби – фотография, поэтому на стене наклеены фото. За общением и работа идет веселее.
Научная организация труда!
У каждого была своя «метода» работы и свое «оформление» комнаты. У наших аспиранток – цветы на окнах, занавески, салфетки. У одного аспиранта комната была аскетична до ужаса: кровать, стол с машинкой, вешалка и ведро с водой в углу у батареи, чтобы испарения насыщали воздух влагой! По утрам он занимался йогой, стоял на голове и ходил с голым торсом в одних спортивных штанах. Мне, напротив, почему-то там всегда было холодно и поверх свитера я надевал еще жилетку из козьего меха, а сверху еще и кожаный пиджак. В общем, парочка еще та… Студенты на нас оглядывались.
Ну и работа… у меня была своя НОТ – вдоль стен были натянуты веревочки, на которых скрепками крепились листы бумаги с архивными выписками. И я их двигал по мере надобности, а затем, использовав, складывал в папку «Использованные». Всякий раз, когда открывалась дверь к мне в комнату, поток воздуха их поднимал и они громко шелестели… но зато и работа шла быстро.
Напомню, что нам приходилось одновременно и лекции по заводам читать, и вести занятия, замещая «старших товарищей», и участвовать в заседаниях кафедры и в партийных собраниях, и все это требовало времени. А еще надо было покупать еду!
Проблема «гречневой каши»
В Куйбышеве как раз в это время ввели талоны на продукты питания. Какие именно, сейчас я точно уже не скажу, но точно помню, что нас больше всего интересовали талоны на колбасу! Их нам приносил зав. общежитием и давались они ровно на полмесяца и только в магазины своего района. То есть выходишь из партархива, заходишь в магазин, а там колбаса и очереди нет! Но… фиг тебе ее продадут – не твой район! Приезжаешь в свой – колбасы нет! Наутро идешь – есть колбаса, но очередь… а у тебя через двадцать минут или занятие, или лекция, или партсобрание. А завтра уже 16-ое число и… неизрасходованные талоны твои «накрываются медным тазом». Зато на рынке было все, что душе угодно, тем и питались. Правда, кто-то ходил и в студенческую столовую, но… там случалось в супе попадались тараканы, да и все остальное было… на таком же уровне, и мы старались туда не ходить.
Удавалось нам, аспирантам, поесть даже… гречневой каши, но это история особая и очень забавная. Дело в том, что кроме нас, аспирантов-преподавателей, при кафедре были и аспиранты – выпускники этого же вуза, и среди них одна молодая и очень симпатичная девушка, папа которой был, ну скажем так – очень ответственный партийный работник. Муж ее проходил военную службу в моей Пензе и со мной ему бывало передавались посылки, так что пришлось побывать у нее в гостях, и не только мне, но и всем моим друзьям аспирантам, поскольку коллектив у нас был тесный, развлечений мало, и ходить в гости друг к другу было, пожалуй, главным развлечением. Например, приходят люди ко мне, а я готовлю очередную ТВ-передачу и на столе у меня стоит диковинный вездеход из банок из-под сыра «Янтарь». Ну и к ней мы, случалось, заглядывали, и она нас всегда (спасибо ей от всей души!) угощала гречневой кашей. Ну, мы ее «гречневой кашей» про себя и прозвали и… уговаривались по-очереди, когда кому из нас идти к ней в гости!
Партийная принципиальность в действии!
И, кстати, было так, что на обсуждении готовой работы никто из «старших товарищей» не стал подыгрывать «обкомовской дочке» и замечаний накидали ей столько, что ей, бедняжке, пришлось потом чуть ли не три месяца их исправлять. Точно так же «зарубили» и нашу «астраханку», которая на один день приехала на обсуждение перед выходом на защиту, а из-за сделанных замечаний вынуждена была остаться в Куйбышеве больше чем на месяц. Одежды она, естественно, с собой никакой не взяла и ходила все время или в своем парадном платье или… в махровом халате. Вернулась она с нами в «общагу» и началась у нее истерика: «Я не жена своему мужу! Я не мать своему ребенку! Я эту сволочь… я этого… Ах, они…» Пришлось дать ей полстакана коньяку, чтобы хоть немного успокоить!
Так что, как я много раз уже подчеркивал, плохого в эпоху СССР было предостаточно, но вот…принципиальность в вопросах отношения к науке, пусть даже такой, как история КПСС, была. Хотя… мы сами много раз эту науку обсмеивали, говорили, что вполне можно написать диссертацию на тему: «Партийное руководство Бабой-Ягой», с главами – «Баба-Яга и ступа: вопросы историографии и первоисточники»; «К. Бессмертный и роль партии в подборе и расстановке кадров», ну и так далее…
«Бордо» — самое то!
Потом, правда, когда все замечания были исправлены, все дальнейшее пошло уже как по маслу. Хотя, надо было учитывать «мелочи». Например, готовую работу нужно было печатать не просто на бумаге, а на очень хорошей бумаге, а набирать у «хорошей машинистки», а не самому, с ошибками… Переплет заказывался в единственной на весь Куйбышев мастерской, причем для диссертаций по истории КПСС он не мог быть красного цвета, но не мог быть и черным, зеленым и синим. Приличным считались различные оттенки бордового, а… «Голубой не в тон. Сюда бордо и серый здесь под тон!»
К переплетенным томам диссертации (3 штуки), требовалась особая папка для бумаг в ВАК, с карманами и гнездами для трех ручек разного цвета – оппонентам. «Черный» – самый страшный оппонент, писал замечания своей! И все это надо было знать, находить, покупать, тратить на это деньги. Правда, здесь уже отмечалось, что работавшим аспирантам платили довольно большую стипендию – 90 р., но все равно без помощи из дома осилить все эти расходы было сложно. Или приходилось зарабатывать лекциями, ТВ-передачами, статьями в газетах и журналах.
Мыши, кошки и кислые щи…
Кроме партийного архива приходилось ходить в архивы вузов, что было делом поистине гнусным. Все они в то время были буквально пропитаны пылью и пахли либо кошками, либо мышами, либо щами из квашеной капусты, которыми питались из баночек старушки-хранительницы. Что в мединституте, что в политехнических, как в Куйбышеве, так и в моем пензенском, а также и во всех других «порядок» был один. Исключение составлял КУАИ, где архив находился в светлой и чистой комнате, но работать там было очень уже сложно – и это нельзя, и то секретно, словом «секреты на каждом шагу».
О том, как нас, аспирантов, посылали «на картошку», я как-то здесь уже писал («Особенности науки в СССР или аспиранты на картошке»,11 июля 2017), но следует подчеркнуть, что мой шеф, например, не принял это обстоятельство во внимание, а дал задание к 25 мая написать введение и первую главу, и добавил: «Надо успеть!» И пришлось вести с собой машинку, и там в столовой колхоза все это писать. Вроде бы это хорошо – сочетание физического и умственного труда, однако такой вот «коммунизм» мне тогда очень не понравился…
Впрочем, все это были, скажем так, не более чем «бытовые трудности» (как, например, и частые перебои с горячей водой в душевой), а вот как насчет науки-то, спросите вы? Такого вопроса от читателей ВО вполне следует ожидать, однако о ней, родимой, «науке-маме», рассказ пойдет в следующем материале.
Продолжение следует…
Информация