Абхазская командировка ч.2
За разговором время пролетело быстро, и мы приехали в часть. Нас встретил командир части, полковник Мысоев Василий. Это был мужик лет 50-ти, среднего роста, с большим пузом. Держался он властно и уверенно. Откуда взялось предположение генерала Сибудкина о его «растерянности», мне непонятно по сию пору.Василий сначала распорядился нас переодеть. Нам выдали по комплекту полевой формы – афганки, пилотки и автоматы АКМ каждому. От предложенных Васей бронежилетов и касок мы отказались. Жара стояла страшная.
Потом, посмеиваясь над «московскими чудиками», прилетевшими на войну в галстуках, Вася провел для нас экскурсию по части. Территория её была не очень большой (примерно, как площадь боевой позиции дивизиона С-75). Правда, в отличие от «зачуханных» Войск ПВО, строившихся в основном «хапспособом», здесь всё было построено основательно и даже красиво.
3-х этажная казарма, большой клуб, столовая, штаб части, технические сооружения были возведены строителями из белого силикатного кирпича. И вообще – часть смотрелась, как игрушка: субтропическая растительность, кругом цветы, прудик с золотыми рыбками у штаба, чистота. Война почти не ощущалась. Только бойцы, сидевшие кое-где в окопах и следы от снарядных осколков на зданиях, напоминали о ней. Когда мы обходили казарму, послышался резкий звук близкого разрыва снаряда. Мысоев с Михал Михалычем ничком упали в канаву. Мы, трое «москвичей» остались, с дурацким видом, стоять. Просто не успели ничего понять и испугаться.
-«Ничего, привыкните падать и вы. Снаряд званий не выбирает», - прозорливо предсказал Вася наше дальнейшее поведение, вставая и отряхиваясь.
Выяснилось, откуда «брались» снаряды, регулярно падавшие в окрестностях и на территории части. На грузинском берегу Гумисты, на территории бывшей дачи Министра обороны СССР, в районе Келасури грузины установили гаубичную батарею и постреливали из её орудий по абхазам. Артиллеристы из грузин были неважные и порой снаряды залетали прямо на территорию части. (За месяц нашего пребывания было зафиксировано свыше 60 прямых попаданий грузинских снарядов по территории и объектам части).
Нам всем оставалось только уповать на милость Божью, что мы и делали. Орудий у абхазов тогда не было, и подавить огнём грузинскую батарею они не могли. Раза три, при особо ожесточённых обстрелах, мы через Сибудкина, вызывали авиацию. Полёт пары СУ-25 на малой высоте производил должное впечатление на грузинских артиллеристов, и они прекращали обстрел, чтобы через некоторое время его продолжить. Подавлять их огнём наша авиация не имела права, конечно.
Очень своеобразное ощущение испытываешь при близком разрыве гаубичного снаряда. То, что показывают в кино – не идёт ни в какое сравнение с реальными звуками и чувствами человека под обстрелом тяжёлых снарядов. Кажется, что какой-то великан огромной металлической палицей наносит мощный удар по железной же крыше, под которой ты находишься. Рот наполняется острым металлическим привкусом, а все внутренности – содрогаются. Организм испытывает немалое потрясение от такого стресса. Но – ко всему привыкаешь, и спустя пару дней, мы научились даже спать под грохот недалёких разрывов. Наиболее интенсивная стрельба велась ночью, и деваться от неё было некуда.
Недалеко от нашей лаборатории находился дом Владислава Ардзинба. Он тогда был президентом Абхазии. Думаю, что грузины знали это и старались попасть в дом мятежного президента. По странной иронии судьбы, все дома вокруг дома Ардзинбы получили по 2-3 попадания, некоторые были разрушены до основания, а вот его дом, при нас, не был задет ни одним снарядом. Каждое утро нам в штаб звонили по городскому телефону из Гудауты:
- Это из администрации президента звонят. Как там дом Ардзинба?!
- Всё нормально, стоит, - отвечали мы.
- Ну, хорошо, спасибо.
Конечно, грузины легко прослушивали эти разговоры. Вот такая «секретность» была с этим президентским домом.
Как ни странно, но связь у нас в части хорошо функционировала на протяжении всего времени, что мы находились на линии огня.
Причём действовало несколько каналов: ЗАС – с нашим командованием в Москве. Однажды по каналу ЗАС к нам в лабораторию позвонил лично Паша Грачёв. Вызвав командира к телефону, Паша заслушал его доклад об обстановке, ситуации в части, быте беженцев (которых у нас временами скапливалось по 500 человек и более). Разговор был спокойный, без «накачек». Паша пообещал свою поддержку (после чего в части и появилась «усиленная рота десантников»), и разрешил Василию Мысоеву звонить ему лично, в экстренных случаях. Кроме линии ЗАС у нас работала и обычная «проводная» телефонная связь. Причем и с абхазской и с грузинской стороной мы могли свободно перезваниваться.
Довольно часто это приходилось делать в отношении наших бывших грузинских «братьев по оружию». При усилении гаубичного обстрела, когда снаряды начинали рваться на территории части, командир обычно звонил в министерство обороны независимой Грузии и требовал «прекратить артиллерийский огонь по российской воинской части». Особого эффекта это, впрочем, не давало. Грузины разговаривали нагло, отвечали что мол, «никто по вам и не стреляет, это мы по сепаратистам стреляем» и несли эту ахинею в ответ на наши претензии. Лучшим способом заставить «заткнуться» грузинскую артиллерию тогда было, как уже говорилось, вызвать нашу авиацию для демонстрационных полётов над ними. Помогало хорошо. К сожалению, часто делать это мы не могли, и приходилось просто пережидать огневые налёты, надеясь на Божью помощь.
Надо кратко рассказать про десантников, с которыми мы прожили там больше месяца в самой экстремальной обстановке.
«Усиленная рота» десантников оказалась в количестве 22 человек, включая её командира (лейтенанта), замполита (капитана) и командира взвода (старшего лейтенанта). Именно таким странным образом распределялись у них звания и должности. Из бесед с руководством «усиленной роты» стал ясен и основной способ подбора добровольцев для службы в горячих точках.
- Процентов 70 бойцов у нас в роте – «штрафники». Чего-нибудь боец отчебучит в мирных условиях – ему и предлагают добровольно-принудительно «загладить вину» в боевых условиях. Есть и добровольцы, конечно… - поделился с нами принципом подбора личного состава замполит. (Называю его «старую» должность, т.к. в войсках всех бывших политработников по старинке именовали «замполитами»).
Дисциплина среди них поддерживалась простым и доступным образом.
Два раза не повторяли. Как в старом анекдоте. Наверное, в боевых условиях так - правильно. По крайней мере, службу в караулах и дозорах их бойцы несли образцово - никто на постах не спал, в отличие от наших воинов, избалованных деликатным уставным обращением.
Лейтенант, командир роты, пользовался почему-то, большим доверием генерала Сибудкина и ничьей власти, кроме него (находившегося от нас за много километров в Гудауте) не признавал. Однажды это привело к довольно серьёзному конфликту.
«Погнали наши «городских»...»
Посты и секреты были разбросаны у нас по всему периметру части. В окопах круглосуточно посменно дежурили как наши солдаты и офицеры, так и «десантура». Проверяли посты – тоже и мы, и они, не разбирая ведомственной принадлежности. Десантники всегда несли службу бодро, а вот наших «орлов» порой приходилось и будить. Впрочем, это продолжалось недолго.
Однажды ночью мы проснулись от жуткого, душераздирающего крика. Это был даже не крик, а какой-то леденящий сознание предсмертный вой. Я никогда в жизни не слышал подобного. Мы, уже привыкшие к стрельбе и разрывам снарядов и научившиеся спать под эти звуки, мгновенно проснулись и, подхватив свои автоматы, выбежали по боевому расписанию, услышав этот нечеловеческий вой.
Я подумал, что ночью к нам прорвалась вражеская диверсионная группа и уже идёт яростный рукопашный бой на территории части.
Вой внезапно затих, все более-менее успокоились. Несколько минут спустя, выяснились причина и источник разбудившего всех крика.
Оказывается, сержант – десантник проверял, как несут службу его часовые. Заодно проверил и наших воинов. Наш пост, в составе старшего сержанта и двух воинов, спал богатырским сном. Самое интересное, что старший сержант даже умудрился выложить на бруствер свой автомат с примкнутым штык-ножом, а сам улёгся на дно окопа и заснул.
Вот сержант – десантник и поднял весь наш спящий «секрет» так, как у них было принято: жестким физическим воздействием. А нашего старшего сержанта (имевшего, кстати, высшее образование) – он ещё и «погнал» по территории. Для пущего педагогического эффекта, видимо.
Получался этот «гон» у него отменно, судя по нечеловеческому вою, который издавал преследуемый им наш высокообразованный старший сержант. Его потом еле отловили и с трудом успокоили.
Он так был напуган и деморализован десантным обращением, что толком не мог ничего рассказать, кроме того, что: «Я заснул, а потом десантник меня и погнал…».
Проблема была в том, что пропал его автомат с бруствера.
(В советские времена пропажа оружия была тяжелейшим и редчайшим преступлением).
По крайней мере, в Войсках ПВО.
В нашей 6-й ОА ПВО за все послевоенное время был один случай утери оружия. В 1972 году какой-то старший лейтенант, в Пушкине, умудрился нажраться в ресторане, где у него и выкрали табельный ПМ, с которым старлей был в командировке. Так нам приходилось и в 80-х годах, спустя 15 лет, упоминать этот случай в каждом квартальном донесении о происшествиях и преступлениях в Армии. «Пистолет ПМ №… , утерянный старшим лейтенантом ….. в 1972 году, не обнаружен» - это было обязательной фразой (своего рода епитимией) таких донесений в Москву.
Это потом, после развала СССР и разграбления Советских Вооруженных Сил, оружие стали разворовывать десятками тысяч единиц. Чего стоит только знаменитое распоряжение Ельцина об оставлении Дудаеву 50% всех запасов оружия Северо-Кавказского военного округа, хранившегося на складах в Чечне !!!)
В описываемый момент, отношение к утере оружия еще, по инерции советских лет, было очень острым и ЧП с его утерей требовало незамедлительных и энергичных мер по поиску автомата.
Тут всем стало не до сна. Долгие поиски и «разборки» привели нас к убеждению, что автомат, под шумок, спёрли сами десантники. Пока их сержант пинками гонял по территории нашего, кто-то из десантников «приделал ноги» брошенному на бруствере автомату. Об этом наши воины, спавшие рядом со своим командиром на боевом посту, нам и сказали. Однако впрямую уличать десантников они побаивались. Видимо, суровая десантная «побудка» произвела на них незабываемое впечатление. (Напоминанием о том, что сон на посту, да ещё в боевой обстановке, недопустим, служили внушительных размеров синяки на физиономиях любителей поспать). Их успел поставить обоим спавшим воинам всё тот же проверявший их сержант-десантник, перед тем как «погнать» нашего сержанта.
Лейтенант-десантник, командовавший «усиленной ротой» - тоже ушёл в «несознанку».
- Не брали мои архаровцы автомата вашего олуха. У своих поищите, или может быть, грузины его стащили. И вообще – нечего было ему спать на посту. У нас за это – раз и на всю жизнь учат. Если мне ещё кто-то из ваших часовых спящим попадётся – покажу, как! - таковы были, вкратце, его «объяснения».
Насчёт сна на посту - он и вовсе был прав. Но автомат надо было как-то возвращать.
Понятно было, что жаловаться Сибудкину было бесполезно.
Я пошел на военную хитрость. После долгих пустопорожних словопрений, показал ему на телефонный аппарат ЗАС.
- Ну, ладно, товарищ лейтенант. Раз Вы не хотите отдавать автомат – мы сейчас же доложим об этом происшествии министру обороны Грачёву ЛИЧНО.
Он нам такое право дал – обращаться к нему в экстренных случаях.
Пусть присылает сюда комиссию. Наши солдаты всё ей расскажут. Посмотрим, сможет ли прикрыть Вас Ваш Сибудкин!!! - заявил я ему.
Лейтенант поворчал что-то себе под нос и удалился в клуб, где и размещалось его войско.
Спустя минут 20 боец десантник принёс к нам в штаб штык-нож от пропавшего АКМ, который они, якобы нашли за ограждением части. Спустя ещё пару дней, после нескольких обещаний доложить-таки Паше Грачёву об инциденте, лейтенант принёс и АКМ. Правда, это был не наш автомат, с другим номером, но в сложившейся ситуации это был хоть какой-то выход.
- Того автомата уже не найдёшь, - неопределённо ответил он на наши вопросы о несоответствии номера.
Мы поняли, что наш «спёртый» автомат уже успели продать абхазам и искать его бесполезно. «Война всё спишет!».
Беженцы
Тем временем, ситуация продолжала обостряться. Обстрелы не прекращались. К нам в часть, кроме снарядов, запросто залетали автоматные и пулемётные пули. В части находило приют очень много беженцев из захваченных грузинами районов Абхазии.
Русские, украинцы, абхазы, армяне, попадались даже эстонцы (в Абхазии с царских времён было несколько эстонских сел). В основном – женщины, старики, дети. Было много раненых и больных. Мы их всех кормили, обеспечивали водой и медицинской помощью, ночлегом. Жили беженцы в подвальном помещении нашей 3-х этажной казармы. Там было безопаснее всего.
Партиями по 50-100 человек, морем мы их отправляли на «большую землю», в Россию. Для этого использовались «Метеоры» и прогулочные катера, катавшие до войны курортников. Грузинские вертолёты несколько раз их обстреливали.
Запомнилось, как на одном из «Метеоров» при обстреле его грузинским вертолётом погибло сразу 8 беженцев, в основном русских…
Наше «свободное российское телевидение», тогда об этом «политкорректно» умалчивало, естественно.
Сколько я там наслушался историй о разного рода трагедиях – не передать. Сколько проклятий звучало в адрес Горби, Ельцина и других могильщиков страны…
Телевидение у нас, кстати, нормально работало. Днём, когда стреляли поменьше, а из орудий вообще почти не стреляли, многие беженцы собирались в ленинской комнате 3-го этажа казармы. Там было большое помещение, и стоял цветной телевизор. Все они смотрели знаменитый сериал «Богатые тоже плачут». Глядя на телестрадания мексиканских кинодив, люди забывали, на время, о своих реальных бедах и трагедиях.
Однажды, привычка к просмотру сериала только чудом не привела к большой беде. Днём мы с Мысоевым отправились к беженцам. Поговорить с людьми, посмотреть как живут, согласовать очередность эвакуации. Побеседовали с теми, кто грелся на солнышке у казармы, побывали в подвале. Потом решили подняться в ленинскую комнату. Там как раз шел сериал про плач «богатых». Народу в помещении было – битком, многие дети даже сидели на полу и стояли между стульев. Побыв там немного, мы отправились, было, в штаб. Успели спуститься на 1 этаж вниз – и тут внезапно грузины начали стрелять из орудий.
Время для стрельбы было явно «неурочное». Мысоев выругался и развернулся наверх, в ленинскую комнату.
- «А ну, все давайте живо вниз! Потом досмотрите!» - скомандовал Василий беженцам. Все собравшиеся недовольно зашумели, настаивая на продолжении просмотра любимого сериала, но Мысоев был неумолим: «Быстро все вниз! Кому я сказал!!!» - уже грозно заревел он и выдернул вилку шнура телевизора из розетки.
Беженцы нехотя потянулись вниз, в подвал. Дождавшись, чтобы все вышли из помещения, мы закрыли дверь в ленинскую комнату, и тоже начали спускаться по лестнице вниз.
Не успели мы пройти два пролёта вниз, как всю казарму потряс страшный удар. Было впечатление, что даже её стены качаются. Клубы цементной пыли заволокли лестницу. По звуку стало понятно, что в район третьего этажа казармы попал снаряд.
Мы с Василием кинулись наверх. Дверь в ленинскую комнату была распахнута настежь. Вбежав в неё, увидели следующую картину: все стулья и столы были перевёрнуты и посечены осколками. Стенды, которые украшали стены помещения, тоже были сорваны взрывной волной и валялись на полу. В кирпичной стене красовалось сквозное отверстие, диаметром сантиметров 40. Осколками кирпичей был покрыт пол помещения.
Снаряд насквозь пробил капитальную стену и взорвался внутри. Страшно представить, что было бы, не выгони Вася из помещения беженцев, за пару минут до попадания в него снаряда…
Они, увидев, во что превратилась ленинская комната, потом долго нас благодарили.
Поразительно, что телевизор, сброшенный взрывной волной с тумбочки, от осколков не пострадал и даже сохранил работоспособность. Мы его позднее включили, и он оказался в рабочем состоянии.
Изредка к нам в часть приезжали корреспонденты и журналисты различных центральных и республиканских СМИ. Мне приходилось с ними заниматься, рассказывать о ситуации в части, показывать следы от обстрелов, организовывать беседы с беженцами и ранеными. Показывал регулярно и эту ленинскую комнату.
Журналисты охотно всё это снимали, охали и ахали, обещали обнародовать, но по телевидению так ничего и не показали, ни разу за всё время нашего пребывания там. В газетах – тоже почти ничего не было. Только «Красная Звезда» на первой странице осмелилась опубликовать фото из той разгромленной ленинской комнаты.
На фоне пробоины от снаряда грустно позировали несколько женщин и детишек. Уже после нашего возвращения в Москву я случайно нашел и сохранил этот номер газеты.
И несколько слов о домашних животных. Когда началась война, многие жильцы окрестных домов стали беженцами, или же были убиты. Почти в каждом доме там жили собаки, которые – тоже оказались брошенными. Они прибились к нашей части. Не считая многочисленных мелких собачек, запомнились несколько овчарок и здоровенный породистый черный дог, по кличке «Барон». Барон этот очень смешно чесался. Когда его уж очень одолевали блохи, он прижимался боком к длинному, по линейке подстриженному кустарнику у штаба части. И шёл вдоль этого колючего кустарника сначала в одну сторону, потом – поворачивался другим боком и шел обратно. Это очень забавно выглядело, да и морда у Барона, в эти мгновения, прямо-таки излучала удовольствие.
Собак бойцы подкармливали, и они буквально льнули к людям в военной форме, инстинктивно ища у них защиту от обстрелов.
Когда к вечеру стрельба усиливалась, собаки переставали бегать по округе, а укладывались в разные канавки и ямки. При особенно сильной стрельбе – заползали в штаб, пользуясь малейшей возможностью для этого. Дело в том, что при сильной стрельбе – многие собачки начинали непроизвольно «портить воздух», вызывая этим фактом, понятное возмущение у людей. Тогда солдат – дежурный по штабу брал, буквально за хвост, какую-нибудь, проштрафившуюся здоровенную псину и, матеря её, волоком вытаскивал собаку из штаба на свежий воздух.
Что интересно, никогда и ни один пёс при этом не огрызнулся и не показал солдату зубы, они только цеплялись лапами за дверные косяки, при этой транспортировке, пытаясь затруднить депортацию. Инстинкт самосохранения побеждал собачью гордость. Отлежавшись в кустах, собачки снова стремились незаметно проскочить в штаб и спрятаться в нём где-нибудь под столом. Потом картина повторялась. Эти весёлые происшествия несколько скрашивали наше настроение при еженощных обстрелах.
Информация