Куда шла «эволюция» в советских НИИ и КБ периферийной зоны
Одним из моментов, которые у меня вызывают глубокое чувство уважения и благодарности к советскому периоду, была советская система образования.
Детям даже на периферии давалось весьма достойное и разностороннее для среднего человека образование.
Если кто-то считал это недостаточным для себя на том этапе, то можно было предложить дополнительно такие варианты как ЗФТШ (заочная физико-техническая школа) при московском физтехе (МФТИ). И когда в одном из заданий в этой школе была поставлена задача рассчитать потребную мощность двигателя небольшого вертолета, а в другом приведен вывод расчета индуктивности на тороидальном сердечнике (кстати, которым я пользуюсь до сих пор), я понял, что теоретические знания дают определенность в моих задумках и мечтаниях.
Моя дальнейшая учеба проходила в Бауманском училище.
За дифирамбами хвалебных слов об этом училище обычно не видно двух вещей, которые характеризуют механику функционирования этого вуза.
Поступить в Бауманку в конце 70-х не было предельно сложно, но дальнейшая учеба была жесткой, и в процессе учебы в группе, где я учился, был отчислен каждый третий.
Такая жесткость ставила целью оставить только тех, кто был способен выйти на уровень реального усвоения комплекса теоретических и технических знаний для последующего практического применения и далее, возможно, в будущем сможет подняться существенно выше этой стартовой точки.
Атмосфера во время учебы в Бауманке была весьма специфическая, она чем-то напоминала бойцовский клуб. Это поддерживалось многим, у нас даже среди преподавателей на военной кафедре были офицеры, некоторые имели опыт реальных боев Вьетнама и Синая.
В далеком 1979 году мне довелось быть капитаном студенческой сборной команды по сопротивлению материалов. Нас дополнительно специально натаскивали где-то месяц-полтора, а потом сказали:
«Ну, вы, надеюсь, понимаете, чем всегда заканчивалась встреча команды Бауманки с командами других вузов... Надеюсь, вы нас не подведете…»
И в тот год наша команда практически «раскатала» остальную Москву и Подмосковье.
Второй особенностью Бауманки является то, что это не просто учебный вуз, но еще и многопрофильный центр, где выполнялась начальная проработка многих проектов.
И к старшим курсам многое из того, что называлось учебными материалами, было частью реальных проектов или исследований.
Однако, когда я попал по распределению на свое первое место работы в ОКБ «Факел» в 1983 году, было ощущение шока и непонимания, как тут все завязано на то, чему нас учили. Пару моих приятелей приехали по распределению чуть позже, и было занятно видеть в их глазах тот самый вопросительный знак.
Как сказал нам уже поработавший какое-то количество лет старший товарищ (Николай Коваленко):
«Здесь вы не будете работать конструкторами, здесь вас будут использовать по факту как технических рисовальщиков, и заниматься вы будете не конструированием, а рисованием.»
Что это значило практически?
Вот как бы состоявшийся конструктор Николай (выпускник МАИ, 30 лет) разработал чертежи топливной части двигательного блока 17Б13. Этот блочек представлял собой небольшую раму, к которой был притянут хомутами большой шар-баллон высокого давления с ксеноном, необходимым для работы плазменно-ионного двигателя. Там было еще кое-что из пневмокоммутирующей аппаратуры.
Когда все это сделали, собрали и поставили на вибростенд, то шар-баллон стал проворачиваться в хомутах. По этому поводу собирается совещание на самых верхах, где дается задача качественно закрутить хомуты. Но проблема не уходит, и на следующем совещании дается указание использовать при сборке гаечные ключи с трещоткой затягивания. Далее, поскольку проблема опять не уходит, дается указание достать и применять гаечные ключи со стрелочным индикатором момента закручивания.
Следующий писк – была наклейка и использование тензорезисторов. Примерно в этот момент появляется предложение, что частотный прогон на вибростенде надо сделать быстро и не застревать на... точке механического резонанса. То есть масса шар-баллона и упругость хомутов создают классическую колебательную систему с ярко выраженным резонансом.
Собственно, конструктор отличается от рисовальщика тем, что он должен видеть физику явлений в разрабатываемой конструкции и уводить проект от проблем.
…Однако наличие запутанного вибродрома, его преодоление, постоянное общение с космическими вождями, демонстрация им, что ты по активности утрамбовки проблем идешь с ними на равных, может служить основой успешного карьерного роста.
Когда я демонстрировал сборочные чертежи своего первого проекта двигательного блока 17Б14 на совещании у руководства ОКБ «Факел», чертежи не вызвали никаких вопросов, а когда мой приятель подготовил и представил на аналогичном совещании чертежи пневмосхемы запитки двигателя 17Б14 ксеноном, там начался гвалт.
«Ты представляешь, они совершенно не знают обозначений на пневмосхемах... И еще, по моему мнению, они – дураки…»
Это, безусловно, было смелое заявление вчерашнего студента (а в настоящем – доктора физико-математических наук, директора кисловодской горной астрономической станции).
Так что же такое эти КБ и НИИ периферийной зоны?
В одном таком НИИ – НИИ Физических измерений (измерительные датчики для космических применений) – я работал или был с ним тесно связан с 1985 по 2012 год. На примере этого НИИ можно рассмотреть, как оно функционировало и как там шла эволюция развития. Это весьма познавательно.
НИИ ФИ появилось так же, как ОКБ «Факел» где-то в начале 60-х годов. Однако с самого начала им не пришлось искать свое место под солнцем: они возникли как филиал НИИ Измерительной техники. Это НИИ в Подлипках было перегружено измерительной тематикой и нуждалось в ком-то, кому они могли передать на сопровождение часть своих проектов. Очень вовремя в это же время проходят первые выпуски недавно созданного Пензенского политеха. Под задачу сопровождения не требовались экстремальные интеллектуальные способности, и местные выпускники для этого вполне подходили. Те же сразу осознали всю прелесть, на какую классную космическую поляну они попали, и не просто попали, а попали первыми и целой шоблой.
Где-то к 1967 году из этого призыва назначается новое руководство, новый молодой директор, а в 1968 году новая молодая команда выпихивает из своего состава умников – своих потенциальных конкурентов. Сделано это было очень гуманно, им предложили перебазироваться в местный политех, заниматься той же самой тематикой, под это была сделана кафедра, заключены договора.
В середине 80-х я услышал о начальнике лаборатории, где я в то время работал:
«…Да, твой начальник очень талантлив, он создал здесь техническое направление с самыми высокими техническими параметрами, но… он интеллигентен, он не входит ни в одну местную клановую группу. Он здесь чужой. Его выше начальника лаборатории здесь не пустят…»
С другой стороны, уже с конца 60-х годов у простого люда в Пензе распространилось знание, что в центре города есть институт, где у зарплаты есть космический повышающий коэффициент, ну а работа там – сложно сказать, чем они там занимаются, и занимаются ли они там вообще, но ходить надо в белом халате.
Насколько я понимаю, иерархическая структура подобных организаций МОМа строилась по некой типовой рекомендованной схеме.
Так, начальник нашей лаборатории, пожалуй, лучший реальный специалист НИИ в электронике, постоянно жаловался, что он как руководитель должен был тратить значительную часть своего времени на участие в различных совещаниях. И как начинался день, начлаб, возможно, его зам и избранные специалисты шли совещаться к начальнику отдела и его местным замам. Далее, какая-то часть этого собрания шла совещаться к начальнику отделения (комплекса) и там уже перетирала проблемы. Но это было еще не все. Следующим уровнем был замдиректора по научной и конструкторской работе. Если были терки с производством, то вопросы могли выноситься на совещание к директору или главному инженеру.
Если зуд совещаться все еще не остыл, всегда была возможность сесть в фирменный поезд «Сура», ехать в Москву и совещаться уже там.
Поскольку при таком стиле работы управляющая пирамида выглядела несколько перегруженной, для низовой публики существовал еще дополнительный контур надзора и управления, когда мы ходили подписывать отчетные талоны о проделанной работе и несли их в спецсектор.
Но… Монстроидальная пирамида управления и контроля… и 40 % состава лабораторий разработчиков датчиков в НИИФИ и кое-кто среди разработчиков электроники – это были кидалы (или склонные к кидалову).
Моим первым проектом по электронике была тема «Кварц» – разработка электроники криогенного датчика давления военного лазера на тяжелом водороде (это из нашего ответа на Стратегическую Оборонную Инициативу американцев). Я по максимуму выложился, сделал существенно лучше, чем можно ожидать от типового выпускника по специальности электроника, но разработчики датчика в выборе типа сделали ставку на тензометрический метод, который работает в температурном диапазоне максимум 80…120 градусов. Не было сделано никакой попытки добавить терморезистор в датчик для того, чтобы хоть как-то скомпенсировать нетипично широкий температурный диапазон.
Этот проект с треском провалился. Меня выбрали «мальчиком для битья» и «козлом отпущения». Народ требовал тащить меня к начальству... А я? Я – не против…
В процессе испытаний на стендах я построил около 20 графиков, которые полностью описывали поведение и характеризовали причину провала. И когда я сказал, что я пойду с графиками, мне сказали, что работать с такой сволочью, они больше не хотят, но и к руководству не пойдут.
Позже я пытался показать эти графики хоть кому-то из руководства. Но никому они оказались не нужны.
При работе в таком стиле лаборатория получала 60 % оплаты по договору, демонстрировала начальный результат или его отсутствие, а в случае успеха шла на получение еще 40 % с последующим геморроем бюрократического оформления результата работы. Процент договоров, когда заказчикам вешали лапшу на уши с последующим гарантированным нулевым выходом, сильно подскакивал в 90-е и начале 2000-х.
Удивительно то, что «верхи» и «низы» жили каждый своей малосвязанной жизнью.
И если каждый из нас на своем низовом уровне мог в меру сил и желания «бодаться» с проблемами и вызовами масштаба лаборатории, то вокруг хронических проблем масштаба НИИ было звенящее молчание.
Так, в основу большинства разработок НИИФИ положены технологии тонкопленочного вакуумного напыления. Эти технологии и оборудование не создавались с нуля в НИИФИ, а были откуда-то заимствованы. Вакуумное напыление использовалось в производстве датчиков, тонкопленочных микросборок, ситалловых чип-резисторов. Однако, если мы спросим в НИИФИ, например, какие параметры имеют чип-резисторы, то вас, очевидно, пошлют в архив читать исходное ТУ на эти самые чип-резисторы. Согласно этому ТУ, у чип-резисторов температурный коэффициент составляет ±75 ppm. При этом они имеют право смотреть на вас большими выпученными глазами как на человека, который не понимает, что в основу любого «чиха» по космической тематике должно быть положено чтение ОСТов, ГОСТов, ТУ, СТП и других регламентов.
В реальности температурный коэффициент тех резисторов достигал ±5 000 ppm и даже ±8 000 ppm (0,8 процента на градус).
Еще более «убойным» моментом местных тонкопленочных технологий являлось то, что получающиеся сопротивления не обладали временной стабильностью. Если на чувствительной поверхности датчика формировался тензометрический резистивный мост, то нуль такого датчика постоянно куда-то во времени дрейфовал. Это могло создавать проблемы в цеху. Представим, когда делалась начальная настройка вторичной электроники, случайно вклинивался большой перерыв в работе, а на момент сдачи изделия приемке все куда-то уходило за пределы допусков.
Для решения подобной задачи на фирме, где я работаю сейчас, создали бы группу расследования из специалистов с крутыми полномочиями.
Я же еще в 80-е годы бросил взгляд на процесс вакуумного напыления в НИИФИ. Из замеченного, местные специалисты «усовершенствовали» конструкцию магнетронов напыления. Они выбросили «не нужные элементы» анодной части, не подозревая, что есть физический закон, согласно которому в техническом вакууме с увеличением дистанции снижается пробойное напряжение. Как результат, там, где должен был гореть холловский разряд, в этом месте щелкал электро-эррозионный. Говорить об этом в НИИ было можно, но крайне бесполезно.
Помимо странной пирамиды управления, в НИИФИ были еще некоторые нюансы.
Например, когда упоминался заместитель директора по снабжению и экономическим вопросам, знающие люди его упоминали с подчеркнутым придыханием. Это был очень важный человек от мира важных людей. Надо понимать, что должности с космическим возможностями в области снабжения в советское время были не для простых людей. Такие должности должны были занимать только важные люди.
Главный технолог был тоже своеобразен.
Многие детали, изготавливавшиеся в НИИФИ, имели форму ящика или кастрюли, выточенной из массивного куска металла. Под эту проблему НИИФИ получило компактную литейную установку… И она тут же была перепродана и исчезла. Очевидно, это был ценный ресурс.
У технологов на рубеже 90-х была идея наладить разработку своих микросхем по КМОП-технологии. Под это дело была закуплена большая партия импортных компьютеров класса IBM PC XT, AT 286, AT 386, мини-компьютеры DEC VAX station.
Для того времени это была просто запредельная фантастика. И... 40–60 % персональных компьютеров тут же куда-то исчезли.
Тот момент запомнился тем, как бегал сынок (кооператор-цеховичок) главного технолога: «…А моя доля должна быть больше!..»
Чисто исторически в космических НИИ со времен эпохи Королева в структуре подобных организаций было специализированное производство, заточенное на цели макетирования.
Если у вас есть какая-то идея, то будет правильным протестировать ее сначала в какой-то упрощенной макетной форме, возможно, это сделать по-быстрому и несколько раз. Только после того, как появится относительно полное понимание, чего вы можете достичь, стоит идти на основной цикл проектирования и подключение основного производства…
Но это было в эпоху Королева, а в НИИФИ в 80-е годы цех макетирования (№ 30) был сконцентрирован на том, что точил качки для дач, запчасти для машин и был палочкой-выручалочкой для важных людей.
Интеллектуальное наполнение работы
С момента своего создания НИИФИ плотно «сидело на хвосте» у НИИ Измерительной техники. Оттуда они получали идеи, проработку своих первых проектов, консультации, методики работы. По образцу и подобию НИИИТа в НИИФИ заказывалось и использовалось технологическое оборудование.
В дальнейшем роль «костылей для мозгов» стали выполнять вузы.
Формально их работу можно было бы назвать как выполнением некоторых научно-исследовательских работ (НИРов), но функционально их можно разделить на три больших категории.
Первая группа – это были отчеты, в которых профессора транслировали некоторые заумные научные построения в конкретный прикладной случай и разжевывали его простым понятным языком, специально адаптированным под то, что отчет будет лежать в столе у начальника среднего уровня, тот, возможно, его будет почитывать и делать наставления подчиненным.
Вторая группа НИРов заключалась в том, что в вузе делались макетные разработки, которые в дальнейшем могли послужить прототипом уже реальных разработок.
Значительная часть этих макетов была посредственна. Лучшая НИР для НИИФИ была выполнена в ЛЭТИ двумя аспирантами. Под руководством своего профессора они разработали и протестировали несколько макетов электроники для емкостных датчиков. Оригинальностью этого проекта было то, что возникали эффекты компенсации разброса допусков размеров, зависимости от температуры, нелинейного вида изменения емкости, длины кабеля и паразитной емкости между датчиком и электроникой.
Последним типом отчетов по НИРам были методики расчетов. Я не сильно видел их конкретно в НИИФИ, но в других НИИ и КБ, где вопросы касались газодинамики, термодинамики, динамики валов, методики были основной ценностью, без которых расчетная группа конструкторского отдела, как и весь конструкторский отдел, превращались в ничто.
Задействование внешних «костылей для мозгов» резко снижало требования к качеству своих собственных специалистов. Это было крайне удобно для руководства, поскольку позволяло игнорировать им естественный разброс специалистов по образованию, потенциалу, самомотивации и «профилировать» карьерное продвижение таким образом, чтобы в будущем персонально для руководства не возникало никаких проблем и конфликтных ситуаций.
Хотя, большей частью о НИОКРах НИИФИ того времени можно говорить как о большом количестве попыток, огромном потраченном времени, соответствующем количестве ресурсов и о скромном конечном результате, можно привести и другие примеры.
Например, один технолог проанализировал несколько НИРов, по своей инициативе выполнил конструкторские работы своего датчика, изготовил, провел испытания и представил разработку директору . Это был полный аналог продукции Endevco, которая была на тот момент «мировым законодателем моды» в области полупроводниковых датчиков для ответственных применений. Директор покрутил этот датчик в руках и сказал: «Да, хорошо... Но производить мы это не будем, потому что наши рабочие не обладают должной старательностью в выполнении критических операций...»
Начальник лаборатории, где я работал, тоже был большим энтузиастом инициативных проектов. Когда в переводной статье в журнале «Электроника» упомянули, что в СССР есть разработки датчиков с весьма высокими параметрами, это было достигнуто за счет его электроники.
Однако в районе 2000 года он высказался о необходимости большей адекватности в построении работы в НИИФИ, ему тут же дали пинка с предприятия.
Разработки энтузиастов выполняли специфическую роль.
Когда официальные поисковые работы из года в год упирались в некий ступор, тут как бы сам собой подкатывался очень достойный результат, который можно было подшить к отчету.
Эти отчеты вызывали специфический интерес, и через небольшое время в местном политехе можно было услышать: «Я в своей диссертации предложил решение…» или «Я проанализировала и пришла к выводу…»
Естественный ход вещей
Где-то в самом начале года лаборатории разработчиков датчиков и иногда отдельно разработчики электроники заключали договора на разработки. В каком-то проценте шли еще договора по тематическим карточкам (от министерства).
По каждому договору составлялся сетевой график. Это была такая большая простыня, где в квадратиках отмечалась работа, выполняющее ее подразделение, сроки исполнения, выделяемые ресурсы. Поскольку весь реальный процесс согласования проходил на относительно низовом уровне, доминирующей логикой его участников был ясный простой принцип: «Ништяки, время, ценные ресурсы – тяни на себя. Реальную работу, ответственность за результаты – толкай от себя».
Ну а дальше была как бы прямая линия, упирающаяся в ноябрь-декабрь. Однако линия эта была местами весьма каламбуристая.
Например, в сетевом графике на датчик ДХС-024, где я был основной тягловой силой, дата сдачи отлаженного строенного программного обеспечения датчика была апрель-май 2012, а покупка необходимых средств разработки и начало отладки – июнь (реально, июль) 2012 года.
Но не это был основной юмор.
Возникает нетривиальный вопрос. А почему эта линия должна была быть прямой?
Когда я работал в ОКБ «Факел», там выпускалось большое количество внутренней нормативной документации, в преамбуле которой было обязательно указание на то, что документ создавался не просто так, а в полном соответствии со всеми положениями «Библии по созданию Ракетно-Космической Техники» – Руководящих Материалов РК-75. Сейчас это уже достаточно забытый документ, но в этих материалах была сделана официальная попытка обобщения опыта эпохи С. П. Королева и обозначены те подходы к работе, которые должны были уводить от катастрофических провалов.
В свое время я попытался почитать этот документ. Написан он талмудическим языком, но общую идею понять было можно.
...При создании техники, которая обладает сочетанием высокой степени новизны, экстремальностью по достижимым параметрам и предельной ответственностью за конечный результат, задачу надо разделить на набор четко очерченных технических проблем и этапов. Задача каждого этапа должна быть четко сформулирована, под нее изготавливается макет без каких-либо ненужных излишеств. Быстро производится доскональное тестирование основной проблемной части на соответствие теоретическим, расчетным параметрам, а также параметрам стыковки с другими частями. При необходимости макет отдельного этапа может быстро переделываться и выходить на повторный круг тестирования. Вся проблематика проекта должна полностью накрываться «сеткой» таких работ. Требования по конструктивной законченности предъявляются только к последним этапам...
Упомянутый выше сетевой график на ДХС-024 касался датчика акустического давления, в котором, помимо основного пьезоэлемента, воспринимающего акустику работающего ракетного двигателя, был добавлен дополнительный изолированный пьезоэлемент, который должен был воспринимать только вибрацию датчика. Мечта создателей этого «чуда» заключалась в том, чтобы вычесть из сигнала дополнительным элементом паразитную наводку от вибрации.
Идея в целом, в общем-то, понятная, но надежда, что удастся разложить картину исходной вибрационной чувствительности каналов по всем 3 координатным осям в некоторую скомпенсированную идиллию и сделать это на первой попытке, была чересчур оптимистичной.
В предлагаемом наборе работ их стоило начать с того, чтобы сигнал с обоих каналов датчика затащить через самопальный зарядовый усилитель в звуковую карточку компьютера, сделать исчерпывающие записи каналов, как на акустике, так и на вибростенде. Вибростенд в этом случае стоило бы чуть доработать под применение программы Spectra Plus и снятие передаточной частотной характеристики. Финальное математическое оценивание стоило делать в чем-то типа Matlab.
Простое частотное сканирование импеданса датчиков показало, что с датчиком уже было не все так просто: в акустическом канале была дополнительная частотная полюс-ноль пара в районе 18 кГц, которой не было в вибрационном. При негативном результате на сходимость математики необходимо было тут же идти на второй круг по конструкции датчика, и это надо было делать до практического старта в электронике.
Если реально было начать настаивать на этих действиях, то сразу всплывало:
– Деньги мы уже все поделили, нас всех все устраивает…
– Сетевой график подписан и изменить его невозможно…
– Что? Какая звуковая карточка!.. Подумай, она вообще может быть в перечне разрешенной измерительной техники?
Тонкий намек на толстые обстоятельства
Если мы зададимся вопросом, а откуда в датчике ДХС-024 при 18 кГц появилась частотная полюс-нуль пара, то ответа на этот вопрос творцы этого датчика дать не смогут.
Абсолютно похожий вопрос можно задать и о струнных датчиках давления, которые НИИФИ выпускали с 60-х годов. Общеизвестно, что в этих датчиках есть какая-то струна, у которой есть частота резонанса, и эта частота при растяжении струны меняется. Когда еще в 80-е годы были попытки заменить устаревшую электронику датчиков на что-то современное и радиационно-стойкое, простоватая местная публика офигивала от получавшегося результата.
В исходной схеме электроники чувствовался очень своеобразный почерк и понимание профессионала, которые местными никак не схватывались.
Идея и знание про некий резонанс, конечно, хороши для вузовского обучения, но в механических системах можно говорить о наличии множественных мод колебаний, частоты которых, если не предпринимать специальные усилия, могут быть расположены весьма близко рядом и создавать занятные «коллизии».
Аналогичные «грабли» проступали и за проблемами расходомеров кориолисова типа.
Когда дали пинка с предприятия моему бывшему начлабу, создававшему в 80-е и начале 90-х электронику прежде всего для емкостных датчиков, в воздухе повис некий вопросительный знак. Нельзя сказать, что кто-то начал паниковать, бросился искать выходы, делать альтернативные разработки и закрывать «амбразуры». Типовая реакция НИИФИ на подобные вызовы заключалась в том, что техническое направление просто впадало в анабиоз.
Наличие НИРовских отчетов аспирантов из ЛЭТИ, документации на множество проектов по емкостным датчикам, а еще – наличие мелкого шибздика, заявлявшего – «…я в своей диссертации предложил решение…» никак не компенсировало отсутствие автора проектов.
В качестве демонстрации, чего же не хватает среднему разработчику в электронике для продвижения подобных проектов, можно предложить следующий простой тест:
можно попросить рассчитать частотную характеристику аналогового фильтра, какой-нибудь классики на операционных усилителях из 80-х, и сделать это чисто в «рукопашную» (для простоты в каком-нибудь «калькуляторе» типа MathCAD). На практике в этом нет абсолютно никакой необходимости, поскольку всегда были и есть книги, сейчас – программы моделирования.
Но когда возникает необходимость понимать многоконтурные обратные связи, причем разных типов, самому их синтезировать, то необходим комплекс теоретических знаний и качество владения ими, которые существенно выходят за рамки типового вузовского курса.
Если мы попытаемся поднять историю амбициозных проектов НИИФИ, то мы увидим некоторое однообразие.
Вот в районе 1983 года НИИФИ делает первую попытку разработать свои настоящие микросхемы по КМОП-технологии. Поручают эту задачу начальнику лаборатории цифровой электроники Михаил Федоровичу.
Проект заканчивается неудачей. Через год-два проект повторяется, тоже им и тоже заканчивается ничем.
Я посмотрел, как Михаил Федорович разрабатывает свои проекты. Он кладет на большой стол рулон миллиметровки, берет в руки карандаш, его тут же одолевают фантазии, и он бесконечно «растекается мыслью по древу». Он был не единственный, кто использует этот стиль проектирования, но этот стиль проектирования характеризуется тем, что всегда проявляется остаточное недомыслие и образуется «воронка», которая «высасывает» ресурсы из окружающего пространства.
Я оформил на рубеже 90-х тематическую карточку на разработку своей микросхемы для емкостных датчиков по типовой структуре, применяемой в нашей лаборатории.
Начальник отдела взял и переключил бюджет и ресурсы проекта на Михаил Федоровича, поскольку «…ему сейчас это крайне необходимо, и он более опытный…»
Я не слышал, чем там закончилось, но мне достался «геморрой» отчитаться по этой работе.
Стоит обратить внимание, что общий тираж микросхем, который требовался, ради которого проект был перехвачен и разворачивалась непропорционально огромная садомаза, составлял всего лишь 5…10 штук.
В самом начале 90-х НИИ Телевидения дало мне шанс разработать микросхему для емкостного датчика на основе их базо-матричного кристалла. Микросхема заработала с первой попытки, и в НИИ ТВ меня спросили, а сколько микросхем НИИФИ готово покупать.
Конечно, ответ на этот вопрос должно было давать руководство НИИФИ, но, понятно, что ждать ответа приходилось из пустоты…
На рубеже 90-х и у технологов НИИФИ была своя амбициозная попытка заняться разработкой КМОП-микросхем. Помимо того, что на старте была разворована куча компьютерной техники, ставка была сделана на людей с нулевым опытом в схемотехнике и околонулевым желанием погружаться в эту схемотехнику.
В НИИФИ было несколько волн компьютеризации. Если мы посмотрим списки тех, кому в первую очередь предоставили сначала советские персональные компьютеры ДВК-4 и обучали на них работать, позже – аналоги IBM PC, то в ретроспективе четко видно, что весьма ценные ресурсы предоставляли тем, у кого нет профессионального наполнения для достижения какого-то практически ценного результата, как и не было желания пытаться его достигнуть.
«…А вот как с этим обстоят дела у них там... на Западе... у буржуев?»
Где-то к 2009–2010 гг. у нас в России красочно долбанулось какое-то количество ракет. Цены на нефть в то время были высокие, и на самом верху было сказано, что за проблему надо браться, и браться по-серьезному…
Буквально через 3…4 месяца эта волна дошла до НИИФИ. Текущая скромная программа финансирования «Возрождение» была дополнена тематикой «Диагностика», потом тематикой «Сэндвич» и еще чего-то подобным…
С тематикой «Возрождение» было все понятно. Местные престарелые оболтусы в нее очень классно вписались: они тупо переписывали научные отчеты из 80-х годов под видом новых поисковых разработок. Самые продвинутые из них успели заметить, что научные отчеты из 70-х выглядят существенно менее заезженными и более свежими.
А вот что было делать по тематике «Диагностика»?
Сначала это местных «серых кардиналов» очень сильно напрягало.
Но далее возобладала рефлексия типовых действий (и дрессировка на выполнение регламентов): «Любую новую НИОКР надо начинать с отчетов о патентных исследованиях!..» Все этому импульсу очень обрадовались и принялись писать патентные отчеты.
Проходит год, а толпа эти отчеты все пишет и пишет, и как-то не собирается останавливаться в этой дури.
По логике реальный старт надо делать с задачи интегрироваться в проблемы головных предприятий. Действительно, из РКК «Энергия» приезжал заведующий стендовым хозяйством испытаний ракетных двигателей. Это был крупный крепкий старик. Он на удивление великолепно владел профессиональной тематикой, мог определять задачи и отвечать на вопросы в четких конкретных цифрах.
Я был на обсуждении с ним и обратил внимание на то, что тот, кому предстояло отвечать в дальнейшем за эту работу, все время как-то отрешенно смотрел в сторону. Было ясно, что старика уже решено было «обуть» и в дальнейшем подсунуть совсем не то, что он просит.
Космическая промышленность по-своему уникальна. Она потрясает потенциальным спектром, масштабом своих задач и их сложностью. Датчиковая измерительная техника необычна тем, что позволяет «вклиниться» и интегрироваться в решение почти любых технических проблем, где стоит задача достижения экстремальных результатов.
Целью создания специализированной датчиковой аппаратуры может быть задача помочь понять, насколько соответствуют происходящие процессы в ракетно-космической технике тому, что замысливалось и предполагалось. Другой вариант применения датчиков предполагает встраивание в контур управления и контроля.
Но между этим запросом на выдающиеся или, по крайней мере, высокопрофессиональные результаты и реальными действиями по их достижению находится какая-то странная публика.
Другая странность заключается в том, что естественная цепочка действий и построений, нацеленных на результат, и связывающая их логика должны быть втиснуты в достаточно запутанные регламенты, ритуалы и правила. И чем необычней стоит задача, тем сильнее эти правила клинят достижение результата.
P. S.
К вопросу о д’Артаньянах (как меня назвали в комментариях к предыдущей статье).
Сейчас я работаю в крупной частной фирме. В 2022 году за время СВО мне удалось разработать замену продукции DSP Innovations (а это – один из мировых лидеров). Наша фирма до всех этих событий у них покупала лицензию. Сейчас это уже не нужно.
Мой вариант работает практически идентично для нормальных условий, а для условий «как в танке» – ощутимо превосходит.
Информация