Что происходит в российском Минобороны и ОПК?
Преобразования в армии, которые инициировали бывшие министр обороны Анатолий Сердюков и начальник Генштаба Николай Макаров, не были их личной инициативой — точнее называть эти процессы реформой Путина-Медведева. Изменения в армии будут продолжены, считает эксперт.
Ко Дню Победы Министерство обороны подготовило вполне праздничную новость. Министр обороны РФ Сергей Шойгу принял решение о воссоздании Таманской мотострелковой и Кантемировской танковой дивизий, расформированных в 2009 году экс-министром обороны Анатолием Сердюковым. Парадные расчеты воссозданных соединений приняли участие в параде на Красной площади уже под новыми боевыми знаменами. Как заявил военный журналист и доверенное лицо президента Виктор Баранец, «это справедливое возвращение к истокам нашей военной истории». Но решение о возрождении гвардейских дивизий имеет не только историческое значение, оно снова дало повод говорить о ползучей ревизии военной реформы, начатой Сердюковым. На этой неделе, 15 мая, Сергею Шойгу предстоит выступить на правительственном часе в Госдуме. Можно не сомневаться, что ему будет задано немало вопросов о судьбе преобразований в военном ведомстве. Чтобы понять, что происходит в Минобороны и шире — в российском оборонно-промышленном комплексе, «Профиль» обратился к одному из ведущих военных экспертов, директору Центра анализа стратегий и технологий Руслану Пухову.
ПРОФИЛЬ: Руслан, складывается впечатление, что новое руководство Минобороны подвергает ревизии реформы, начатые при Анатолии Сердюкове. Недавно состоявшееся решение о возрождении Кантемировской и Таманской дивизий — это, возможно, только деталь, но уж очень красноречивая. Как вы считаете, реформы в армии могут быть свернуты?
Пухов: Преобразования в армии, которые инициировали бывшие министр Анатолий Сердюков и начальник Генштаба Николай Макаров, не были их личной инициативой, а проводились по воле высшего политического руководства страны.
И точнее было бы определить происходящее как реформу Путина-Медведева. Изменения в армии давно назрели и перезрели, так что преобразования будут продолжены.
Генеральный их вектор — переход от массовой мобилизационной армии, заточенной под большую мировую войну, к более компактным и профессиональным вооруженным силам, оптимизированным прежде всего под локальные и региональные конфликты низкой и средней интенсивности, и этот вектор полностью сохраняется. Однако целый ряд направлений действительно подвергается коррекции. Наиболее важное из них — это изменения в структуре управления, причем от самого высокого уровня до тактического. Так, при Сердюкове был радикально сокращен центральный аппарат Министерства обороны. Некоторые офицеры считали, что в результате этих сокращений управляемость вооруженных сил на стратегическом уровне снизилась. Теперь численность этого аппарата вновь возрастет, но все равно останется на более низком уровне по сравнению с досердюковскими временами. На тактическом уровне идет поиск оптимальных структур в соединениях нового типа, не важно, называются ли они бригадами или снова дивизиями.
Второе важное новшество — серьезные изменения в системе и принципах закупок вооружений и военной техники.
Минобороны начало переход на контракты на весь жизненный цикл — от покупки и гарантийной эксплуатации до утилизации вооружений. Это очень серьезное изменение, которое потребует колоссальных организационных и технологических усилий со стороны промышленности.
Это касается и размещения заказов на ремонт, которые будут переданы из системы ремзаводов Минобороны на предприятия промышленности, которые эту технику производят. Сами ремзаводы также планируется передать под контроль крупных государственных промышленных корпораций.
Наконец, Сергей Шойгу ставит вопрос об исключении Минобороны из процесса ценообразования на вооружения и военную технику и передаче этих функций в Минэконоразвития и Минпромторг. Напомню, что именно паралич в этой области вызвал серьезные задержки в контрактации гособоронзаказа в 2012-м и особенно в 2011 году. И вполне возможно, что те многолетние контракты, которые под прямым и интенсивным давлением высшего политического руководства страны были все-таки тогда заключены, окажутся с финансовой точки зрения невыполнимыми.
ПРОФИЛЬ: Почему вы считаете, что Минэкономразвития и Минпромторг лучше справятся с чувствительными вопросами ценообразования?
Пухов: Это не я так считаю, это Министерство обороны пытается сосредоточиться на своих прямых обязанностях и избавиться от непрофильных функций покупателя и продавца. А что касается системы ценнобразования и в более широком смысле — вообще закупок вооружений и военной техники, — то отлаживание этого механизма, возможно, займет годы. Советскую систему взаимоотношений армии и промышленности уже не восстановить, для этого нужны плановая экономика и тотальный контроль государства над промышленностью. А создание новой системы закупок в рамках рыночной экономики — это сложнейший и длительный процесс. Кстати, в США и других западных странах закупочные процедуры и системы тоже далеки от идеала.
ПРОФИЛЬ: Однако в обществе существуют опасения, что пока процессы будут отстраиваться, значительная часть денег, отпущенных на гособоронзаказ, будет просто расхищена.
Пухов: Оборонная промышленность находится под наблюдением огромного количества контрольных органов.
По словам директора одного из оборонных предприятий, сразу после подписания контракта с Минобороны только за первые 30 дней у него прошло 40 различных проверок.
Пожалуй, наиболее коррупциогенная часть деятельности оборонной промышленности — это проведение НИОКР, особенно научно-исследовательских работ. Государственные органы просто не обладают необходимой компетенцией для контроля эффективности расходования средств при создании новых образцов техники и тем более проведения фундаментальных исследований, а система независимой экспертизы на базе национальных технологических центров пока не создана.
Что касается собственно военных, то, учитывая, что вооруженные силы являются, вероятно, крупнейшим получателем бюджета, всегда найдутся факты нецелевого или некорректного использования средств. Но, в общем, я думаю, уровень коррупции в армии и оборонной промышленности ниже, чем в целом по стране. Кстати, обратите внимание, что, несмотря на бурную активность следственных органов, дело «Оборонсервиса» пока идет ни шатко ни валко.
ПРОФИЛЬ: Многие эксперты уверены, что дело тормозится не из-за недостатка материалов, а из-за того, что власти не хотят «сдавать» такого влиятельного человека, как Анатолий Сердюков.
Пухов: Я так не думаю. Фигура Сердюкова настолько демонизирована в общественном сознании, что его «сдача» была бы как раз выгодна властям, если исходить из популистских соображений.
ПРОФИЛЬ: Но могут ли коррупционные скандалы изменить отношение к гособоронзаказу и привести к его сокращению?
Пухов: Главная угроза изменения в объемах финансирования оборонзаказа — это резкое ухудшение макроэкономической ситуации, которое в России может случиться только при падении цен на нефть.
Только эти обстоятельства непреодолимой силы могут вынудить высшее политическое руководство страны отказаться от программы масштабного перевооружения армии.
ПРОФИЛЬ: Но стоит ли тратить на перевооружение 20 трлн рублей? Кто нам угрожает?
Пухов: Начнем с того, что на Северном Кавказе де-факто продолжается конфликт низкой интенсивности. Этнический сепаратистский мятеж в Чечне трансформировался в общекавказское салафитское подполье, которое получает финансовую, организационную и военную помощь от некоторых арабских режимов. Умиротворение Чечни никого не должно вводить в заблуждение. Вся нынешняя конструкция отношений России и Чечни базируется на личных отношениях двух лидеров — Путина и Кадырова. Конструкция эта весьма хрупкая. Достаточно какому-либо из саудовских или катарских деспотов плеснуть на тлеющие кавказские угли немного горючего в виде пары-тройки миллиардов долларов, и пожар войны разгорится с новой силой. В Центральной Азии может резко обостриться обстановка сразу после ухода из Афганистана в 2014 году западных сил. Да и сами по себе Центрально-азиатские режимы слабы, причем некоторые из них вскоре столкнутся с проблемой передачи власти, а это в автократических системах всегда процесс травматичный. На Дальнем Востоке Япония сохраняет открытые территориальные претензии к России. Медленно, но совершенно отчетливо нарастает конкуренция в Арктике, причем в нее втягиваются уже не только собственно арктические государства. Так что угроз и рисков хватает. Но мы, конечно, все должны понимать, что главные угрозы для нашего будущего носят внутренний характер. Это плохая демография, низкое качество государственного управления и бюрократии, отсталая инфраструктура, деградирующие образование и здравоохранение. В этих условиях утвержденный на сегодня уровень расходов на оборону является результатом сложных компромиссов.
В целом я бы определил существующие военные затраты как минимально необходимые для восстановления обороноспособности страны и максимально возможные, исходя из реального экономического и финансового потенциала России.
ПРОФИЛЬ: Среди потенциальных противников России вы не назвали Китай. Эта страна, на ваш взгляд, не представляет угрозы для нас?
Пухов: В настоящее время Китай проводит в отношении России дружественную политику и угрозы не представляет. Однако в связи с возможной дестабилизацией социально-экономической обстановки в этой стране в будущем, в перспективе 10-15 лет, она действительно может стать источником военных рисков для России.
ПРОФИЛЬ: Возвращаясь к «работе над ошибками» прежнего Минобороны, Сергей Шойгу уже объявил, что зарубежную технику, в том числе бронемашины, мы закупать не будем. На ваш взгляд, закупка иностранного вооружения была неверным шагом?
Пухов: Импорт вооружений и заимствование оборонных технологий из-за рубежа — это для России историческая норма. Как раз советская военно-промышленная автаркия в годы холодной войны была отклонением от этой нормы. Программы создания новых систем вооружений стали очень дорогими, и практически никто в мире, даже США, не в состоянии полностью, на 100%, обеспечивать свои оборонные потребности только за счет работы национальной оборонной промышленности. Так что импорт вооружений — это долговременный и неизбежный тренд. Другое дело, стремиться нужно не к прямым покупкам, а к реализации совместных проектов. Кроме того, складывается впечатление, что в этой области ранее произошел сильный перегиб в пользу закупок, причем особенно большим энтузиастом прямых зарубежных закупок был бывший начальник Генштаба Николай Макаров. Если бы не перемены в руководстве Минобороны, боюсь, мы стали бы свидетелями новых крупных и весьма неоднозначных импортных контрактов. Такой подход отражал глубочайшее недоверие и даже враждебность в отношении национальной оборонной промышленности, что, конечно, было неправильно. В целом сейчас этот перегиб также подвергается коррекции.
Среди заключенных Минобороны контрактов на закупку иностранных вооружений есть как удачные и даже необходимые, так и, на мой взгляд, ошибочные. В целом из четырех больших проектов три выглядят вполне разумными. Это израильские беспилотники, французские вертолетоносцы «Мистраль» и электронный полигон Rheinmetall.
Наиболее спорной представляется планировавшаяся закупка совершенно запредельного количества итальянских бронемашин Iveco. Эта закупка никак не может быть обоснована ни оперативными потребностями армии, ни с промышленной точки зрения. Ведь беспилотники, полигон и вертолетоносцы закупаются в условиях отсутствия российских аналогов. А российские аналоги итальянских машин существуют, причем, по некоторым профессиональным оценкам, они более совершенны.
ПРОФИЛЬ: Вы сказали, что вертолетоносцы «Мистраль» нужны России, но сегодня как раз эта сделка подвергается самой ожесточенной критике.
Пухов: Я сторонник закупки этих кораблей. Это идеальные платформы для обеспечения долговременного присутствия российского ВМФ в мировом океане в мирное время, а также для проведения полувоенных операций. Практически все государства с минимальными военно-морскими амбициями обладают такими кораблями. Конкретный пример: «Мистрали» отлично приспособлены для эвакуации большого числа людей в сложных условиях. Французские вертолетоносцы — отличный инструмент и для проведения антипиратских операций. На Дальнем Востоке они станут еще и пунктами управления разнородными силами флота, которые должны гарантировать суверенитет России над оспариваемыми японцами Курилами. Сотрудничество с французами при закупке третьего и четвертого кораблей, которые должны строиться в России, однозначно пойдет на пользу и российским промышленникам, и морякам. Наконец, факт такой продажи — это сильный внешнеполитический сигнал о том, что Россия не воспринимается ведущими европейскими странами как враждебный чужак. Разрыв же контракта повлек бы за собой колоссальные репутационные издержки и выплату штрафных санкций.
ПРОФИЛЬ: В каких видах вооружений Россия сейчас опережает западных конкурентов?
Пухов: Есть простой, но очень точный индикатор реальной конкурентоспособности тех или иных систем — продажи на экспорт. Исходя из этого параметра, мы видим, что Россия имеет сильные позиции в сегментах тяжелых истребителей семейства Су-30, транспортно-десантных вертолетов Ми-17, систем ПВО всех классов — от ПЗРК до зенитных ракетных систем большой дальности, а также в области подводного кораблестроения. У нас отличные оперативно-тактические ракеты, но они плохо продаются из-за политических ограничений. Например, Россия аннулировала в свое время уже заключенный контракт на поставку комплексов «Искандер-Э» в Сирию.
ПРОФИЛЬ: А где мы сильно отстаем?
Пухов: Наибольшее отставание аккумулировалось в области беспилотных авиационных систем, систем управления, разведки и связи, электронного противоборства. Пока не заметно больших успехов в сегменте легких вертолетов. В области подводного кораблестроения мы отстали от немцев, шведов и французов с технологией воздухонезависимой энергетической установки, но сейчас это отставание преодолевается. Что касается надводного кораблестроения, то Россия тут крепкий середнячок. В отличие от самолетостроения, где до распада СССР мы успели, как и американцы, выйти на четвертое поколение, на море сложилось отставание на одно поколение, и оно до сих пор не преодолено. Тем не менее благодаря индийским заказам у нашей страны есть относительно современная надводная платформа фрегата проекта 11356 и соответствующие огневые и радиоэлектронные системы.
ПРОФИЛЬ: Оправданы ли высокие расходы на закупку новой авиатехники? Они составляют четверть от всего объема гособоронзаказа…
Пухов: Думаю, расходы на авиационную технику оправданы более чем какие-либо другие расходы на закупку вооружений, за исключением, может быть, только систем управления, разведки и связи. ВВС — это не только очень мощный, но и очень гибкий инструмент, который может быть применен буквально во всех типах конфликтов, в которых Россия может оказаться теоретически вовлеченной — от глобальной ядерной войны до ударов по террористам.
Если уж говорить о каких-либо диспропорциях в закупках, я бы выделил слишком большие, на мой взгляд, расходы на военно-морской флот. Россия — по определению сухопутная держава, и основные угрозы исходят для страны с сухопутных направлений.
ПРОФИЛЬ: Можно ли как-то повысить эффективность оборонных предприятий? Были планы по передаче части гособоронзаказа в частные компании и даже об акционировании существующих государственных производственных предприятий. Как думаете, это верное направление?
Пухов: Очевидными представляются несколько направлений работы по повышению эффективности работы «оборонки». Во-первых, уравнивание возможностей частных и государственных компаний. Сейчас при прочих равных государственные корпорации находятся в привилегированном по сравнению с частниками положении. При этом частники, на мой взгляд, работают в целом, пожалуй, более эффективно. Например, самолетостроительная корпорация «Иркут» и двигателестроительное предприятие «Сатурн» были первоклассными компаниями мирового уровня. К сожалению, их национализировали в 2006-2008 годах. Хотя тогда, наверное, это были неизбежные издержки проводимой государством консолидации оборонной промышленности. Далее, сейчас все более актуальной выглядит необходимость новой приватизации через проведение IPO крупных вертикально интегрированных государственных корпораций, как их называют в Европе, «национальных чемпионов». Процесс этот сложный и долгий, но готовить его надо.
ПРОФИЛЬ: Не окажется ли, что к тому моменту, когда Россия завершит модернизацию своей армии, развитые страны будут опять далеко впереди?
Пухов: Модернизация армии — это процесс постоянный и нескончаемый.
Невозможно достичь такого состояния, чтобы можно было сказать: всё, все мероприятия по реформированию реализованы, перевооружение закончено, мы достигли идеала. Что касается «развитых стран», то у них, за исключением США, как раз наблюдается деградация военной организации. Сокращаются бюджеты и численность войск, режутся программы закупок, ухудшается качество персонала.
Глобальная мощь сдвигается в Азию, и именно там сейчас наблюдаются наиболее интенсивные усилия по наращиванию военного потенциала.
Информация