«Я хочу сообщить следующее…»
Плен и военнопленные были и остаются непременным атрибутом, как большой войны, так и локального вооруженного конфликта. Однако в нашей стране долгое время тему советских военнослужащих попавших в плен во время Великой Отечественной войны старались без особой на то необходимости не затрагивать, а если уж её приходилось касаться, то делалось это очень «лаконично», без особых подробностей.
Но, как известно, «природа не терпит пустоты» и с конца 80-х годов прошлого века на головы читателей и зрителей буквально обрушился шквал публикаций и передач о судьбе советских военнопленных. Правда, в основном на тему «как тысячи попавших в плен солдат прямо из лагерей немецких попадали в ГУЛАГ».
Сегодняшние СМИ любого военнослужащего, попавшего в лагерь после возвращения из плена или просто осужденного во время войны, считают не иначе как безвинным страдальцем. Эта мысль буквально вдалбливается в голову обывателю телевидением (самый яркие примеры тому – телесериал «Штрафники» или фильм «Последний бой майора Пугачева», растиражированные ко всему прочему на видео и DVD), газетами и разнообразными журналами.
С другой стороны шокирующая информация, например, о десятках, если не сотнях перебежчиков, ежедневно переходивших на сторону немцев, кстати, опубликованная во вполне доступных изданиях, никогда не становилась предметом для широкого обсуждения. Да, принять и объяснить это очень не просто. Куда проще привычно обвинить во всем «тирана» Сталина и «плохих» НКВД-шников.
В изданном в 1996 году пятом томе «Книги памяти Мурманской области» есть следующие строки: «ПИВВУЕВ Ферапонт Николаевич, мичман, старшина группы мотористов торпедного катера Северного флота (ТКА-14), погиб в бою 23.12.1943 в районе Варангер-фьорда» [1].
Речь здесь идет о безуспешной атаке четырьмя советскими торпедными катерами немецкого конвоя, в ночь с 22 на 23 декабря 1943 года восточнее острова Лилле-Эккерей. Причиной неудачи, вероятно, стало позднее обнаружение катерниками противника в условиях плохой видимости. В результате вместо согласованной атаки завязался встречный бой с кораблями охранения в котором погиб ТКА №14 [2].
Через четверо суток, 27 декабря 1943 года, командир 1-го отдельного дивизиона торпедных катеров ОВР-а Главной базы СФ своим приказом исключил экипаж ТКА №14 из списков части, как «пропавших без вести в бою с немецко-фашистским захватчиками» [3]. Однако старшина Пиввуев, не смотря на соответствующие приказы и записи в документах, не погиб и не пропал безвестно, а остался жив. Пять человек из экипажа катера (в том числе и Пиввуев) были после боя подняты немцами с воды и попали в плен. Поэтому уже 23 декабря 1943 года он был допрошен офицерами немецкой военной разведки. Благодаря любезности мурманского писателя В.В. Сорокажердьева нам стал доступен протокол допроса старшины Пиввуева. Мы приводим ниже его перевод с самыми минимальными сокращениями, не изменяющими смысла текста.
Итак, перед нами «Протокол опроса № 5012», составленный в отделе Iс (т.е. разведывательном) штаба 210-й пехотной дивизии 23 декабря 1943 года. Опрос проводил обер-лейтенант Пардон в присутствии переводчика зондерфюрера Эберта.
В первой части протокола, озаглавленной «О личности», сказано следующее:
«Русский военнопленный Фьевагонт (Имя Ферапонт, непривычно для немецкого уха, поэтому переводчик просто неправильно его перевел) Николаевич Пиввуев взят в плен около 19 часов 22 декабря в морском бою восточнее Киберга силами 61-й сторожевой флотилии. Родился 25 декабря 1907 года в Териберке под Мурманском. Русский, православный. Последнее место жительства до призыва – Териберка. Гражданская профессия – штурман 100-тонного судна рыболовецкого колхоза в Териберке. Женат, детей не имеет. Образование – три класса народной школы в Териберке. Призван 8 июля 1941 года для прохождения службы на торпедные катера. Воинское звание – старшина (моторист). Служит уже два года мотористом на торпедном катере №14, базирующемся в Кувшинской Салме западнее Полярного».
Вторая часть протокола озаглавлена «О деле». И хотя такой буквальный перевод некорректен, но мы оставим его без правки. Уж очень хорошо он передает суть дела (простите за невольный каламбур). Первые строки второй части посвящены описанию Пиввуевым своего заведования, т.е. элементов конструкции торпедного катера типа Д-3. Мы это описание пропустим, а начнем сразу с рассказа старшины об обстоятельствах своего пленения.
«1. …
Сегодня в 14:30 по русскому времени (12:30 берлинского) мы покинули нашу базу – Кувшинскую Салму. Кроме штатного экипажа на борту находился врач и морской офицер. Врача мы должны были доставить в Пумманки. Морской офицер там же должен был перейти на торпедный катер №13. Еще на борту находились двое юнгов, взятых вместе со мною в плен. Кроме нас в плен попали еще двое моих товарищей. Пленение произошло в тот момент, когда катер таранил и опрокинул немецкий корабль. Все остальные, находившиеся на борту, погибли.
Как я уже сказал, мы покинули базу сегодня в 14:30. С нами вышли также торпедные катера №22 и 201. Мы направлялись в Пумманки, но уже у Вайтолахти (северо-западная оконечность п-ва Рыбачий) встретились с катерами №12 и 13. Последние базировались в Пумманки. Торпедные катера №12, 13 и 201 такого же типа, что и наш, в то время как катер №22 является катером американского производства типа «Хиггинс».
Мы встретились у Вайтолахти в 18 часов русского времени (16:00 берлинского) и оттуда все вместе в кильватерном строю направились в район Лилле-Эккерей. Командир флотилии, капитан 2-го ранга Чекуров, сообщил, что ожидается нападение на конвой. Откуда поступили сведения о прохождении конвоя, я не знаю. Мы узнали об этом лишь в последний момент. Катера имели на борту радиостанции. От Лилле-Эккерей первоначально мы двинулись в северном направлении вдоль береговой линии. Катера №12, 13 и 201 остались возле берега, тогда как наш катер №14 и №22 прошли дальше к северу. Конвой, появившийся с западного направления, попал между нашими группами таким образом, что мы оказались на его флангах. Наш катер столкнулся с немецким кораблем и затонул. О судьбе других катеров мне ничего не известно».
Итак, в первом разделе деловой части допроса моряк-катерник ничего такого особенного немцам и не рассказал. Конечно, с точки зрения военной Присяги, Устава, да и общемировой практики толкования прав военнопленного, он должен был сообщить только свое имя, воинское звание и часть. Большего от него, по разного рода конвенциям, и требовать было нельзя. Впрочем, с точки зрения здравого смысла, своим рассказом Пиввуев особого ущерба Северному флоту не нанес. Хотя вел себя, отметим, достаточно разговорчиво. И по военному времени, такая разговорчивость с офицером разведки противника, вряд ли, могла быть поощряемой.
Ну, рассказал бы, что по должности и званию не мог не знать: о катерах, о командирах. Дальше станешь для немецкой разведки неинтересен и отправишься в лагерь для военнопленных. А там постарайся с достоинством испить горькую чашу плена, раз уж она тебя не миновала. Однако этим все не закончилось, и старшина Пиввуев продолжал говорить.
«2. Хочу дополнить. Мне не известно, чтобы в последние дни аналогичные операции проводились у норвежского побережья.
Однако я хочу сообщить следующее. Наш катер №14 с 26 ноября по 13 декабря 1943 года базировался в Пумманки. Там мы жили в землянках, расположенных непосредственно в поселке. 5 или 6 декабря 1943 года из Озерко сухопутным путем в Пумманки прибыли 25 человек, в том числе радист, под командой двух офицеров. Они разместились в землянках недалеко от нас. От них мы узнали о принадлежности вновь прибывших к Разведывательному отделу Северного флота. Эта группа прибыл на минном заградителе из Полярного в Озерко, а оттуда перешел в Пумманки. На вооружении группы имеются винтовки, ручные гранаты, пистолеты-пулеметы, бойцы снабжены зимними маскхалатами и лыжами. Кроме того, они привезли с собой девять резиновых лодок на три человека каждая. Во время нашего пребывания в Пумманки разведчики тренировались в быстрой посадке/высадке и управлении лодками. Кроме того, проводилась лыжная подготовка.
Мы слышали от них, что разведчиков собираются высадить на норвежское побережье. Высадка должна была производиться с торпедных катеров №12 и 13, базирующихся в Пумманки. Эту информацию подтвердил и наш командир.
Выполнила ли группа свое задание, я не знаю. Катера №12 и 13 оставались в Пумманки и после нашего ухода в Кувшинскую Салму. Вполне возможно, что за прошедшее время высадка группы уже произошла. С катерами номер 12 и 13 мы встретились лишь сегодня у Вайтолахти. Ни я, ни четверо моих товарищей, взятых в плен, не можем ничего сказать об проведении разведывательной операции».
Возникает простой вопрос: тебя кто за язык тянул? Зачем выдавать информацию, о которой сами немцы и не додумались бы спросить. Ответ напрашивается только один – Пиввуев просто-напросто предал разведчиков, ради призрачной возможности этим предательством выторговать себе у противника какое-нибудь снисхождение. При этом заметим, что старшина не «зеленый» новобранец, впервые оказавшийся в огне войны. Нет, это ветеран, награжденный орденом Отечественной войны и медалью «За отвагу» [4]! Тем не менее, из него так и прет желание еще что-то добавить.
«Я могу только сообщить следующее. Во время стоянки с 13 по 20 декабря в Кувшинской Салме на нашем катере проводились ремонтные работы. 21 декабря мы вышли в Полярный для погрузки торпед. Кроме того, на катер было погружено продовольствие на 10 дней для разведгруппы, находящейся в Пумманки. Это продовольствие не могло предназначаться для наших экипажей, так как в базе имелся 20-дневный запас.
Продовольствие, принятое в Полярном, скорее всего, было предназначено для 25 разведчиков, базировавшихся в Пумманки. Я думаю, что они или еще находятся там, или продолжают операцию.
В группе не было норвежцев или гражданских лиц. Все были русскими в военной форме. Имена обоих офицеров-разведчиков мне не известны.
Ничего более сказать не могу».
Да, что же ещё тут можно сказать. Уж, все что мог и не мог выдать – выдал. Вспомнил все подробности и вдобавок снабдил их собственными комментариями.
Интересное примечание сделали в документе допрашивавшие Пиввуева немецкие разведчики.
«Оценка.
Пленный производит впечатление надежного источника, которому можно верить. Он давал показания безо всякого принуждения. Его показания можно считать достоверными.
Протокол прочитан пленному на его родном языке. Пленный с изложенным согласен».
Надо сказать, что, к счастью, Пиввуев зря старался. Два торпедных катера из Пумманки успели высадить разведывательно-диверсионную группу на южный берег полуострова Варангер за сутки до его пленения. Разведчики устроили успешную засаду на прибрежном шоссе и взяли в плен двух ефрейторов из 2-й батареи 46-го зенитного полка, прикрывавшей аэродром Свартнес.
А что же сам старшина Пиввуев? Он пережил и плен и войну. В Норвегии не остался, а был вывезен немцами в Германию, где его и освободили победной весной 1945 года части 1-го Белорусского фронта. Естественно, что старшина был направлен в спецлагерь НКВД для прохождения проверки. Про «особистов» сочинено не мало различных «страшилок», «красной нитью» в которых проходит тезис об их исключительной «тупости». На самом деле контрразведчики даром свой хлеб не ели, и Пиввуеву пришлось «платить по счетам». В том же мае 1945 года, он был осужден военным трибуналом за измену Родине к 10 годам исправительно-трудовых лагерей по статье 58, часть 1, пункт «б» [5].
Напомним, что согласно действовавшему в то время Уголовному кодексу статья 58-1 «а» – предусматривала наказание за «Измену Родине, т.е. действия, совершенные гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как то: шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу, караются высшей мерой уголовного наказания – расстрелом с конфискацией всего имущества, а при смягчающих обстоятельствах – лишением свободы на срок 10 лет с конфискацией всего имущества.
Статья 58-1 «б» – Те же преступления, совершенные военнослужащими, караются высшей мерой уголовного наказания – расстрелом с конфискацией всего имущества».
Не исключено, что в какой-нибудь книге памяти жертв политических репрессий Мурманской области (если таковая, конечно, существует) есть следующие строки: «ПИВВУЕВ Ф.Н. Старшина-моторист торпедного катера №14 Северного флота. 23 декабря 1943 года попал в плен. По возвращении из плена стал жертвой незаконных репрессий, погиб в лагерях под Норильском».
Но, зададимся вопросом, разве старшина Пиввуев был осужден «не за что» и «слишком жестоко»? Беспристрастный и объективный анализ дает только один ответ – нет, он был наказан за дело! Более того, к нему отнеслись со снисхождением, принимая во внимание, то, что война уже победно закончилась.
В заключение, без комментариев, справка. Из примерно двух миллионов советских военнопленных, освобожденных в ходе боевых действий или репатриированных на Родину после войны, было осуждено только около 4%. В это число входит и наш «безвинно пострадавший от режима» старшина.
Выводы же пусть каждый сделает сам.
Примечания:
1. Книга Памяти – Т.5 – Мурманск, 1996 – С.120
2. Богатырев С.В., Ларинцев Р.И., Овчаренко А.В. Морская война в Заполярье. 1941-1945. Справочник-хроника. – Северодвинск,2001. C.56
3. ЦВМА, Ф. 4038, Оп. 54, Д. 23
4. ЦВМА, Ф. 864, Оп. 1, Д. 1358
5. ЦАМО, Ф. 58, Оп. 18003, Д. 955
Но, как известно, «природа не терпит пустоты» и с конца 80-х годов прошлого века на головы читателей и зрителей буквально обрушился шквал публикаций и передач о судьбе советских военнопленных. Правда, в основном на тему «как тысячи попавших в плен солдат прямо из лагерей немецких попадали в ГУЛАГ».
Сегодняшние СМИ любого военнослужащего, попавшего в лагерь после возвращения из плена или просто осужденного во время войны, считают не иначе как безвинным страдальцем. Эта мысль буквально вдалбливается в голову обывателю телевидением (самый яркие примеры тому – телесериал «Штрафники» или фильм «Последний бой майора Пугачева», растиражированные ко всему прочему на видео и DVD), газетами и разнообразными журналами.
С другой стороны шокирующая информация, например, о десятках, если не сотнях перебежчиков, ежедневно переходивших на сторону немцев, кстати, опубликованная во вполне доступных изданиях, никогда не становилась предметом для широкого обсуждения. Да, принять и объяснить это очень не просто. Куда проще привычно обвинить во всем «тирана» Сталина и «плохих» НКВД-шников.
В изданном в 1996 году пятом томе «Книги памяти Мурманской области» есть следующие строки: «ПИВВУЕВ Ферапонт Николаевич, мичман, старшина группы мотористов торпедного катера Северного флота (ТКА-14), погиб в бою 23.12.1943 в районе Варангер-фьорда» [1].
Торпедный катер Северного флота типа Д-3 в походе
Речь здесь идет о безуспешной атаке четырьмя советскими торпедными катерами немецкого конвоя, в ночь с 22 на 23 декабря 1943 года восточнее острова Лилле-Эккерей. Причиной неудачи, вероятно, стало позднее обнаружение катерниками противника в условиях плохой видимости. В результате вместо согласованной атаки завязался встречный бой с кораблями охранения в котором погиб ТКА №14 [2].
Через четверо суток, 27 декабря 1943 года, командир 1-го отдельного дивизиона торпедных катеров ОВР-а Главной базы СФ своим приказом исключил экипаж ТКА №14 из списков части, как «пропавших без вести в бою с немецко-фашистским захватчиками» [3]. Однако старшина Пиввуев, не смотря на соответствующие приказы и записи в документах, не погиб и не пропал безвестно, а остался жив. Пять человек из экипажа катера (в том числе и Пиввуев) были после боя подняты немцами с воды и попали в плен. Поэтому уже 23 декабря 1943 года он был допрошен офицерами немецкой военной разведки. Благодаря любезности мурманского писателя В.В. Сорокажердьева нам стал доступен протокол допроса старшины Пиввуева. Мы приводим ниже его перевод с самыми минимальными сокращениями, не изменяющими смысла текста.
Итак, перед нами «Протокол опроса № 5012», составленный в отделе Iс (т.е. разведывательном) штаба 210-й пехотной дивизии 23 декабря 1943 года. Опрос проводил обер-лейтенант Пардон в присутствии переводчика зондерфюрера Эберта.
В первой части протокола, озаглавленной «О личности», сказано следующее:
«Русский военнопленный Фьевагонт (Имя Ферапонт, непривычно для немецкого уха, поэтому переводчик просто неправильно его перевел) Николаевич Пиввуев взят в плен около 19 часов 22 декабря в морском бою восточнее Киберга силами 61-й сторожевой флотилии. Родился 25 декабря 1907 года в Териберке под Мурманском. Русский, православный. Последнее место жительства до призыва – Териберка. Гражданская профессия – штурман 100-тонного судна рыболовецкого колхоза в Териберке. Женат, детей не имеет. Образование – три класса народной школы в Териберке. Призван 8 июля 1941 года для прохождения службы на торпедные катера. Воинское звание – старшина (моторист). Служит уже два года мотористом на торпедном катере №14, базирующемся в Кувшинской Салме западнее Полярного».
Вторая часть протокола озаглавлена «О деле». И хотя такой буквальный перевод некорректен, но мы оставим его без правки. Уж очень хорошо он передает суть дела (простите за невольный каламбур). Первые строки второй части посвящены описанию Пиввуевым своего заведования, т.е. элементов конструкции торпедного катера типа Д-3. Мы это описание пропустим, а начнем сразу с рассказа старшины об обстоятельствах своего пленения.
«1. …
Сегодня в 14:30 по русскому времени (12:30 берлинского) мы покинули нашу базу – Кувшинскую Салму. Кроме штатного экипажа на борту находился врач и морской офицер. Врача мы должны были доставить в Пумманки. Морской офицер там же должен был перейти на торпедный катер №13. Еще на борту находились двое юнгов, взятых вместе со мною в плен. Кроме нас в плен попали еще двое моих товарищей. Пленение произошло в тот момент, когда катер таранил и опрокинул немецкий корабль. Все остальные, находившиеся на борту, погибли.
Как я уже сказал, мы покинули базу сегодня в 14:30. С нами вышли также торпедные катера №22 и 201. Мы направлялись в Пумманки, но уже у Вайтолахти (северо-западная оконечность п-ва Рыбачий) встретились с катерами №12 и 13. Последние базировались в Пумманки. Торпедные катера №12, 13 и 201 такого же типа, что и наш, в то время как катер №22 является катером американского производства типа «Хиггинс».
Мы встретились у Вайтолахти в 18 часов русского времени (16:00 берлинского) и оттуда все вместе в кильватерном строю направились в район Лилле-Эккерей. Командир флотилии, капитан 2-го ранга Чекуров, сообщил, что ожидается нападение на конвой. Откуда поступили сведения о прохождении конвоя, я не знаю. Мы узнали об этом лишь в последний момент. Катера имели на борту радиостанции. От Лилле-Эккерей первоначально мы двинулись в северном направлении вдоль береговой линии. Катера №12, 13 и 201 остались возле берега, тогда как наш катер №14 и №22 прошли дальше к северу. Конвой, появившийся с западного направления, попал между нашими группами таким образом, что мы оказались на его флангах. Наш катер столкнулся с немецким кораблем и затонул. О судьбе других катеров мне ничего не известно».
Советские торпедные катера Северного флота типа Д-3 в походе. На заднем плане катер с тактическим номером ТК-15
Итак, в первом разделе деловой части допроса моряк-катерник ничего такого особенного немцам и не рассказал. Конечно, с точки зрения военной Присяги, Устава, да и общемировой практики толкования прав военнопленного, он должен был сообщить только свое имя, воинское звание и часть. Большего от него, по разного рода конвенциям, и требовать было нельзя. Впрочем, с точки зрения здравого смысла, своим рассказом Пиввуев особого ущерба Северному флоту не нанес. Хотя вел себя, отметим, достаточно разговорчиво. И по военному времени, такая разговорчивость с офицером разведки противника, вряд ли, могла быть поощряемой.
Ну, рассказал бы, что по должности и званию не мог не знать: о катерах, о командирах. Дальше станешь для немецкой разведки неинтересен и отправишься в лагерь для военнопленных. А там постарайся с достоинством испить горькую чашу плена, раз уж она тебя не миновала. Однако этим все не закончилось, и старшина Пиввуев продолжал говорить.
«2. Хочу дополнить. Мне не известно, чтобы в последние дни аналогичные операции проводились у норвежского побережья.
Однако я хочу сообщить следующее. Наш катер №14 с 26 ноября по 13 декабря 1943 года базировался в Пумманки. Там мы жили в землянках, расположенных непосредственно в поселке. 5 или 6 декабря 1943 года из Озерко сухопутным путем в Пумманки прибыли 25 человек, в том числе радист, под командой двух офицеров. Они разместились в землянках недалеко от нас. От них мы узнали о принадлежности вновь прибывших к Разведывательному отделу Северного флота. Эта группа прибыл на минном заградителе из Полярного в Озерко, а оттуда перешел в Пумманки. На вооружении группы имеются винтовки, ручные гранаты, пистолеты-пулеметы, бойцы снабжены зимними маскхалатами и лыжами. Кроме того, они привезли с собой девять резиновых лодок на три человека каждая. Во время нашего пребывания в Пумманки разведчики тренировались в быстрой посадке/высадке и управлении лодками. Кроме того, проводилась лыжная подготовка.
Мы слышали от них, что разведчиков собираются высадить на норвежское побережье. Высадка должна была производиться с торпедных катеров №12 и 13, базирующихся в Пумманки. Эту информацию подтвердил и наш командир.
Выполнила ли группа свое задание, я не знаю. Катера №12 и 13 оставались в Пумманки и после нашего ухода в Кувшинскую Салму. Вполне возможно, что за прошедшее время высадка группы уже произошла. С катерами номер 12 и 13 мы встретились лишь сегодня у Вайтолахти. Ни я, ни четверо моих товарищей, взятых в плен, не можем ничего сказать об проведении разведывательной операции».
Возникает простой вопрос: тебя кто за язык тянул? Зачем выдавать информацию, о которой сами немцы и не додумались бы спросить. Ответ напрашивается только один – Пиввуев просто-напросто предал разведчиков, ради призрачной возможности этим предательством выторговать себе у противника какое-нибудь снисхождение. При этом заметим, что старшина не «зеленый» новобранец, впервые оказавшийся в огне войны. Нет, это ветеран, награжденный орденом Отечественной войны и медалью «За отвагу» [4]! Тем не менее, из него так и прет желание еще что-то добавить.
«Я могу только сообщить следующее. Во время стоянки с 13 по 20 декабря в Кувшинской Салме на нашем катере проводились ремонтные работы. 21 декабря мы вышли в Полярный для погрузки торпед. Кроме того, на катер было погружено продовольствие на 10 дней для разведгруппы, находящейся в Пумманки. Это продовольствие не могло предназначаться для наших экипажей, так как в базе имелся 20-дневный запас.
Продовольствие, принятое в Полярном, скорее всего, было предназначено для 25 разведчиков, базировавшихся в Пумманки. Я думаю, что они или еще находятся там, или продолжают операцию.
В группе не было норвежцев или гражданских лиц. Все были русскими в военной форме. Имена обоих офицеров-разведчиков мне не известны.
Ничего более сказать не могу».
Да, что же ещё тут можно сказать. Уж, все что мог и не мог выдать – выдал. Вспомнил все подробности и вдобавок снабдил их собственными комментариями.
Интересное примечание сделали в документе допрашивавшие Пиввуева немецкие разведчики.
«Оценка.
Пленный производит впечатление надежного источника, которому можно верить. Он давал показания безо всякого принуждения. Его показания можно считать достоверными.
Протокол прочитан пленному на его родном языке. Пленный с изложенным согласен».
Надо сказать, что, к счастью, Пиввуев зря старался. Два торпедных катера из Пумманки успели высадить разведывательно-диверсионную группу на южный берег полуострова Варангер за сутки до его пленения. Разведчики устроили успешную засаду на прибрежном шоссе и взяли в плен двух ефрейторов из 2-й батареи 46-го зенитного полка, прикрывавшей аэродром Свартнес.
А что же сам старшина Пиввуев? Он пережил и плен и войну. В Норвегии не остался, а был вывезен немцами в Германию, где его и освободили победной весной 1945 года части 1-го Белорусского фронта. Естественно, что старшина был направлен в спецлагерь НКВД для прохождения проверки. Про «особистов» сочинено не мало различных «страшилок», «красной нитью» в которых проходит тезис об их исключительной «тупости». На самом деле контрразведчики даром свой хлеб не ели, и Пиввуеву пришлось «платить по счетам». В том же мае 1945 года, он был осужден военным трибуналом за измену Родине к 10 годам исправительно-трудовых лагерей по статье 58, часть 1, пункт «б» [5].
Разведчики 181-го особого разведывательно-диверсионного отряда Северного флота сержант В.Е. Кашутин и В.Н. Леонов
Напомним, что согласно действовавшему в то время Уголовному кодексу статья 58-1 «а» – предусматривала наказание за «Измену Родине, т.е. действия, совершенные гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как то: шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу, караются высшей мерой уголовного наказания – расстрелом с конфискацией всего имущества, а при смягчающих обстоятельствах – лишением свободы на срок 10 лет с конфискацией всего имущества.
Статья 58-1 «б» – Те же преступления, совершенные военнослужащими, караются высшей мерой уголовного наказания – расстрелом с конфискацией всего имущества».
Не исключено, что в какой-нибудь книге памяти жертв политических репрессий Мурманской области (если таковая, конечно, существует) есть следующие строки: «ПИВВУЕВ Ф.Н. Старшина-моторист торпедного катера №14 Северного флота. 23 декабря 1943 года попал в плен. По возвращении из плена стал жертвой незаконных репрессий, погиб в лагерях под Норильском».
Но, зададимся вопросом, разве старшина Пиввуев был осужден «не за что» и «слишком жестоко»? Беспристрастный и объективный анализ дает только один ответ – нет, он был наказан за дело! Более того, к нему отнеслись со снисхождением, принимая во внимание, то, что война уже победно закончилась.
В заключение, без комментариев, справка. Из примерно двух миллионов советских военнопленных, освобожденных в ходе боевых действий или репатриированных на Родину после войны, было осуждено только около 4%. В это число входит и наш «безвинно пострадавший от режима» старшина.
Выводы же пусть каждый сделает сам.
Примечания:
1. Книга Памяти – Т.5 – Мурманск, 1996 – С.120
2. Богатырев С.В., Ларинцев Р.И., Овчаренко А.В. Морская война в Заполярье. 1941-1945. Справочник-хроника. – Северодвинск,2001. C.56
3. ЦВМА, Ф. 4038, Оп. 54, Д. 23
4. ЦВМА, Ф. 864, Оп. 1, Д. 1358
5. ЦАМО, Ф. 58, Оп. 18003, Д. 955
Информация