Операция «Коготь-Меч» и удары по экономике непризнанной автономии Сирии
Особенность операции – объекты экономической инфраструктуры
В развитие поднятой в прошлой статье «Коготь-Меч». Перспективы военной операции Турции» темы особенностей нынешней военной кампании Р. Эдогана в Сирийском Курдистане, а точнее – в федеративном анклаве «Северная Сирия», неподконтрольном правительству в Дамаске, хотелось бы затронуть такой интересный вопрос, как экономика этого региона. Одной из важных особенностей проводимой Анкарой военной операции является нацеленность именно на объекты экономической инфраструктуры.
Турецкие операции 2017–2018 гг. отличались масштабностью, нацеленностью на занятие территорий, наиболее значимой из которых, несомненно, является горный район (кантон) Африн. Однако дальнейшее продвижение Анкары вглубь Сирии обычно упиралось в активизацию боев на другой спорной территории – провинции Идлиб, где сирийская армия, поддерживаемая Москвой, в свою очередь брала под контроль уже районы базирования протурецких боевиков.
Такой фактический «размен» далеко не всегда устраивал Анкару, поскольку вызывал бурю эмоций в патриотическом электорате. Пресловутые «договорняки» – тема, которая периодически взрывает не только российское общество, но не в меньшей степени и общество турецкое.
Территориальные претензии Анкары в свое время уперлись в небольшой городок Манбидж, к которому мы еще вернемся в статье. Не решив за несколько лет в свою пользу территориальный вопрос, Турция сменила риторику, перейдя к обсуждению новой версии т. н. «Пакта Адана» и продолжив военные действия против сил Рабочей партии и правящей на тех территориях ПДС/PYD в варианте глубоких артиллерийских и авиационных налетов. Инфраструктура же при этом обычно не затрагивалась.
Однако сегодня мы видим смену формата действий Турции – наземная операция пока не проводится, но под удары попадают не только и не столько военные объекты, сколько главный источник дохода мятежного анклава – нефтепереработка.
В ночь на 24 ноября турецкая авиация нанесла более десяти ударов по местам добычи и переработки нефти в провинциях Хасаке и Дейр-эс-Зор. Собственно, остатки сырьевой инфраструктуры юго-востока Сирии уже несколько лет являются как камнем преткновения, так и связующим звеном между разными силами всего региона. И то, что Турция решилась нанести удар именно в этот узел, показывает и глубину намерений Анкары, и смену ее военно-политической концепции на этом направлении, ведь в обоих случаях за безопасность этой инфраструктуры несли ответственность США.
Сирийская нефть исторически не являлась важным фактором для ценообразования на мировых рынках, но вместе с добычей газа полностью покрывала потребности народного хозяйства в Сирии и давала экспортные доходы. С приходом на эту землю гражданской войны, а потом интервенции ИГИЛ (запрещено в РФ) основные мощности оказались вне пределов доступа официального сирийского правительства, и поступление этих ресурсов практически целиком превратилось в головную боль для союзника Сирии – Ирана, который вынужден был отправлять нефть морем для переработки на НПЗ в Баниясе.
Для северных регионов, которые позже постепенно переходили под контроль Дамаска, вопрос получения продуктов нефтепереработки был сопряжен с постоянным торгом с ПДС/PYD – фактическим правительством непризнанного анклава на севере. Последние, в свою очередь, не могли поддерживать уровень производства и переработки на довоенной высоте без привлечения специалистов от официального правительства, аналогичная ситуация сложилась и в области электросетей.
В общем-то, значительная часть договоров и разменов (базы России и Дамаска в Камышли, плотина Табка) имели в основе этот фактор. Вторым фактором переговоров было турецкое военное давление. ИГИЛ (запрещено в РФ) в Ираке и Сирии как организованная сила было ликвидировано, и для ПДС/PYD открылось окно возможностей.
Во-первых, постепенно расчищался путь на восток – в Иракский Курдистан, где реконструированный на российские инвестиции нефтепровод «Киркук-Джейхан» исправно качал сырье в Турцию. В случае молчаливого согласия Эрбиля на смешивание потоков, получался понятный источник дохода.
Во-вторых, Дамаск продолжал покупать (де-факто сам у себя) сырье.
И в-третьих, помощь США в плане реконструкции мощностей позволяла уйти от кустарной выработки топлива, относительно унифицировать качество и, следовательно, дать больше возможностей для сельскохозяйственного сектора. А выращивание – это другой важнейший компонент экономики этого региона.
Уход от кустарной выработки позволял и централизовать финансовые потоки, и выработать некий баланс интересов между ПДС и арабскими племенами на юге. А это для ПДС был важный вызов, потому что арабская часть СДС (военные силы Северной Сирии) совершенно не горела желанием воевать под командованием РПК.
И здесь мы приходим к такому интересному вопросу, как легализация таких поставок.
Легализация поставок
Понятно, что для внутреннего рынка северной автономии или для взаимодействия с сирийским правительством никакая легализация не нужна, а для всего остального? А вот для всего остального в США в 2019 году создается занятная структура под названием Delta Crescent Energy (DCE), которая была выведена администрацией Д. Трампа из рамок санкционного режима.
DCE заключает соглашение с руководством непризнанной автономии о «помощи в реконструкции» НПЗ в Хасеке (Румейлане, который и был обстрелян) и реализации нефти за символическую долю 1 доллар с барреля. Крупных работ на инфраструктуре DCE не производила, ее офис в Сирии составлял 15–20 человек, но она прикрывала поставки, а еще помогала запчастями. Это вообще был интересный процесс, когда оставшиеся буровые обслуживали специалисты из Дамаска, а запчасти поставляли в том числе американцы.
Почему DCE точкой приложения усилий был выбран именно НПЗ в Румелайне, а не, скажем, тот же мощный комплекс CONOCO в Дейр-эс-Зоре?
Не только в силу структуры собственности, но и по логистическим причинам. Румелайн – это такой город, который расположен близко и удобно к базовой трассе от погранперехода Захо в глубь Иракского Курдистана и Ирака. Это вообще основной грузовой маршрут в регион – наиболее комфортный и быстрый.
О какой сумме доходов шла речь?
Дело в том, что весь сирийский углеводородный комплекс приносил в лучшие времена около 3 мрлд. долларов выручки, но после активной фазы гражданской войны без крупных инвестиций основная часть производства банально встала. Сегодня добыча колеблется на уровне 750–780 тыс. барр. в месяц, из которых «на внешний рынок» уходило 2/3. Учитывая, что мощность ветки «Киркук-Джейхан» – это примерно 325 тыс. барр. в сутки, сирийская нефть в нем, на первый взгляд, «не делала погоды» со своим объемом в 7–8 %.
Но это только на первый взгляд. Если бы, как и планировалось на референдуме о независимости Иракского Курдистана, г. Киркук вошел в структуру КРГ, то ситуация была бы для Эрбиля выгоднее текущей: ведь Киркук пока – это основа нефтяного производства Ирака.
Но в итоге проект не сработал, и Ирак контроль над Киркуком удержал, т. е. этот нефтепровод сегодня не только курдский, но и общеиракский, как и то, что по нему течет в Турцию. Соответственно и ценообразование, а также структура доходов – это предмет довольно тяжелого консенсуса между Эрбилем и Багдадом.
DCE и верхушка ПДС в итоге «доторговались» с Эрбилем до цены входа в 17–19 долл. за барр. Разница между ценой входа и рыночной ценой выхода с лихвой компенсировала Эрбилю небольшие объемы, и понять правительство в Эрбиле можно – получить свою долю и с нефти, и с транзита нефти от правительства Ирака всегда было еще тем «квестом».
Проще говоря, эти деньги все время задерживались, поскольку надо было учесть, пересчитать, оформить, поговорить и т. д. А вот с сирийскими поставками такой проблемы не было – их можно было отдельно продавать и вести свой учет. Багдад много лет пытался ограничивать бюджет КРГ, как и самостоятельность автономии, а где тогда брать автономии деньги?
Понятно, что 14 млн долларов в месяц, которые в итоге оставались в Сирии, учитывая, что это не чистая прибыль, а валовая, играли хоть и существенную, но не определяющую роль в экономике непризнанной автономии, зато играли другую, не менее важную – политическую, ведь эти доходы цементировали отношения между арабской племенной верхушкой и управлением ПДС.
Также очевидно, что доходы менее миллиона долларов в месяц для компании DCE не являлись результатом какой-то особой коррупционно-конспирологической схемы. США просто обеспечивали расходы структуры, которая крепила их политическое влияние в регионе. Причем крепила, что называется, «за малый прайс».
Ведь после выхода основного контингента войск из Сирии, американцев там осталось на четырех основных базах около девятисот человек – на весь регион это капля в море. Но это капля, распределенная правильным образом, и с DCE, «воткнутой» в нужное место, де-факто держали под США все Заевфратье, а Дамаск – без свободного доступа к нефти.
Иран же не мог свободно пользоваться караванными путями юго-востока Сирии и нес затраты на поставках углеводородов правительству Б. Асада. Т. е. можно смеяться, как у нас некоторые любят над «эксцентричным Трампом», но в рациональности, дешевизне и эффективности схемы сомневаться не приходится. Более того, не лишним было бы и самим этот принцип взять за образец.
Как нефтяная история отразилась на политическом процессе внутри?
Здесь следует сделать еще одно важное уточнение и остановиться на том, как эта нефтяная история отразилась на политическом процессе внутри самой непризнанной автономии. Дело в том, что формально и юридически Рабочая партия не входит в структуру ПДС/PYD, однако де-факто понятно, что весь идеологический и организационный контроль находится в руках ее функционеров.
Советы состоят из разных слоев местного общества, и далеко не везде они функционируют с курдским этническим преимуществом, но контроль – это силовой блок, а он либо в руках функционеров РПК, либо синергичных по идеям структур типа ассирийского «Рассвета». Функционеров много, и они находятся в разной стратификации – есть «старцы» оджалановского призыва, есть их «ученики» и «ученицы», есть рядовые адепты.
Вот переговоры с администрацией Трампа вели не «старцы», а относительно молодая по восточным меркам военная верхушка, которая, договорившись с Вашингтоном, получила огромный авторитет, а также полную и реальную власть на местах. Им удалось много – вначале договориться с США о формировании «федерации», обеспечить помощь американцам в кампании против ИГИЛ (запрещено в РФ) – довольно кровопролитных операциях в Манбидже и Ракке.
А теперь они заключили нефтяное соглашение, которое окончательно вывело их авторитет и военного лидера А. Мазлума за рамки жесткого контроля возрастных идеологов. Это очень важный фактор, потому что возрастные идеологи имели долгое время свою форму «аппаратного давления» на своих функционеров в Сирии – женский фактор.
В каждом совете по заветам основателя РПК должны находиться мужчина и женщина. Даже военные формирования делятся на мужские (YPG – желтые флаги) и женские (YPJ – зеленые флаги). Женская верхушка РПК – это в большинстве своем абсолютно преданные идее фанатики, собственно, и идеологам тоже. Настоящие «фурии революции». А еще это контроль и информация. Вот получить безусловный авторитет по этой «линии» было для военного руководства автономии крупной победой.
Все это проворачивалось под «зонтиком» жесткого противостояния, которое развернулось в начале 2020 года в сирийской провинции Идлиб, мятежном анклаве, который отчасти контролируется Турцией и правительственными силами Сирии. Бои шли интенсивные, Турция была туда вовлечена вооруженными силами, которые несли потери, но не смогли удержать плацдармы и вынуждены были отойти на линию т. н. трассы М-4.
А в это время практически под носом у Анкары США приводили в действие механизм легализации нефтяных поставок. Риторика Турции, да и России, кстати, была жесткой, но по сути дела выигрыш был только в том, что стороны начали патрулирование районов под контролем ПДС.
Кстати, это патрулирование преследовало не только политические цели. С практической точки зрения, казалось бы, что может дать колонна военной техники, летящая на скорости по дорогам провинции?
Почти ничего, если только на этих дорогах не едут груженые машины с «неправильной» нефтью. Теперь, наверное, читателю понятно, почему эти столкновения российско-турецких и американских патрулей иногда напоминали сцены из к/ф «Безумный Макс» с гонками по пустыне, а также то, почему в некоторых селах наши транспорты закидывались недовольными камнями и бутылками с бензином. Кидали, конечно, и потому что турок там многие не любят, но вовсе не только поэтому.
Выборы в США команда Трампа проиграла, как, собственно, и команда организаторов DCE, а администрации Дж. Байдена было как-то не очень с руки поддерживать структуру, которая чужая, от слова «совсем». В середине 2021 года Вашингтон отзывает экспортную лицензию, которая выводила контору из-под режима санкций, в Эрбиле отказываются официально продлевать сделки, но, как это обычно принято в «международной практике», поток как шел, так и продолжает идти. Просто теперь формально армия США вроде как и не обязана эти активны защищать – только бороться с запрещенным в России ИГИЛ.
Руки турецкого султана наконец-то добрались до сердца Кощея
И теперь руки турецкого султана наконец-то добрались до сердца Кощея (РПК) в Сирии и его главной опоры в политическом лидерстве – нефтяного консенсуса между этническими группами, на котором держится автономия. Проблема для политического руководства непризнанной федерации даже не в том, что их территория может лишиться крупных в рамках региона доходов, а в том, что нечем будет привлекать к сотрудничеству арабскую верхушку, которая контролирует весь юго-восток пустыни за р. Ефрат.
При этом присутствие американцев там практически номинально – эти несколько сотен солдат технически не способны контролировать эту обширную и пустынную территорию. Вывести их – дело для Вашингтона на две недели.
И вот тут Р. Эрдоган, понимая, что в нынешних условиях Москва не то чтобы в регионе слаба – у нее фокус внимания находится совсем на другом направлении, предлагает уже открыто переговоры с правительством Б. Асада по формуле т. н. «Пакта Адана» – соглашения от 1998 года, согласно которому Сирия отказывала Рабочей партии в любой форме поддержки, а Турция в случае угрозы могла проводить спецоперации в 5-километровой зоне по границе.
Вот сегодня Анкара предлагает эту зону расширить до 30 км, а ПДС/PYD признать равной РПК. Утверди Дамаск такую новую формулу, и Турции не станет необходимости вести переговоры с Москвой о наземных операциях.
Другое дело, что в Дамаске такая формула не представляется приемлемой, поскольку собственно в этой 30-километровой зоне и расположены все крупные населенные пункты и основные трассы с запада на восток, в том числе и Манбидж, который Р. Эрдоган желает получить для «расселения беженцев» уже пятый год, ну и нефтяные поля на севере пров. Хасаке и с Румелайном в придачу.
В общем, программа-максимум Р. Эрдогана понятна, амбициозна и, что самое интересное, не меняется из года в год. Он ее «щупает» то одним способом, то другим, то третьим, но, похоже, что в итоге он таки нашел тот рычаг и тот момент времени, когда из этой программы можно выжать все, что технически возможно.
Итоговые формы договоренностей между Дамаском и Анкарой могут быть весьма и весьма разнообразны, при этом вполне очевиден тот момент, что, если Анкара выносит настойчиво вопрос переговоров с Дамаском в публичную сферу, заявляя в лице Р. Эдогана:
«В политике не существует вечных споров и разногласий. Настает время, когда приходится хорошенько все взвесить, обдумать и изменить прежний подход. Руководствуясь интересами Турции, сегодня мы готовы пересмотреть отношения со странами, с которыми у нас по ряду вопросов трудности»,
то переговоры в неформальном ключе ведутся более чем активно.
Пока мы наблюдаем, что Турция потенциально ведет кампанию так, чтобы вынудить американцев, если не уйти полностью, то в целях безопасности отойти на юг в сторону Шаддади и нефтяных полей пров. Дейр-эс-Зор. Правительство непризнанной автономии пока только сделало один ход – ослабило охрану зон, в которых содержатся пленные боевики ИГИЛ (запрещено в РФ) и члены их семей. Но так оно делает уже не первый раз, и не факт, что этот шантаж сработает.
А что Россия?
Россия в этой истории оказывается в довольно странном положении, когда от нее, как ни странно, мало что зависит, поскольку Москва всегда заявляла, что Дамаск не является зависимой единицей, а представляет собой полноценный субъект международной политики. И если Турция и Сирия близки к тому, чтобы сесть в этой ситуации за стол переговоров, то довольно сложно сказать, в какой роли мы там можем выступить.
Но это не означает, что России надо просто наблюдать, ведь у нас есть очень хорошая и качественная опция – поставка вооружений. Ведь как бы не прошли раунды переговоров Сирии и Турции, Анкара будет пробовать сирийскую оборону «на зуб» в любом случае, и как только будет выявлено слабое место, туда тотчас будет нанесен болезненный укол.
Вот чтобы этого не случилось, а на зуб пробовать было неудобно и накладно, и следует меньше переговариваться, но больше поставлять Дамаску современных вооружений, в частности ПВО, поскольку главная ставка Турции – это воздух, а не земля. Турция не стесняется на Украину поставлять – и нам стесняться в этом плане нечего.
Толку от такого подхода, по всей видимости, будет намного больше, чем от роли «буфера» между проамериканским ПДС, Дамаском и амбициозной Анкарой.
Информация