Шахматы, СМЕРШ и Петра Лееверик, которая дождалась
18 октября 1978 года в Багио (Филиппины) закончился матч за звание чемпиона мира по шахматам между чемпионом мира 27-летним Анатолием Карповым и претендентом 47-летним Виктором Корчным. Об этом матче написаны книги и сняты фильмы. Я не буду описывать все перипетии этого противостояния, я хочу написать о людях, чей вклад в противостояние тоже весьма высок и чью деятельность можно поставить в пример современным российским бюрократам от спорта.
Виктор Давыдович Батуринский (1914–2002)
Заместитель председателя Шахматной федерации СССР – долгие годы был директором Центрального шахматного клуба СССР, принимал участие в работе ряда конгрессов и специальных комитетов ФИДЕ, возглавлял спортивные делегации на матчах на первенство мира в Багио (1978) и Мерано (1981).
Родился в Одессе, отцом Виктора Давыдовича был известный доктор экономических наук Давид Абрамович Гальперин – деятель левого крыла Бунда (взял себе псевдоним «Батуринский»). После переезда в Москву преподавал в институте Красной профессуры, был проректором Московского финансового института, членом Еврейского антифашистского комитета. Автор множества книг, посвященных сельскому хозяйству.
Виктор Батуринский закончил юридический факультет МГУ, по окончанию которого в 1939 году был призван рядовым в действующую армию. Проходил службу в Забайкальском военном округе. На сайте «Шахматисты фронтовики» описан боевой путь Виктора Батуринского.
«В 1940-м году он был уже помощником командира взвода. В начале 1941 года 46-я стрелковая дивизия передислоцировалась в лагеря под Тамбовом, а 12 июля уже вступила в бой с немцами в районе Рославля. Остатки дивизии отступили к Москве.
В сентябре 1941 года Батуринский назначен военным следователем 9-й Кировской дивизии московского народного ополчения. Она размещалась юго-западнее Ельни и 30 сентября во время наступления немцев на Москву (операция «Тайфун») попала под танковый удар. Вся 24-я армия, в состав которой входила Кировская дивизия, оказалась в окружении и понесла большие потери.
Почти две недели Батуринский с группой военнослужащих пробивались к своим. Местом воссоединения стало Бородинское поле.
В конце ноября Батуринский был отозван в Москву в распоряжение Главной военной прокуратуры, где и прослужил до конца войны, время от времени выезжая на разные участки фронта, работая следователем в СМЕРШе».
В сентябре 1941 года Батуринский назначен военным следователем 9-й Кировской дивизии московского народного ополчения. Она размещалась юго-западнее Ельни и 30 сентября во время наступления немцев на Москву (операция «Тайфун») попала под танковый удар. Вся 24-я армия, в состав которой входила Кировская дивизия, оказалась в окружении и понесла большие потери.
Почти две недели Батуринский с группой военнослужащих пробивались к своим. Местом воссоединения стало Бородинское поле.
В конце ноября Батуринский был отозван в Москву в распоряжение Главной военной прокуратуры, где и прослужил до конца войны, время от времени выезжая на разные участки фронта, работая следователем в СМЕРШе».
Виктор Давыдович не любил вспоминать войну и не оставил в своих воспоминаниях тот период своей жизни, а цитировать то, что про него писали его откровенные враги, не буду. Я не верю в то, что такой человек в разговорах с ними был настолько откровенен и подымал столь важную тему, однако продолжим.
В 1962–1963 участник следствия, судебного процесса и приведения в исполнение приговора шпиону Олегу Пеньковскому.
Участие в столь сложном деле многое говорит о профессиональных качествах Виктора Давыдовича и доверии к нему со стороны руководства. Из Главной военной прокуратуры Батуринский ушёл в отставку в 1970 году, после чего сконцентрировался на деятельности в Шахматной федерации СССР и стал директором Центрального шахматного клуба СССР в Москве. И это был правильный выбор: с шахматами он был знаком уже давно.
В 20 лет Виктор Батуринский был председателем шахматной секции московского городского совета профсоюзов (эту должность он занимал в течение трех лет). Играл в чемпионатах ЗабВО, на первенство Московского гарнизона, Москвы (1938, 1946), полуфинала чемпионата СССР (1945); 4-го и 9-го чемпионатов СССР, командного чемпионата Европы (1973–1977) и международных соревнований по переписке. Даже отрицательно к нему относящийся гроссмейстер Г. Б. Сосонкий в своей книге «Мои показания» характеризует Виктора Батуринского как шахматиста сильного, понимающего шахматную игру как минимум на уровне мастера.
Виктор Батуринский был автором большого числа книг, посвященных шахматам. Его книги – «Шахматное творчество Ботвинника», «Страницы шахматной жизни», «Короли и королевы шахмат», «На шахматном Олимпе», «Гроссмейстер Флор» – пользовались и пользуются популярностью у любителей шахмат. Он сохранил и приумножил уникальную шахматную библиотеку – свыше 7 тысяч томов; в этой библиотеке несколько аккуратно переплетенных томов – все партии, сыгранные Анатолием Карповым и записанные рукой.
Лев Альбурт, Борис Спасский, Виктор Корчной и другие шахматисты, проживающие за границей, отрицательно отзываются о Викторе Батуринском, особенный акцент они делают на службу в СМЕРШе. Виктор Корчной:
«Разговор о Батуринском – это разговор об историческом прошлом, далеко выходящий за рамки шахмат; это история фашизма и коммунизма, и начинать здесь следует с разницы между этими двумя формациями.
Фашизм был уничтожен во время последней войны, а коммунизм остался в живых и был разбит только несколько десятилетий спустя. И к осколкам этого разбитого прошлого и относится Батуринский.
Хотя он был только полковником, чин, может быть, и не такой высокий, но в свое время он занимал пост заместителя главного прокурора армии. Что это значит – объяснять не надо: на его счету тысячи жизней, конечно. Хотя лично своими руками, он никого, разумеется, не убил».
Фашизм был уничтожен во время последней войны, а коммунизм остался в живых и был разбит только несколько десятилетий спустя. И к осколкам этого разбитого прошлого и относится Батуринский.
Хотя он был только полковником, чин, может быть, и не такой высокий, но в свое время он занимал пост заместителя главного прокурора армии. Что это значит – объяснять не надо: на его счету тысячи жизней, конечно. Хотя лично своими руками, он никого, разумеется, не убил».
Про Корчного говорят, что он отличался прямотой суждений, обострённым чувством справедливости, может быть, лично я не понимаю, как человек, чей отец погиб на войне, а сам он первый турнир сыграл в бомбоубежище в блокадном Ленинграде, может сравнивать фашизм и коммунизм.
Так получилось, что я еще не раз буду упоминать Виктора Корчного.
Виктор Батуринский был жестким руководителем, можно сказать, даже грубым и мог спокойно сказать «В 41-м за такое расстреливали», на мой взгляд, почему он так поступал, дал ответ другой его недоброжелатель.
Слово Исеру Куперману, чемпиону мира по стоклеточным шашкам, который до его эмиграции из СССР встречался с Батуринским множество раз:
«От него зависело очень многое: привилегии, стипендии, отличия, но самое главное – зарубежные поездки. Эти поездки были мощным оружием в руках Батуринского.
С листом приглашений, поступивших в адрес федерации, он обходил начиная с чемпиона мира всех ведущих гроссмейстеров, принимая во внимание не только силу их игры, но и влияние наверху. Личные, именные приглашения тут не играли никакой роли, нередко приглашенный даже не узнавал об этом или узнавал случайно спустя годы. Список оставшихся турниров поступал в федерацию, которая занималась уже распределением остального.
Он был решительным, хитрым и безжалостным человеком, но обладал удивительным видением людей и очень хорошо чувствовал их намерения.
Еще задолго до того, как официально взошла звезда Карпова, Батуринский понял замечательным чутьем своим, на кого надо сделать ставку, и помогал тому безоговорочно и при любых обстоятельствах».
С листом приглашений, поступивших в адрес федерации, он обходил начиная с чемпиона мира всех ведущих гроссмейстеров, принимая во внимание не только силу их игры, но и влияние наверху. Личные, именные приглашения тут не играли никакой роли, нередко приглашенный даже не узнавал об этом или узнавал случайно спустя годы. Список оставшихся турниров поступал в федерацию, которая занималась уже распределением остального.
Он был решительным, хитрым и безжалостным человеком, но обладал удивительным видением людей и очень хорошо чувствовал их намерения.
Еще задолго до того, как официально взошла звезда Карпова, Батуринский понял замечательным чутьем своим, на кого надо сделать ставку, и помогал тому безоговорочно и при любых обстоятельствах».
Да, Виктор Давыдович Батуринский понимал, что за человек перед ним, фронтовик, долгие годы проработавший прокурором, он осознавал многое, видел он как личное и материальное берет верх над общим делом и интересами страны, конфликты с новым поколением были неизбежными.
Особенно это проявилось при подготовке к матчу за звание чемпиона мира по шахматам в 1972 года между Борисом Спасским и Робертом Фишером в Рейкьявике.
Виктор Батуринский – один из первых кто представил в Спорткомитет отчёт о подготовке Спасского, выразив беспокойство по поводу отношения чемпиона к защите своего титула. Он говорил о неготовности Спасского к выступлению под Советским флагом и давал безжалостный обзор общей подготовки чемпиона мира к грядущей миссии.
Виктор Батуринский включил в свой доклад такое заявление:
«Из-за сложного детства и пробелов в воспитании он позволяет себе незрелые замечания, нарушает спортивный режим и не выказывает необходимый уровень трудолюбия. Некоторые лица в нашей стране и за рубежом стараются играть на этих слабостях, питая его ложные представления о собственном величии, всячески подчёркивая «особую роль» чемпиона мира и стимулируя живущий в нем дух корысти».
Шахматисты, знавшие Спасского, говорили, что знали двух разных Спасских, претендента на звание чемпиона мира – трудолюбивого, настойчивого, по спортивному злого, прислушивающегося к чужому мнению, и чемпиона мира, не воспринимающего никакой критики, расслабленного и благодушного. В своих воспоминаниях Спасский часто говорил, что ему не дали достойно подготовиться к турниру.
Однако, по многочисленным воспоминаниям, Спасский оказался опытным интриганом и напрямую через голову своего руководства обратился в ЦК партии с перечнем своих требований по подготовке к матчу. Виктор Батуринский отказался ехать в Рейкьявик. 40 лет спустя в интервью «Спорт-Экспрессу» Борис Спасский сетовал:
«Напрасно не уехал, Хотя приказывали! Председатель Спорткомитета Сергей Павлов полчаса разговаривал со мной по телефону. Расписал, что делать: «Пишешь протест на это, на то, улетаешь…» Но я уперся – буду играть! Дурак, конечно. Все-таки матч выходил за пределы индивидуальных интересов».
Спасский лукавит, не захотел брать на себя ответственность, тут нужен был другой человек, который мог встать и хлопнуть дверью.
Обратимся к книге Джона Айдинау и Дэвида Эдмондса «Бобби Фишер идет на войну»:
«Спасский сообщил властям о своем нежелании, чтобы Батуринский был его представителем в ФИДЕ на переговорах об условиях матча. Ивонин пытался разубедить Спасского. Строго говоря, объяснял он, Батуринский был прав, не подписав доверенность (Виктор Батуринский отказался согласовать доверенность на продажу машины Спасскому). Но Спасский стоял на своем.
Точку поставил сам Батуринский: «Я сказал Ивонину, что отказываюсь ехать. Он ответил: паспорт и все документы уже готовы. Я повторил, что это неважно: если человек, который должен доверять мне, в доверии отказывает, я не поеду».
Ссора, без сомнения, расстроила Спасского, подорвав его силы. Переговорами стали заниматься Геллер, который понимал в шахматах, и заместитель начальника международного отдела Спорткомитета Александра Ивушкина, в чью работу входило установление отношений с международными спортивными федерациями. Она великолепно говорила по-английски, обладала широким опытом работы с другими федерациями и знала позицию Спорткомитета.
Однако с юридической точки зрения команда была недостаточно подкованной».
Точку поставил сам Батуринский: «Я сказал Ивонину, что отказываюсь ехать. Он ответил: паспорт и все документы уже готовы. Я повторил, что это неважно: если человек, который должен доверять мне, в доверии отказывает, я не поеду».
Ссора, без сомнения, расстроила Спасского, подорвав его силы. Переговорами стали заниматься Геллер, который понимал в шахматах, и заместитель начальника международного отдела Спорткомитета Александра Ивушкина, в чью работу входило установление отношений с международными спортивными федерациями. Она великолепно говорила по-английски, обладала широким опытом работы с другими федерациями и знала позицию Спорткомитета.
Однако с юридической точки зрения команда была недостаточно подкованной».
Руководство это осознало, на турнир в Багио руководителем советской делегации был назначен Виктор Давыдович Батуринский, и он справился со своей ролью блестяще.
Виктор Давыдович настоял, что матчи будут начинаться вечером в 17:00, что было максимально удобно для Карпова, так как он «сова», он решал массу других сопутствующих вопросов, договорился о неиспользование лифтов, когда спал Карпов, о времени стрижки газонов на полях для гольфа и о многом другом, что положительно сказалось на уровне игры советского чемпиона.
Виктору Давыдовичу пришлось отстаивать честь страны на многочисленных пресс-конференциях. В Багио приехало примерно 400 журналистов из многих стран, большинство из них ничего не понимали в шахматах, зато с удовольствием печатали на страницах газет все нападки Корчного и его представителя – Петры Лееверик.
Виктор Давыдович и здесь проявил себя, он тоже умел работать с прессой и смог сделать так, что представители ФИДЕ постепенно стали «уставать» от нападок команды Корчного, направленных в их адрес.
К сожалению, больше всего про Виктора Давыдовича писали его враги. Г. Б. Сосонко «Мои показания»:
«На всех заседаниях апелляционного жюри матча, в меморандумах, записках и заявлениях Батуринский с блеском отстаивал позицию советской стороны, доказывал свою правоту, раз за разом оставляя вражеский лагерь в растерянности, гневе и бессилии.
Инеке Баккер, тогдашний секретарь ФИДЕ, вспоминает, что Батуринский не только всё знал, но и помнил многое наизусть – правила, параграфы, законы, статьи, – и был очень хорош в их интерпретации: «Здесь записано так, но надо понимать этак, вы не обращаете внимания на оговорку этого пункта...» И так далее».
Инеке Баккер, тогдашний секретарь ФИДЕ, вспоминает, что Батуринский не только всё знал, но и помнил многое наизусть – правила, параграфы, законы, статьи, – и был очень хорош в их интерпретации: «Здесь записано так, но надо понимать этак, вы не обращаете внимания на оговорку этого пункта...» И так далее».
Но и Корчной, называвший тогда Батуринского «заплечным дел мастером» и «человеком по общепринятой морали преступником», сегодня спустя четверть века говорит:
«Хотя Батуринский был послушный солдат и хорошо исполнял приказы начальства, он был прекрасным юристом, и это его заслуга, что тогда в Багио советские так замечательно держались на переговорах и что Карпов обязан ему многим, очень многим. Батуринский был достойный защитник его, всей системы, и роль свою выполнил блестяще».
Вот еще один из примеров юридической грамотности Виктора Давыдовича. Приведу отрывок его переписки с президентом ФИДЕ Олафссоном из книги «Страницы шахматной жизни» по поводу несогласованного с делегацией СССР переноса срока начала матча между Каспаровым и Корчным в Мерано на один месяц.
«По этому поводу между нами состоялся обмен довольно резкими телеграммами.
Олафссон писал:
«Вы как юрист, должны знать, что две стороны не могут договориться о соглашении, в котором вовлечена третья сторона».
Батуринский отвечал:
«Вы как юрист (Олафссон по профессии адвокат), должны понимать текстуальное значение документа. К тому же Вы пользуетесь двойным подходом: откладываете матч, не спрашивая мнения организаторов, теперь же ссылаетесь на них».
Олафссон писал:
«Вы как юрист, должны знать, что две стороны не могут договориться о соглашении, в котором вовлечена третья сторона».
Батуринский отвечал:
«Вы как юрист (Олафссон по профессии адвокат), должны понимать текстуальное значение документа. К тому же Вы пользуетесь двойным подходом: откладываете матч, не спрашивая мнения организаторов, теперь же ссылаетесь на них».
В процессе сбора материала я наткнулся на такое воспоминание человека, далекого от шахматных проблем:
«В нашем доме, этажом ниже, прямо под нами жил Виктор Давыдович Батуринский. Я о нем знала лишь то, что он дружит с Анатолием Карповым и является шахматистом. А еще...
Когда в нашей квартире собирались гости (хорошо такое бывало редко), Виктор Давыдович поднимался к нам и, когда мама открывала ему дверь, очень вежливо просил: «Галочка. Пожалуйста, можно чуть потише. А то у меня люстра на потолке качается». Мама приглашала его в гости и, если мне не изменяет память, они с женой даже бывали у нас в гостях».
Когда в нашей квартире собирались гости (хорошо такое бывало редко), Виктор Давыдович поднимался к нам и, когда мама открывала ему дверь, очень вежливо просил: «Галочка. Пожалуйста, можно чуть потише. А то у меня люстра на потолке качается». Мама приглашала его в гости и, если мне не изменяет память, они с женой даже бывали у нас в гостях».
Петра Лееверик (Петронелла Лееверик)
Рассказав о представителях СССР на турнире в Багио, считаю, что необходимо представить и другую сторону, а олицетворяет ее, как ни странно, женщина трудной и интересной судьбы.
Вот как описывает свою первую встречу с ней Виктор Батуринский:
«Одна немолодая женщина, немного говорившая по-русски, вертелась возле советских шахматистов и заговаривала с нами. «Она шахматистка?» – поинтересовался я у одного из швейцарцев. «Нет, разве вы не знаете? Это подруга Корчного», – последовал ответ.
И действительно, как только Корчной проиграл партию Петросяну на матче, проходившем в итальянском городе Чокко, собеседница исчезла. Это была Петронелла Лееверик, которую в дальнейшем я не раз имел «удовольствие» лицезреть».
И действительно, как только Корчной проиграл партию Петросяну на матче, проходившем в итальянском городе Чокко, собеседница исчезла. Это была Петронелла Лееверик, которую в дальнейшем я не раз имел «удовольствие» лицезреть».
Шел 1945 год, война окончилась, и сразу началось противостояние вчерашних союзников СССР с США, наиболее горячим местом противостояния стала Вена, где разведки вели жесткую борьбу. В поле зрения советской разведки попала молодая девушка Петра Лееверик, в прошлом состоявшая в гитлерюгенде, а на момент ареста студентка, походившая обучение в Лейпциге и являющаяся членом католической студенческой организации. Во время возвращения на каникулы к родителям она оказалась в советской зоне столицы Австрии.
Петру Лееверик обвинили в шпионаже в пользу США. Единственное, что удалось найти из более-менее современных источников – это ее интервью, данное во время турнира во Львове:
«После войны я вернулась в Вену, чтобы продолжить обучение, потому что здесь жила моя бабушка. Вена, как и Берлин, была разделена на четыре оккупационные зоны, которыми руководили администрации стран-победительниц.
В университете я принадлежала к Союзу католической молодежи, который, однако, советская власть не признавала. Нас заставляли вступать в Союз свободной немецкой молодежи, он был на коммунистических позициях. Мне было 19, мы нелегально встречались с друзьями, которые разделяли мои взгляды.
Однажды во время перехода через границу оккупационной зоны меня задержал российский страж, который заявил, что в моем паспорте не хватает какого-то штампа. Предложил мне подождать, пока проверят паспорт. Это ожидание оказалось долгим – я вернулась домой через десять лет. Меня бросили в камеру и каждый день допрашивали.
Я не понимала ни одного русского слова, поэтому не знала, что они пишут в протоколе. Когда меня заставляли его подписать, отказывалась. Тогда меня «поселили» в камере площадью менее чем квадратный метр, где нельзя было ни сидеть, ни лежать, а только стоять в воде. Я простояла там две ночи, после чего подписала протокол. Тогда заявили, что меня, как агитатора, террориста и американского шпиона, приговаривают к двадцатилетнему заключению.
Так я попала на тяжелую работу в системе, известной как «Архипелаг Гулаг». Там было много таких, как я, из Австрии и Германии. Нас использовали как дешевую рабочую силу, мы были рабами. Мужчины работали в шахтах, а женщины – на железных, шоссейных дорогах, добывали камень. На память от работы отбойным молотком имею артроз».
В университете я принадлежала к Союзу католической молодежи, который, однако, советская власть не признавала. Нас заставляли вступать в Союз свободной немецкой молодежи, он был на коммунистических позициях. Мне было 19, мы нелегально встречались с друзьями, которые разделяли мои взгляды.
Однажды во время перехода через границу оккупационной зоны меня задержал российский страж, который заявил, что в моем паспорте не хватает какого-то штампа. Предложил мне подождать, пока проверят паспорт. Это ожидание оказалось долгим – я вернулась домой через десять лет. Меня бросили в камеру и каждый день допрашивали.
Я не понимала ни одного русского слова, поэтому не знала, что они пишут в протоколе. Когда меня заставляли его подписать, отказывалась. Тогда меня «поселили» в камере площадью менее чем квадратный метр, где нельзя было ни сидеть, ни лежать, а только стоять в воде. Я простояла там две ночи, после чего подписала протокол. Тогда заявили, что меня, как агитатора, террориста и американского шпиона, приговаривают к двадцатилетнему заключению.
Так я попала на тяжелую работу в системе, известной как «Архипелаг Гулаг». Там было много таких, как я, из Австрии и Германии. Нас использовали как дешевую рабочую силу, мы были рабами. Мужчины работали в шахтах, а женщины – на железных, шоссейных дорогах, добывали камень. На память от работы отбойным молотком имею артроз».
Да, разведка грязное дело, но ее цель – получение информации, Петра Лееверик не могла не понимать, в чем ее обвиняют.
Также хочется напомнить, что в СССР было достаточно специалистов, владеющих немецким языком, жизнь заставила выучить в период между 1941 и 1945 годом.
Хочу обратить внимание на один момент, перед развалом СССР, когда Горбачев предложил вернуть Виктору Корчнову гражданство и всячески его обхаживал, он мог потребовать поднять дело Петры Лееверик, своей супруги, и настоять как минимум на принесении извинений на самом высоком уровне.
Не стал настаивать? Нет, это не тот человек, в своих книгах он излил всю свою желчь по отношению к СССР.
Побоялся? Может быть, архивы – они такие, никогда не знаешь, какие тайны станут известны. А они уже были известны, просто спустя много лет о них странным образом забыли, в «Неделе» № 46 за 1978 год помещен фотодокумент: собственноручные показания Петронеллы Хейни – ныне Петры Лееверик, в которых она рассказывает о своей агентурной связи с американским разведчиком Сорреллом.
Там же опубликован очерк Леонида Колосова «За кулисами Багио», где говорится:
«В австрийском городе Шердинге Хейни попала в поле зрения Си-Ай-Си. Американский военный разведчик Герберт Соррелл начал «работать» с девицей. Сначала взял ее на содержание, затем предложил тайное сотрудничество с разведслужбой.
Вот выдержки из протокола допроса тридцатилетней давности:
– Значит, вы согласились заниматься шпионажем против Советского Союза в пользу американской разведки?
– Да, это так. Я дала согласие на сотрудничество. Мистер Соррелл предложил мне поехать в город Урфар, завязать там знакомства с советскими офицерами…
Пока Петронелла находилась на связи у мистера Соррелла, она успела познакомиться с некоторыми из его коллег из Си-Ай-Си, о чем охотно рассказала во время допросов советскому офицеру.
– Назовите известных вам сотрудников Си-Ай-Си в городе Шердинге и их приметы.
– Мне известны: полковник Рауль – начальник разведки (примерно 45 лет, высокий, полный, волосы каштановые, небольшие усы); Морис – сотрудник Си-Ай-Си (34 года, блондин, глаза серые, рост около 175 см); Стив, венгр по национальности (около 30 лет, высокий, волосы черные, носит усы); Вензеловский – переводчик Си-Ай-Си, поляк по национальности (около 40 лет, полный, брюнет, носит очки)…»
Вот выдержки из протокола допроса тридцатилетней давности:
– Значит, вы согласились заниматься шпионажем против Советского Союза в пользу американской разведки?
– Да, это так. Я дала согласие на сотрудничество. Мистер Соррелл предложил мне поехать в город Урфар, завязать там знакомства с советскими офицерами…
Пока Петронелла находилась на связи у мистера Соррелла, она успела познакомиться с некоторыми из его коллег из Си-Ай-Си, о чем охотно рассказала во время допросов советскому офицеру.
– Назовите известных вам сотрудников Си-Ай-Си в городе Шердинге и их приметы.
– Мне известны: полковник Рауль – начальник разведки (примерно 45 лет, высокий, полный, волосы каштановые, небольшие усы); Морис – сотрудник Си-Ай-Си (34 года, блондин, глаза серые, рост около 175 см); Стив, венгр по национальности (около 30 лет, высокий, волосы черные, носит усы); Вензеловский – переводчик Си-Ай-Си, поляк по национальности (около 40 лет, полный, брюнет, носит очки)…»
«В 1946 году, – продолжает автор очерка, – Петронелла начала работать ассистенткой в лейпцигском институте археологии. И тут вот случился казус.
Сама Хейни рассказывала в письменных показаниях об этом «казусе» следующим образом:
«В музее, находящемся в ведении института археологии, имелись очень ценные экспонаты: греческие вазы, бюсты и другие предметы старины… Мы их продавали по очень высоким ценам американцам…
Я лично передавала экспонаты одному парню (не помню его имени), а он перевозил их в Берлин. Потом об этих операциях стало известно профессору Швайцеру. Он вызвал меня в институт археологии…
Оставшиеся у меня экспонаты я вернула, но пришлось уехать из Лейпцига – о скандале стало известно слишком многим.
Кроме того, часть экспонатов уплыла в Америку, и могло возникнуть судебное дело. Я решила вернуться в Австрию…»
Сама Хейни рассказывала в письменных показаниях об этом «казусе» следующим образом:
«В музее, находящемся в ведении института археологии, имелись очень ценные экспонаты: греческие вазы, бюсты и другие предметы старины… Мы их продавали по очень высоким ценам американцам…
Я лично передавала экспонаты одному парню (не помню его имени), а он перевозил их в Берлин. Потом об этих операциях стало известно профессору Швайцеру. Он вызвал меня в институт археологии…
Оставшиеся у меня экспонаты я вернула, но пришлось уехать из Лейпцига – о скандале стало известно слишком многим.
Кроме того, часть экспонатов уплыла в Америку, и могло возникнуть судебное дело. Я решила вернуться в Австрию…»
В том же интервью Петра Лееверик заявила:
«Михаил Таль сказал нам потом что, если бы Корчной стал чемпионом мира, он бы долго не прожил. Диссидент не имел права побеждать представителя коммунистической системы. Такая тогда была действительность. Даже президент ФИДЕ Кампоманес был агентом КГБ.
– Неужели?
– Да, мы дома имеем документальное подтверждение, которое получили из России».
– Неужели?
– Да, мы дома имеем документальное подтверждение, которое получили из России».
Странно, но в книге «КГБ играет в шахматы» за авторством Корчного и Бориса Гулько, историка Юрия Фельштинского, а также бывшего сотрудника КГБ Владимира Попова тоже есть такая информация, а вот фотодокумента нет.
Продолжим.
Петра Лееверик десять лет провела в лагерях и освободилась по «аденауэровской» амнистии 1956 года. Вышла замуж, родила двоих детей, развелась, работала в крупной фармацевтической фирме и, по воспоминаниям, испытывала лютую ненависть к СССР, ее можно понять. Пыталась завязать контакт и с высланным на Запад Александром Солженицыным, не получилось.
Знакомство Петры и Корчнова произошло так, как в шпионском женском сериале.
«Он давал сеанс одновременной игры в Цюрихе, в котором я принимала участие. Я взяла с собой книжку, которую когда-то получила как приз за победу в шахматных соревнованиях в лагере. Там играли фигурами, сделанными из хлеба. Книга имела название «Воскресение» Толстого с надписью на русском языке от начальника лагеря. Книжка лежала рядом со мной, и Корчной все время, проходя мимо меня, обращал на нее внимание.
После 27 ходов я сдалась, потому что проиграла фигуру, но после сеанса попросила организаторов представить меня гроссмейстеру. Мы встретились в ресторане, много разговаривали. Через некоторое время я поехала в Голландию по служебным делам, а Виктор как раз находился в Амстердаме. Я ему позвонила, мы встретились, и с того времени мы вместе».
После 27 ходов я сдалась, потому что проиграла фигуру, но после сеанса попросила организаторов представить меня гроссмейстеру. Мы встретились в ресторане, много разговаривали. Через некоторое время я поехала в Голландию по служебным делам, а Виктор как раз находился в Амстердаме. Я ему позвонила, мы встретились, и с того времени мы вместе».
Признаюсь, я плохой человек и не могу не съязвить: как мило, встреча Штирлица с женой в кафе меркнет перед этой случайной встречей, в голову приходит мысль, а может, Петра Лееверик – перевербованный агент КГБ, получившая задание прибрать к рукам Виктора Корчного? А что если это именно она не дала Корчному стать чемпионом мира? Но чур меня.
Виктор Корчной, оказавшись на «свободе», был абсолютно к ней не готов, конечно, это не СССР.
Дадим слово Джону Айдинау и Дэвиду Эдмондсу «Бобби Фишер идет на войну»:
«Ни в одной стране мира шахматы не предоставляли ребёнку такой финансовой помощи, какую получил Спасский. И ни в какой другой стране шахматы не считались частью государственной системы, а успех игроков не рассматривался как символ её превосходства.
В Советском Союзе шахматные звезды превозносились до небес и пользовались различными привилегиями; имена лучших игроков были широко известны, результаты их выступлений публиковались в газетах, а их самих узнавали на улицах».
В Советском Союзе шахматные звезды превозносились до небес и пользовались различными привилегиями; имена лучших игроков были широко известны, результаты их выступлений публиковались в газетах, а их самих узнавали на улицах».
В Нидерландах Виктор Корчной стал героем одного дня, потом о нем забыли, гражданство не предоставили, ну шахматист, ну и что. Да, приглашали играть сеансы одновременной игры, больших денег это не приносило. Понятие командной игры даже среди помощников турнира было весьма вольным.
Корчной потом возмущался предательством своего помощника:
«Но в уже сколоченном лагере – Кин, Стин, Мурей – не все было в порядке.
Через два месяца после окончания матча со Спасским я узнал, что Кин выпустил книгу о закончившемся матче. Разрешения на это он у меня не спросил, хотя опубликовал наши совместные анализы.
Еще обиднее был факт, что он работал над книгой вдвоем с Д. Леви, тем самым Леви, который в свое время выпустил книгу моих избранных партий без моего разрешения, тем самым Леви, который к началу матча Карпов – Корчной подготовил к изданию книгу Карпова со скандальным названием «Моя жизнь – шахматы».
Скандальным, как догадался уже читатель, потому, что книга с идентичным названием уже вышла год назад, но моя книга! Мне стала понятна и причина усталости Кина в последние недели матча со Спасским – он работал над книгой!
Сейчас, когда я печатаю эти страницы, я отчетливо осознаю свою ошибку: мне следовало отрезать кусок организма, зараженный гангреной наживы!»
Через два месяца после окончания матча со Спасским я узнал, что Кин выпустил книгу о закончившемся матче. Разрешения на это он у меня не спросил, хотя опубликовал наши совместные анализы.
Еще обиднее был факт, что он работал над книгой вдвоем с Д. Леви, тем самым Леви, который в свое время выпустил книгу моих избранных партий без моего разрешения, тем самым Леви, который к началу матча Карпов – Корчной подготовил к изданию книгу Карпова со скандальным названием «Моя жизнь – шахматы».
Скандальным, как догадался уже читатель, потому, что книга с идентичным названием уже вышла год назад, но моя книга! Мне стала понятна и причина усталости Кина в последние недели матча со Спасским – он работал над книгой!
Сейчас, когда я печатаю эти страницы, я отчетливо осознаю свою ошибку: мне следовало отрезать кусок организма, зараженный гангреной наживы!»
Господин Корчной, какая «гангрена наживы», ничего личного – просто бизнес.
Призовые от турниров небольшие, этому возмущался еще Бобби Фишер, нужен свой менеджер, юрист, бухгалтер (налоги нужно платить), доктор... И, несомненно, Корчной мог пропасть в этом новом для него мире. И за решение этих трудностей взялась Петра Лееверик.
Она была охранником, водителем, секретаршей, юристом, менеджером, официальным представителем Корчнова – и неплохо с этим справлялась.
Одна проблема характер – у Петры Лееверик был склочный. Она в Багио отстаивала интересы Корчнова, жестко, даже фанатично, но больше мешала, делая на пресс-конференциях заявления типа: «Корчной покинул СССР и ради того, чтобы быть свободным от отвратительной необходимости здороваться с такими людьми, как Карпов и его шайка». Или: «Надеюсь, я выступаю не за десять лет до советского вторжения в Швейцарию».
В итоге секунданты претендента отстранили Лееверик от поста руководителя делегации. В личном общении с официальными представителями ФИДЕ она была очень несдержанной.
Эпилог
Корчной и Петра Лееверик жили долго, Петра даже сказала такую фразу, когда Виктор Корчной умер: «Как хорошо, что Виктор Львович умер раньше. Когда бы это случилось наоборот, ему было бы трудно без меня».
Корчной получил гражданство Швейцарии в 1994 году. Он, несомненно, был доволен своей судьбой, ведь он часто говорил, что все дело в деньгах, и он их получил.
Со своей второй женой он увидел крушение СССР, часто приезжал в Россию и общался с так презираемым им на страницах его книг Карповым, выступал даже за его команду.
Во всех современных статьях, посвящённых Корчному и Петре Лееверик, упоминается только подвал с холодной водой и бесчеловечная жестокость СМЕРШа.
После того, как Корчной в Мерано проиграл Карпову, его жене Белле и сыну Игорю разрешили покинуть СССР. В Цюрихе в аэропорту их встречал адвокат, который вручил Белле копию заявления о разводе. Состояние здоровья Беллы продолжало ухудшаться. Она скончалась в 1995 году. Корчной не счёл нужным присутствовать на церемонии прощания с женщиной, с которой прожил почти двадцать лет, «он отличался прямотой суждений, обострённым чувством справедливости».
Виктор Давыдович Батуринский прожил долгую жизнь, последние годы его жизни были очень тяжёлыми: он ослеп, очень плохо слышал, не выходил из квартиры, продал (завещал) свою коллекцию книг по шахматам. Но когда заходила речь о шахматах, особенно о матче Спаский – Фишер, он вспыхивал, эта рана поражения до конца дней не зажила.
Один интересный момент: Интернет буквально завален воспоминаниями уехавших из СССР шахматистов, они легко доступны, а вот книги Виктора Давыдовича пришлось искать.
Однако при прочтении мемуаров Льва Альбурта, Виктора Корчного, Генадия Сосонко и других я сразу вспомнил одну знаменитую историю: «Как-то Черчилля спросили, читал ли он воспоминания одного немецкого генерала, в которых тот неодобрительно о нем высказался. Черчилль поморщился и сказал: «Немецкие генералы проиграли войну, зато преуспели в написании мемуаров».
Уважаемый читатель, не получилось у меня быть объективным и непредвзятым...
Информация