Беспилотники в войне на Донбассе в 2014–2015: интервью с офицером артиллерийской разведки
Тематика использования беспилотников в военном деле остается одной из самых актуальных и востребованных тем как минимум последних десяти лет. Чаще всего мы читаем о грозных боевых машинах с высокоточным управляемым оружием, применяемых США, Израилем или же Турцией, однако за кадром остаются куда более скромные и компактные аппараты, выполняющие другие, не менее важные задачи на поле боя.
Сегодня я представляю вниманию читателя достаточно нестандартный материал, посвященный применению дронов в войне на Донбассе силами ополчения непризнанных республик. Это интервью с ветераном боевых действий на востоке Украины Андреем Куршиным – добровольцем-артиллеристом, имеющим практический опыт использования беспилотников на войне.
– Давай начнем, как говорится, с азов. Расскажи, когда ты прибыл на Донбасс, о своей воинской специальности, звании, был ли у тебя боевой опыт до этой войны?
– С июня 2014 года прибыл добровольцем в ополчение Донбасса. Звание,
специальность (на момент окончания моего участия там) – командир взвода артиллерийской разведки, начинал же простым бойцом с СКС 1953 года... Опыта не было, но я проходил срочную службу с шестого по восьмой год в качестве командира стрелкового отделения. Ну, где срочка, а где боевые действия? Это, скажем так, несопоставимые вещи. То есть какого-либо опыта ведения боевых действий у меня на момент 2014 года не было. Если бы он имелся, то все бы тем летом проходило намного естественнее и легче – до многого пришлось доходить, что говорится, на месте, и не только мне. Практически никто вокруг не имел подготовки: какие-то знания и навыки, впоследствии ставшие чем-то вроде элементарной привычки, в 2014 году казались невероятными.
С самого начала я попал в артиллерию – отчасти случайно, хотя наверное совпадения не случайны. Когда привезли нас на «убитых» шахтерских КУНГ-ах на Южный фронт, который тогда проходил где-то в районе Степанова-Снежной, а спустя какое-то время подъехал «Урал» с моим будущим командиром – Пеплом, он искал артиллеристов. Я спросил у него, подойдут ли инженеры-баллистики, он сказал – запрыгивай в «Урал». Так и стал артиллеристом.
– Резонно спросить, была ли какая-то подготовка или базовый курс обучения, когда ты попал в войска?
– Подготовку один-единственный раз я проходил уже осенью 2014-го, когда переучивался на артиллерийского разведчика. Нам преподавали люди с опытом, в том числе Чеченской войны, профессионалы.
Учили нас в основном, так скажем, говорить на одном языке – что командиров батарей, что корректировщиков, что разведчиков. Топопривязке, ориентированию – банальным, словом, вещам.
В остальном личный состав был технически грамотным – если говорить о командирах, то это были инженеры, да и вообще люди преимущественно с техническим образованием. Рядовой состав в основном был из шахтеров – то есть из людей, привыкших к работе со сложным оборудованием и с развитыми навыками работы в команде.
– С какими типами артиллерии ты работал? Что стояло на вооружении в вашем подразделении?
– Ну, летом 2014 года у нас было только два 120-мм миномета, причем один из них был 1939 года выпуска, другой – 1942. Откуда их с таких годов откопали, особенно 39-ый, то есть довоенный год выпуска, я, честно, так и не узнал. Осенью появились «Ноны», «Гвоздики» и гаубицы Д-30.
– Какую вы использовали тактику летом, учитывая столь серьезные проблемы с оснащением?
– Тактику так называемых «быстрых минометов». Закидываешь на «Урал» оба миномета и мин сколько получится. Быстро, очень быстро выдвигаешься на огневую позицию и еще быстрее разворачиваешь и наводишь обе «трубы». Работали мы исключительно с корректировкой огня и выкидывали 10–20 мин на ствол. Затем все так же молниеносно сворачивались и покидали позицию. Если все сделано грамотно, то к этому моменту противник даже не успевает расчехлить стволы для ответки.
Если же говорить о тактике ополчения в целом, то выбрана она была очень грамотно, и я считаю, это заслуга Стрелкова. Вместо того чтобы просто отсиживаться в городах, он создавал мобильные подразделения и вёл именно маневренную войну, которой научился у боевиков в Чечне. Создавал диверсионные отряды, группы быстрого реагирования, мобильные отряды, поскольку возможности организовать единую линию фронта у него не было. А запираться в городах было не вариант – ВСУ десятикратно превосходили нас в артиллерии и рано или поздно выкурили бы оттуда.
– А когда вы начали применять разведывательные дроны? С какого периода?
– Этот вопрос скорее актуален уже для осени 14-го года и далее. Когда всё началось, не было людей, которые умели их использовать – и не было денег. Те же, что собирали, например, волонтеры, уходили на более насущные вопросы вроде берцев. Впрочем, понимание их необходимости пришло уже с появлением нормальных средств огневого поражения, потому что, когда у тебя из артиллерии только миномёты, беспилотник не особо и нужен. Реальная рабочая дистанция «трубы» – километра четыре, это предел. Учитывая, что ты стоишь не на передке, а в отдалении, то дистанция будет еще ниже. Словом, для поражения целей было достаточно данных от наземной разведки.
По моим наблюдениям, летом случаи применения беспилотников были единичными, но уже к весне 15-го, когда начала формироваться полноценная линия фронта, они стали использоваться массово. Тогда у нас уже появились адекватные средства огневого поражения – упомянутые «Ноны», Д-30, «Гвоздики», «Грады», и во весь рост встал вопрос выявления целей.
– Какого типа дроны применялись в твоем подразделении? Самолетного типа или же вы использовали квадрокоптеры?
– У нас был достаточно солидный парк беспилотников, но использовали мы в основном только один – крупный самодельный квадрокоптер. На нем стояла хорошая камера, автопилот, качественная связь. Его рабочая дальность составляла где-то 13 километров, если полет был запрограммирован, если же мы говорим о радиусе с управлением оператора, то где-то 7 километров. Он позволял работать не только по позициям на передовой, но и, скажем так, в достаточно глубоком тылу противника.
Был и беспилотник самолетного типа, но мы его практически не использовали из-за нестабильного качества картинки.
Имелся также тяжелый гексакоптер. На нем было 6 мощных моторов и соосные винты – это был хоть и гражданский, но весьма солидный аппарат для несения тяжелой камеры и, соответственно, профессиональной видеосъёмки. Его мы пытались использовать для сброса гранат – как осколочных, так и кумулятивных, но, к сожалению, прицельного бомбометания добиться не удалось. Причина была прозаична – хочешь попадать, лети низко, а это риск потери дорогостоящего аппарата стоимостью в 300 тысяч рублей, который у нас имелся в единственном экземпляре. Мы не могли себе позволить его потерять – а на большой высоте, понятно, точность поражения была уже никакая.
– Как вы вообще пришли к идее использования БПЛА? Это была некая централизованная инициатива командного состава или же инициатива «на местах»?
– Идея в целом была очевидной – у нас было много технически грамотных людей, увлекающихся военной тематикой, которые были в курсе, как беспилотники используются в локальных войнах. Как я уже говорил, все ограничивалось лишь финансовым фактором – никакого оснащения и дронов нам никто не давал.
По каналам так называемого «военторга» присылали откровенный хлам, который, похоже, отбирали по принципу «берите, боже, что нам негоже». Я лично разбирал поставки, которые состояли из таких «полезных» вещей, как артиллерийский счислитель 60-го года выпуска – чтобы вы понимали лучше, это механический аналоговый калькулятор.
Одним словом, внедрение БПЛА было инициативой конкретных командиров и даже бойцов, которые сами собирали на них деньги, спонсоров искали, доставали запчасти или покупали готовые модели. Речь в основном шла о самоделках из комплектующих с Aliexpress и подобных площадок, которые мы сами же собирали и дорабатывали. У нас в подразделении были серьезные радиолюбители – был, например, товарищ из Ростово, который дронами занимался еще до войны в качестве хобби.
Первоочередной необходимостью была корректировка огня и разведка в режиме реального времени, и работали мы именно в этом направлении. Соответственно, в дронах ценились не, скажем, скоростные характеристики, а качество связи, приема/передачи радиосигнала. Тут мы развлекались как могли – делали антенны самодельные и так далее.
Поначалу, конечно, использовали достаточно простые модели, которые просматривали местность по заложенной программе. Со временем пришли к полету в режиме реального времени – там, конечно, нужно было более серьезное оборудование: направленная антенна, приемник телесигнала, декодер, набор мониторов для оператора и корректировщика.
– Как бы ты оценил эффективность применения дронов вашим подразделением? Можно ли сказать, что без них результаты ваших артударов были бы хуже, или же можно было обойтись и без них? Повлиял ли фактор наличия БПЛА на сохранность личного состава во взводе разведки?
– Фактор сохранности личного состава был однозначно.
Но при этом все-таки следует различать и стоявшие перед нами задачи: в каких-то случаях необходимо вести разведку и корректировать огонь на передке визуально, а в каких-то – необходимы именно БПЛА. Можно сказать, что это комплексный сбор информации.
Ну, первоочередная и главная задача, которые мы могли выполнять только и исключительно беспилотниками – это удары по тылам противника, и, что важно, с корректировкой. Уже с осени 2014 года более-менее уверенно работать без них мы могли только по передку. За ним эффективность нашего огня падала: оперативные базы, стоянки техники, штабы становились недоступными целями – работать по ним, конечно, было можно, но только вслепую и с большим расходом снарядов. Дроны решали эту проблему.
– Можешь рассказать о каком-то конкретном боевом эпизоде с участием БПЛА?
– Ну, пожалуй, самый интересный эпизод был с атакой на базу батальона «Азов» в Сопино. Это бывший детский лагерь, в котором находилось не менее 15 единиц техники с личным составом. Мы нанесли по нему артиллерийский удар с корректировкой – к сожалению, видео не сохранилось, оно погибло с моим старым ноутбуком. Осталась только фотография с квадрокоптера, который вел разведку перед ударом – а жаль, потому что это были очень крутые и наглядные кадры «до» и «после».
Съемка базы в Сопино перед артиллерийским ударом. Фото: личный telegram-канал Андрея Куршина t.me/m0sc0wcalling
– Можешь рассказать что-нибудь о другом, так скажем, нестандартном снаряжении в твоем подразделении, помимо БПЛА?
– Ну, помимо дронов, мы также серьезно потратились на радиосвязь – оснастили все наше подразделение и всех наших смежников цифровыми радиостанциями. Пока использовали аналоговые, их слушали все, кому было не лень – стоило выйти в эфир, и противник сразу же начинал активизироваться. После перехода на цифровую связь украинцы не понимали, что происходит, пока пушки не начинали работать – как ни крути, каналы были закодированы, и достаточно неплохо.
Тепловизоров у нас не было – только «ночники», но, так скажем, самые простые. У меня был коллиматор, приобретенный за свой счет. На этом, пожалуй, всё.
Информация