Провал «Плана Гофмана» – предтечи плана «Барбаросса»
Курская битва – величайшее сражение в истории человечества. Вообще-то говоря, нарицательным стало название предшествовавшей ей Сталинградской битвы, и слово «Сталинград» прочно вошло во все языки мира. Но все-таки Сталинградское сражение не было решающим в той войне. Уже через три недели, после сокрушительного разгрома под Сталинградом, немцы смогли перейти в контрнаступление на Донбассе и харьковском направлении. Отбросив войска Юго-Западного фронта и левого крыла Воронежского фронта на 150–200 км, они вновь захватили стратегическую инициативу, навязав свою волю советскому командованию. До Победы было еще очень далеко. Только в результате Курской битвы ход войны был переломлен, и стало ясно, что окончательный разгром врага – дело времени.
Но мы сегодня хотели бы поговорить не об этих великих сражениях, а о тех факторах, что привели к самой возможности Второй мировой войны. Многое из того, что мы расскажем, широкому читателю неизвестно и, думается, заставит в значительной мере по-новому взглянуть на грандиозные и трагические события тех, не столь уж далеких от нашего времени, лет.
Как известно, Вторую мировую войну развязала гитлеровская Германия. Но какие причины толкнули ее на развязывание агрессии? Чтобы понять это, нам следует совершить определенный исторический экскурс. Не все это знают, но в начале ХХ века Германия находилась в демографическом и, соответственно, в экономическом тупике. Только с 1850 по 1910 год численность населения страны увеличилась на 30 миллионов, или на 90%! Правящие и интеллигентские Германии круги панически боялись, что скоро страна окажется не в состоянии прокормить стремительно растущее население. В результате этих процессов, в германском обществе сформировалось мнение, что государство нуждается в крупных колониях, в которые можно было бы отправить избыточное население. Эксплуатация же колоний, в свою очередь, стимулировала бы экономическое развитие Германии. Но для реализации этих планов, прежде всего, необходимо было нейтрализовать противодействие крупнейших колониальных держав – Британия и Франции. Кроме того, разумеется, необходима была мощная сухопутная армия и мощный военный флот, поскольку соперники на мировой арене свои позиции без боя не сдали бы никогда. Собственно говоря, вследствие влияния этих факторов, Германия уже со второй половины XIX века была ориентирована на европейскую войну.
Никогда прежде у Германии не было собственного военного флота. Несколько броненосцев, построенных в 1848 году, которыми командовали сухопутные прусские генералы и экипажи которых состояли из шведов и англичан, конечно, могли выступать лишь в роли «плавучей береговой артиллерии», но никак не являлись инструментом мирового господства. Корветы, фрегаты и канонерки, что находились в распоряжении «верховного лодкокомандующего» (так армейские зубоскалы называли главкома ВМФ), не способны были устрашить сколько-нибудь серьезного противника.
После образования империи в 1871 году, флот стал любимым детищем немецких правящих кругов. Но только в 80-е годы XIX века Германия принялась за создание настоящего флота. Теперь противника предполагалось запугивать, демонстрируя военно-морскую мощь броненосцев, крейсеров, торпедных катеров, мин и береговых укреплений. В 1888 году на германский престол вступил новый правитель – Вильгельм II. Именно на него уповали сторонники колониальных захватов. И он оправдал их ожидания. «Трезубец сжимает наша рука», – любил говорить новый император. И добавлял: «Океан возвеличит Германию».
1 июля 1911 года кайзер Вильгельм II направил военное судно «Пантера» в порт Агадир, находящийся на атлантическом побережье Марокко. Целью рейда был сбор сведений о французском влиянии в Африке и поиск колониальной ниши для Германии. Но хотя «Пантера» была всего лишь канонерской лодкой, а Агадир – портом второстепенной важности, прибытие военного судна породило глубокий международный кризис. Рост немецкой военной мощи давно вызывал беспокойство у соседей по Европе; теперь Германия в поисках «места под солнцем», казалось, бросила прямой вызов колониальным интересам Франции и Великобритании. В течение нескольких недель в Европе царил страх ожидания большой войны. Однако к концу июля, когда Уинстон Черчилль, в то время министр внутренних дел, впоследствии морской министр, а во время Второй мировой войны премьер-министр Великобритании, заявил, что «возмутитель спокойствия сдает позиции», напряжение спало. Но кризис изменил взгляды Черчилля на будущее. В противоположность прежним убеждениям о намерениях Германии, он теперь считал, что Германия стремится к господству и готова ради этого применить силу. Он пришел к выводу о неизбежности войны и что это – лишь вопрос времени. Именно к войне он и стал готовить ВМС Британии, заняв пост морского министра, что годы спустя, имело далеко идущие последствия.
Эпизод с «Пантерой» вызвал небывалый подъем антигерманских настроений как в Великобритании, так и на континенте, особенно во Франции. Но еще задолго до рейда «Пантеры», Берлин начал бросать вызовы Англии и Франции и в столь отдаленные регионы, как Южная Африка, Марокко, Ближний Восток, Тихоокеанский регион, и приступил к беспрецедентной программе военного и военно-морского строительства. Вскоре Германия обзавелась колониями на Тихом океане – Каролинскими, Маршалловыми и Марианскими островами, а также захватила китайский полуостров Шаньдун. В Лондоне пришли к выводу о том, что перспектива получить в лице Германии державу, обладающую одновременно доминирующей сухопутной и военно-морской мощью, совершенно неприемлема. В результате произошло, казалось бы, невозможное: Англия, традиционно считавшая Францию своим главным конкурентом в Европе, а Россию – в мире, предложила им союз. В 1907 году сформировалось Тройственное согласие, известное нам как Антанта. Теперь в Европе друг другу противостояли две военно-политические группировки, готовившиеся к столкновению.
Основным полем разногласий были Балканы, где главным союзником России выступала Сербия, а противниками – Австро-Венгрия, Германия и Турция, подозревавшие русского царя Николая II в намерениях добиться объединения под русской эгидой славянских земель и захватить Черноморские проливы. В 1908 году Вена приняла решение аннексировать Боснию-Герцеговину, а Германия потребовала от России и Сербии признания этого действии факта. Россия, престижу которой наносилось смертельное унижение, смирилась. Турция трижды организовывала при сочувствии центральных держав балканские войны. Россия не вмешивалась. В 1913 году Германия поддержала реорганизацию турецкой армии и отправила немецкого генерала, чтобы он принял на себя командование в Константинополе.
Одновременно в Германии вспыхнула откровенно милитаристская и антироссийская кампания. В Берлине был построен огромный фанерный Кремль, который сожгли под грохот фейерверка, национальный гимн и дружное улюлюканье бюргеров. Чем Россия так не угодила Германии, кроме того, что она проявляла повышенный интерес к Балканам? У Берлина были и долгосрочные виды геополитического характера. «Во-первых, только после ликвидации угрозы со стороны России, Германия, открыв Второй фронт, могла успешно бороться с французами и англосаксами за мировое господство, – заметил американский историк Ричард Пайпс. – Во-вторых, Германии, чтобы стать серьезным конкурентом в Weltpolitik (мировой политике), требовался доступ к природным ресурсам России, включая продовольствие, и доступ этот можно было получить на приемлемых условиях только в том случае, если бы Россия стала государством зависимым».
С обеих сторон разрабатывались планы военных действий, союзники брали на себя все более жесткие обязательства о взаимной поддержке. Поступавшая в Берлин информация говорила о том, что Россия и Франция, в отличие от Германии, еще не скоро будут готовы к войне, на основании чего делался вывод, что время работало против них, то есть следует воспользоваться своим преимуществом именно сейчас, пока это преимущество еще есть. На случай войны был только один разработанный план – план Шлиффена: сначала немецкие войска за шесть недель громят французскую армию, затем за шесть недель объединенные австрийские и немецкие войска громят Россию. Решение Парижа и/или Москвы о мобилизации означало незамедлительное приведение плана в действие. В то же время Франция и Россия, чувствуя угрозу немецкого блицкрига, договорились производить одновременную мобилизацию, если ее предпримет любой член Тройственного союза. Это вносило элемент автоматизма в дальнейшее развитие событий. После неизбежной победы в войне, согласно расчетам немецких стратегов, никто не смог бы помешать Германии осуществлять так необходимую ей колониальную экспансию.
28 июня (по новому стилю) 1914 года наследник австрийского престола Франц Фердинанд отправился с визитом в аннексированную Боснию. Организация «Млада Босна», выступавшая за объединение с Сербией, расставила на улицах Сараево семерых террористов на пути следования кортежа машин. Гимназист Гаврило Принцип не промахнулся, убив эрцгерцога и его жену. Через неделю кайзер пригласил австрийского посла и заявил, что Германия полностью поддержит Вену, если она захочет выяснить отношения с Сербией. Колесо эскалации конфликта было запущено. Австрийский император Франц Иосиф, которому исполнилось уже 84 года, все-таки решился на применение силы, рассчитывая на немецкую помощь и пассивность России. 23 июля Сербии был предъявлен 48-часовой ультиматум. Николай II написал в дневнике: «Австрия предъявила Сербии ультиматум с требованиями, из которых 8 неприемлемы для независимого государства». Генри Киссинджер (бывший не только госсекретарем США, но и историком) достаточно точно описывал сложившуюся ситуацию: «Болгария, чье освобождение от турецкого правления было осуществлено Россией посредством ряда войн, склонялась в сторону Германии. Австрия, аннексировав Боснию-Герцеговину, похоже, стремилась превратить Сербию, последнего стоящего союзника России на Балканах, в протекторат. Наконец, коль скоро Германия воцарялась в Константинополе, России оставалось только гадать, не окончится ли эра панславизма тевтонским господством над тем, чего она добивалась в течение столетия».
28 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии, и через день начался обстрел Белграда. Но что еще хуже, – Вена объявила мобилизацию. Это выводило ситуацию из-под контроля творцов политики, в ход вступали союзнические обязательства и планы военного развертывания. Николай II обнародовал указ о частичной мобилизации – Киевского, Московского, Казанского и Одесского военных округов, – уверив Вильгельма II в том, что она направлена исключительно против Австро-Венгрии. Кайзер потребовал прекратить мобилизацию, грозя в противном случае начать собственную – против России. В Петербурге в тот тревожный день была получена информация, что немецкая мобилизация уже началась. Николай II, проводивший непрерывные совещания с высшими военными и правительством, 30 июля объявил о всеобщей мобилизации. В ответ Вильгельм 1 августа объявил России войну.
Тогда же он запросил Францию, намерена ли она оставаться нейтральной. В случае положительного ответа от нее потребовали бы передачи крепостей Верден и Тулон. Президент Раймонд Пуанкаре ответил уклончиво, и тогда, инсценировав пограничный инцидент, Германия объявила войну Франции. План Шлиффена был приведен в действие, война на Западном фронте началась немедленно. Английский кабинет колебался, но когда 5 августа Германия, нарушив нейтралитет Бельгии, вступила на ее территорию, тоже объявил войну. Давно подготовленный маховик войны стал раскручиваться автоматически. Вслед за Великобританией войну рейху объявили английские доминионы – Австралия, Новая Зеландия, Канада, Южно-Африканский Союз. На стороне Антанты выступили, в конечном итоге, Бельгия, Сербия, Япония, Италия, Румыния, Португалия, Египет, Китай, Греция, южно-американские республики и, впоследствии, США; а к Германии и Австро-Венгрии присоединились Турция и Болгария, создав Четверной союз. Война продлилась более четырех лет. Она унесла жизни двадцати миллионов человек. По ее результатам Австро-Венгрия исчезла с политической карты и пали три из четырех вступивших в войну монархий – Романовых, Гогенцоллернов и Габсбургов. Уцелела только Виндзорская династия.
В любопытной ситуации в 1914 году находилась Япония. С одной стороны, ее основным конкурентом в Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР) была никак не Германия, а как раз наоборот. Страны Антанты – Англия, Франция, Россия и тяготевшие к ним США – представляли для Токио куда большую угрозу. Однако война с такой коалицией вряд ли была по силам Японии. В имперском правительстве, в конце концов, рассудили, что значительно выгоднее взять то, что лежит под рукой, нежели ввязываться в длительный, дорогостоящий и скорее всего бесперспективный конфликт. Япония объявила войну Германии.
Военные действия в Азии в корне отличались от кровопролитных сражений европейских армий. С началом войны Япония легко очистила от немецких войск Шаньдун. Затем Императорский флот провел ряд десантных операций, которые принесли империи немецкие колонии на Маршалловых, Каролинских и Марианских островах. На этом Первая мировая война для Японии закончилась. Летом 1916 г. японское правительство потребовало от Лондона признать за Японией, бывшие немецкие владения в Тихом океане и Шаньдуне. Ухудшение положения на Западном фронте и фактический развал русского фронта вынудили Великобританию пойти на уступки. 16 февраля 1917 г. было подписано соответствующее секретное соглашение, о котором никто ничего не знал вплоть до Парижской мирной конференции (1919 – 1920 гг.). Таким образом, Британия «подарила» Японии не принадлежащие ей германские колонии. Мнения китайцев, разумеется, никто не спрашивал. Своих, и без того незначительных, колоний Германия вообще лишилась.
Кстати говоря, представление о том, что Германии грозит перенаселение и ей совершенно необходимо расширить свое «жизненное пространство», было ложным. Оно исходило из господствующих в то время в европейской науке взглядов Томаса Мальтуса, который считал, что рост населения Земли носит линейный характер, то есть все возрастает и возрастает и в конечном счете человечеству грозит гибель от, скажем так, «многолюдства». На самом деле Мальтус ошибался. Отмеченные им закономерности в демографических процессах линейного характера не имели и к тому времени уже затухали. Дело шло к стабилизации роста населения Европы, гибель от перенаселения Германии не грозила.
Но это понятно только сейчас. А в то время немцы в ужасе озирались по сторонам, лихорадочно ища способ расширить свою территорию, на которой можно было бы разместить избыток населения. Именно это обстоятельство подвигло Германию на активную внешнюю политику, нацеленную на приобретение колоний на других континентах. И это же обстоятельство с неизбежностью вело ее к вооруженному столкновению с Францией и Британией, наиболее крупными колониальными державами в мире, которые никогда добровольно не поступились бы своим положением главных колонизаторов планеты. Мировая война становилась неотвратимой.
Уже в ходе войны стало понятно, что Германия переоценила свои силы и не в состоянии разгромить два крупнейших европейских государства, тем более, что за их спиной маячили Соединенные Штаты, вступившие в войну 6 апреля 1917 года и добившие уже обессилевшую Германию. Поэтому германские интеллектуальные круги пересмотрели свои взгляды и пришли к выводу, что следует отказаться от мысли отобрать у европейских государств часть их колоний, а проблему расширения «жизненного пространства» («Lebensraum») надо решать за счет России. Уже 20 июня 1915 года видные представители немецкой буржуазии передали рейхсканцлеру Бетману Хольвегу «совершенно секретный» меморандум, в котором писали: «Мы хотим полного международного признания, соответствующего нашей культурной, экономической и военной мощи. Нам, очевидно, не удастся достичь одновременно всех целей в сфере национальной безопасности перед лицом такого превосходства наших врагов. Однако достигнутые ценой такого большого числа жертв военные успехи должны быть использованы до предела возможностей… Пограничный рубеж на восточной границе и основу для сохранения роста нашего народонаселения составят земли, которые нам должна уступить Россия. Это должна быть территория, заселенная сельским населением, которая даст нам здоровых крестьян – вечно молодой источник народной и государственной силы».
Меморандум, подписанный с целью развертывания общей дискуссии о военных целях Германии 352 преподавателями высших учебных заведений, 148 судьями и адвокатами, 158 священниками, 145 чиновниками высокого ранга, бургомистрами и депутатами магистратов, 40 парламентариями, 182 промышленниками и финансистами, 18 действующими генералами и адмиралами, 52 помещиками и 252 деятелями искусств, литераторами и издателями. (Мазер В. «Адольф Гитлер». Пер. с нем. Минск: ООО «Попурри», 2002).
Германия потерпела поражение в войне и не только не приобрела новых колоний, но лишилась даже тех, что имела. Но идея «натиска на Восток» («Дранг нах Остен») не была отброшена, наоборот, она завоевывала себе все новых и новых сторонников. Именно ею и вооружился Адольф Гитлер, который в «Майн кампф» писал прямо и со всей откровенностью: «Мы начинаем там, где остановились еще шесть столетий тому назад. Мы останавливаем святой поход германцев, на юг и запад Европы и направляем взгляд на землю на востоке. Мы завершаем, наконец, колониальную политику предвоенного времени и переходим к земельной политике будущего. Приняв решение раздобыть новые земли в Европе, мы можем получить их, в общем и целом, только за счет России…. Немецкий меч должен завоевать землю немецкому плугу и тем обеспечить хлеб насущный немецкой нации».
И он был совершенно искренен: он действительно именно так и думал. И не только он один, а вообще огромное множество немцев, особенно в кругах интеллигенции. Гитлер был только носителем и выразителем этих взглядов. Главный редактор центральной нацистской газеты «Фолькишер беобахтер» («Народный барабанщик»), впоследствии глава внешнеполитического отдела НСДАП и один из семи официальных лидеров нацистской партии Альфред Розенберг в 1927 году в своей программной книге «Будущий путь немецкой политики» писал не менее откровенно, чем Гитлер: «Германия предлагает Англии – в случае, если последняя обеспечит Германии прикрытие тыла на Западе и свободу рук на Востоке, – уничтожение антиколониализма и большевизма в Центральной Европе».
Через несколько лет в книге «Кризис и новый порядок в Европе» Розенберг пояснял, что, по его мнению, все западноевропейские страны могут спокойно заниматься экспансией, не мешая друг другу. Англия займется своими старыми колониями, Франция – Центральной Африкой, Италия – Северной Африкой; Германии должна быть отдана на откуп Восточная Европа. Германия распространит свое влияние на Прибалтийские и Скандинавские страны. В итоге будет создан «Германский континентальный союз». Но создание «Германского союза» только первый шаг. Вторая задача – завоевание России: «Дать германскому крестьянину свободу на Востоке (Россия), – вот основная предпосылка возрождения нашей нации… Новая колониальная империя на Востоке… с собственным выходом к морю, не только разрешит проблему германской безработицы…, но эта империя при одновременном подчинении всех дунайских стран должна приблизить Германию к европейской гегемонии». Любопытно, что нацистские вожди не только никогда не скрывали свои планы, но, наоборот, объявляли их громогласно, на весь мир. И придя к власти, именно эти планы они и попытались реализовать, и даже чуть было не реализовали.
Розенберг не написал ничего нового. Идея нападения на Советский Союз в союзе с державами Запада активно муссировалась в германских военных кругах с начала 1920-х годов. Но политические планы – это одно. Коль скоро становившиеся все более и более популярными проекты расширения «Lebensraum» на Восток предусматривали исключительно военное решение вопроса, нужны и конкретные военные планы. Такой план и был разработан бывшим начштаба Восточного фронта (1914 – 1916), главой немецкой делегации во время Брестских переговоров генералом М. Гофманом (1869 – 1927). Этот план вошел в историю как «План Гофмана» 1922 г. Основной его тезис гласил: «Ни одна из европейских держав не может уступить другой преимущественного влияния на будущую Россию. Таким образом, решение задачи возможно только путем объединения крупных европейских государств, особенно Франции, Англии и Германии. Эти объединенные державы должны путем совместной военной интервенции свергнуть Советскую власть и экономически восстановить Россию в интересах английских, французских и немецких экономических сил. При всем этом было бы ценно финансовое и экономическое участие Соединенных Штатов Америки.… В русском экономическом районе следует обеспечить особые интересы Соединенных Штатов Америки».
Проще говоря, Россия должна быть разгромлена, расчленена и поделена между западными державами. Это было оформление именно тех идей, которые возникли в ходе Первой мировой войны, когда Гитлер еще воевал на Западном фронте и даже представить себе не мог, что когда-нибудь займется политической деятельностью. «План Гофмана» был встречен в Германии очень внимательно: он отражал экономические интересы влиятельных групп. Кроме того, этот план был официально доведен до сведения Англии и Франции. Во Франции с планом был ознакомлен французский президент (1920 – 1924) Александр Мильеран, премьер-министр Аристид Бриан, начальник штаба Верховного главнокомандования во время войны генерал Вейган и другие видные политики и военачальники. В Англии – Г. Детердинг, хозяин нефтяного треста «Ройял Датч/Шелл», потерявший свои владения в Баку и ряд влиятельных британских политиков. Под эгидой Детердинга в Лондоне в 1926 – 1927 годах состоялись две конференции, посвященные «Плану Гофмана». «Большевизм следует ликвидировать», – таков был лозунг Гофмана. А тут еще очень кстати подоспел выход на политическую арену нового, исключительно агрессивного политического движения – национал-социализма. «Группа Гофмана – Рехберга» (Рехберг – один из совладельцев германского калийного треста) была первым источником средств национал-социалистического движения в дни его зарождения, когда эта партия была еще слишком мало известна. И Гитлер сразу принял «План Гофмана» – он его полностью разделял.
«План Гофмана» предусматривал два главных направления ударов: Северо-Балтийское и Юго-Восточное. Северо-Балтийское направление позволяло, во-первых, создать мощную непосредственную базу для нападения на СССР. На всех прочих путях германской армии пришлось бы проделать длинный, трудный и весьма сомнительный переход по чужой территории с враждебным населением и неразвитым железнодорожным сообщением. Во-вторых, этот путь ведет прямо к жизненному центру Советского Союза.
Для решения этих задач план предусматривал установление господства Германии на Балтийском море «Германского союза» и создание военных баз по его берегам, нацеленных на Ленинград. В соответствии с планом, Германия должна поощрять создание оборонительных сооружений Данией и Швецией, блокирующих Зундский и Бельтский проливы – «балтийские Дарданеллы». Впоследствии Розенберг, во исполнение «Плана Гофмана», даже предложил Дании гарантию немецко-датской границы. И Дания в 1935 году начала сооружать авиабазы и базы подводных лодок в фиордах.
На континенте первой базой наступления должна была стать польская Гдыня близ Данцига: грузооборот Гдыни в то время обгонял грузооборот любого другого балтийского порта. К этой базе должен был впоследствии присоединиться Мемель, литовский порт, который лежит значительно ближе к следующим базам – Риге и Ревелю. Мемель – это, с одной стороны, рычаг для изолированной войны с литовцами, которая в двадцать четыре часа приведет к исчезновению литовской армии; с другой стороны, Мемель является рычагом к военному поглощению Германией всей Балтики, поскольку немедленно вслед за разгромом Литвы в Риге и в Ревеле абсолютно «сами собой» возникнут завуалированные германские колониальные правительства. С севера Ленинграду угрожает еще большая опасность. «Финские фиорды на Северо-Балтийском направлении должны представлять передовую линию наступления». Кроме того, летное расстояние от Финляндии до Ленинграда исчисляется минутами. Стратегически Ленинград – идеальная оперативная цель. Расстояние от него до границы на юге (граница с Эстонией) равняется 12 км, на севере (граница с Финляндией) – 35 км. Здесь-то и находятся действительные ворота, ведущие в Ленинград. С запада к Ленинграду непосредственно подходит третья граница – Финский залив, который принадлежит тому, кто господствует на Балтийском море. Эта граница находится не более чем в 48 км от Ленинграда (от Кронштадта). Ленинград – это второй политический, культурный и экономический центр СССР, его взятие нанесет сильный, быть может, смертельный удар по советскому государству.
Юго-Восточное направление «плана Гофмана» предусматривало нанесение удара в сторону Украины и Кавказа. Именно Гофман в Первой мировой был инициатором создания «независимого украинского государства», признание которого по сепаратному мирному договору, еще до заключения Брест-Литовского мира, он почти вырвал в феврале 1918 года, благодаря личному нажиму на Австрию. На этот раз главными целями Германии, согласно плану, должны быть: Киев, чтобы создать центр украинского сепаратизма, угольный центр в Донбассе и нефтяной центр на Кавказе. Оккупация Австрии станет первым «естественным» шагом на юг. Следующая стадия – сокрушение Чехословакии. Разгром Чехословакии не представляет проблем. Она расположена словно в тисках: между Германией, Австрией, Польшей и Венгрией. «В течение нескольких дней изолированная Чехословакия будет разодрана на клочки… Восстание немецких сепаратистов внутри страны и в Словакии, которое произойдет одновременно с германским, венгерским и польским вторжениями, только дополнит картину».
Главным союзником Германии в реализации ее планов, по мнению Гофмана, должна стать Польша. Еще во время Первой мировой войны Гофман установил тесный контакт с Пилсудским и его «полковниками» из «Польской военной организации». Уже тогда Гофман, будучи в оппозиции к генералу Людендорфу, который фактически руководил всеми военными действиями Германии на Восточном фронте, настаивал на том, что Польша должна быть «пощажена» Германией, и в то же время он поддерживал планы Пилсудского относительно Белоруссии и Литвы. Именно польские войска заняли позиции немецких войск после Версальского договора для того, чтобы при поддержке Франции, США и Англии начать в 1920 году новую агрессию (интервенцию) против России.
Заметим, что гофмановский курс на сближение и военный союз с Польшей Гитлер впоследствии выдерживал последовательно и добивался успехов. В декабре 1938 году в докладе 2-го (разведывательного) отдела Главного штаба Войска Польского подчеркивалось: «Расчленение России лежит в основе польской политики на Востоке.… Поэтому наша возможная позиция будет сводиться к следующей формуле: кто будет принимать участие в разделе. Польша не должна остаться пассивной в этот замечательный исторический момент. Задача состоит в том, чтобы заблаговременно хорошо подготовиться физически и духовно… Главная цель – ослабление и разгром России». В разговоре с И. фон Риббентропом, состоявшемся в Варшаве в январе 1939 г., «Бек не скрывал, что Польша претендует на Советскую Украину и на выход к Черному морю». (Юзеф Бек, полковник, министр иностранных дел, в то время фактический правитель Польши.) То, что впоследствии все пошло не «по плану», и Германия оказалась в состоянии конфликта с Польшей – не вина Гитлера: он-то стремился совсем к иному.
На Дальнем Востоке союзником Германии должна была выступить Япония. Последней отводилась на востоке такая же роль, что и Германии на западе. Перечислялись причины, по которым Япония будет воевать с СССР: «1. Японские аристократические правящие круги – смертельные враги коммунистов. 2. Японцы считают, что они получили недостаточно в результате русско-японской войны. 3. Японцам нужна часть Юго-Восточной Сибири и вся Маньчжурия для осуществления их планов. 4. Пока Россия слаба, это можно сделать. Настоящее время считается самым подходящим». Дальше говорилось: «Но более важной из всех причин является факт, что Англия, Франция и другие крупные страны хотели бы видеть такую войну. Даже США могут простить Японии ее другие действия, если она нанесет этот удар коммунизму».
Итогом нового «крестового похода», согласно «Плану Гофмана», должно стать создание новой Восточноевропейской империи Германии, простирающейся от Белого моря на севере вплоть до Азовского моря на юге, охватывая часть северной России, Белоруссию, Украину и район Дона. Вместе это составляло примерно половину европейской части СССР, которая должна быть или непосредственно включена в империю, или подчинена номинальному управлению различных германских вассалов (Балтийский орден, Финляндия, Польша и др.). Что касается другой половины европейской части СССР, то Кавказ должен быть передан грузинским, армянским и другим сепаратистам; это означало на практике, что Кавказ тоже подпадет под германский контроль, в то время как другие «зоны» и «сферы влияния» оставлены за Великобританией, помимо ее «интересов» в Центральной Азии. Сибирь должна стать протекторатом Японии, азиатского участника «крестового похода», и ее буферным государством.
От СССР, согласно «Плану Гофмана», должно остаться после этого только узкое пространство между Москвой и Уралом, и там, в качестве нового государства, должна быть восстановлена старая «Московия». В «Нео-Московии» «должно править русское правительство, главная деятельность которого должна состоять в истреблении остатков коммунизма и раздаче заказов и концессий германским фирмам». На этом Восточный поход закончится.
Генерал Гофман умер в 1927 году, но «дело его продолжало жить». Нетрудно заметить, что Гитлер в своей политике реализовывал именно положения «Плана Гофмана», с которым был хорошо знаком (напомним, что именно «Группа Гофмана – Рехберга» первой поддержала Гитлера еще тогда, когда тот был почти никому не известным начинающим политиком). Вполне в духе гофмановского плана фюрер стремился сплотить вокруг себя страны Запада и сделать Восточный поход «совместным предприятием». Также он стремился к военному союзу с Польшей, направленному против СССР. Сблизился с Японией, стал укреплять свои позиции в Прибалтике и Северной Европе. Осуществил аншлюс Австрии, захват и расчленение Чехословакии.
Но дальше пошел сбой. Сталин сыграл на опережение – пошел даже на международный конфликт (война с Финляндией) и отодвинул границы Ленинграда на более или менее безопасное расстояние. Занял прибалтийские государства и тем самым лишил Гитлера возможности создать северный плацдарм для нападения на Советский Союз. Присоединил к СССР Западную Украину и Западную Белоруссию, в результате Германии не удалось организовать здесь центр объединения и мобилизации украинских и белорусских националистов, агрессивно настроенных по отношению к России.
В международном плане тоже пошли сплошные сбои. В силу ряда причин, скорее, личностного характера, Германия оказалась не в союзе, а в конфликте с Польшей. Также не удалось заключить союз с западными державами, пришлось воевать с ними. Япония, на которую рассчитывал Гитлер, действительно рассматривала планы нападения на Советский Союз и готовилась к этому нападению. Но подписание в 1939 году договора о ненападении между СССР и Германией («пакт Молотов – Риббентроп») произвел на японцев ошеломляющее впечатление. Не случайно заключение пакта было воспринято в Японии как предательство. Временный поверенный в делах СССР в Японии Н. Генералов докладывал: «Известие о заключении пакта о ненападении между СССР и Германией произвело здесь ошеломляющее впечатление, приведя в явную растерянность, особенно военщину и фашистский лагерь».
Аналогичную оценку дал и английский посол в Токио Р. Крейги, согласно донесению которого, это событие «было для японцев тяжелым ударом». Япония заявила Германии протест, указав, что советско-германский договор противоречит Антикоминтерновскому пакту, в соответствии с которым подписавшие его стороны обязались «без взаимного согласия не заключать с СССР каких-либо политических договоров». Японский кабинет министров во главе с К. Хиранума, являвшимся сторонником совместной японо-германской войны против СССР, был вынужден 28 августа 1939 г. подать в отставку. А 13 апреля 1941 г., несмотря на то, что Япония была одним из инициаторов Антикоминтерновского пакта, СССР и Япония подписали пакт о нейтралитете, что исключало для СССР войну на два фронта.
И все же все эти сбои не говорят о том, что «План Гофмана» был нереален. Еще как реален! И даже, несмотря на указанные сбои, он в значительной мере был реализован Гитлером на практике. И вполне мог удаться, пусть и не совсем в том виде, как представлял его сам Гофман.
Как известно, Гитлер подписал Директиву № 21 (план «Барбаросса») 18 декабря 1940 года. Однако сам этот проект складывался и формировался в течение десятилетий, вне зависимости от Гитлера и задолго до того, как последний вообще занялся политической деятельностью. Этот проект был оформлением тех идей, которые витали в западном, прежде всего, в германском обществе того времени; также он был отражением тех тенденций, которые существовали в нем. В достаточно законченном виде данный проект сформулирован в «Плане Гофмана», и именно этот план в несколько переработанном виде был положен в основу плана «Барбаросса» и в основу всей гитлеровской внешней политики.
Часть II
Как мы указывали в первой части нашей публикации, в основу гитлеровского плана «Барбаросса» был положен так называемый «План Гофмана» – военно-политический проект, составленный генералом Максом Гофманом (1869 – 1927) еще в 20-е годы. Если коротко, то план предусматривал своего рода новый «крестовый поход» объединенных европейских держав – прежде всего Германии, Англии и Франции – против Советской России с целью ее расчленения и фактического порабощения в экономических и геополитических интересах Запада, Германии, прежде всего. План был до ужаса реален. С ним были ознакомлены правящие, военные и промышленные круги Англии и Франции, в которых он встретил весьма благосклонное внимание. А ведь план этот, заметим, был создан задолго до того, как Гитлер пришел к власти, и даже задолго до того как нацистская партия стала сколько-нибудь серьезной политической силой.
Напомним, что Гитлер еще в самом начале своего политического пути был ознакомлен с «Планом Гофмана», полностью поддерживал его, («группа Гофмана – Рехберга» была первым источником средств национал-социалистического движения в дни его зарождения) сам исповедовал такие же взгляды, а много позже, придя к власти, последовательно стремился претворить линию «Плана Гофмана» в жизнь; а линия эта в первую очередь предусматривала налаживание дружеских отношений с Англией и Францией. С другой стороны, трудно сомневаться в том, что на политику ведущих европейских держав того времени существенное влияние оказал именно «План Гофмана», с которым руководители означенных держав были ознакомлены и к которому относились с симпатией. В противном случае их действия на политической арене в те годы не поддаются рациональному объяснению и начинают выглядеть как какое-то умопомрачение.
Практическая реализация «Плана Гофмана» вступила в активную фазу с 1935 года. Согласно Версальскому мирному договору Германия не имела права строить более 4 линкоров и 6 тяжелых крейсеров. Однако летом 1935-го года Британия, в нарушение Версальского договора, подписала с Германией военно-морское соглашение по которому последняя получала право иметь флот в 35%, а подводных лодок – в 60% от британского. Соглашение выглядело парадоксальным, ведь увеличение германского флота, и тем более количества подводных лодок, казалось, угрожало прежде всего могуществу самой Британии. Именно германские подводные лодки, по признанию самих британцев, едва не поставили их страну на колени во время Первой мировой войны и чуть не уморили островное государство голодом.
Секрет соглашения раскрывался в программе военно-морского строительства Германии. Программа предусматривала прежде всего строительство подводных лодок водоизмещением 250 т, то есть даже меньше, чем самые первые германские подлодки времен Первой мировой в 260 т, и тем более современные, водоизмещением 600 – 1400 т. Широко известный на Западе публицист, советский разведчик Эрнст Генри (Н. С. Ростовский, 1904 – 1990) в своих острых статьях разоблачал сущность соглашения: «Германия строит маленькие подводные лодки не потому, что у нее нет денег, а потому, что этого требует ее будущая позиция – мелководный Финский залив. В этом также причина массового производства карликовых торпедных катеров, обладающих скоростью в 45 узлов». Даже новые германские крейсера – линейные корабли вроде «Дойчланд», приспособлены для «сравнительно мелких вод». Тогдашний германский министр иностранных дел Константин Нейрат в 1935 году, говоря о Балтийском море, заявлял: «Мы должны контролировать этот район и не давать России доступа к океану». Для Британии, со времен Петра I, не было лучшей музыки, чем эти слова.
Морской пакт утверждал передел мира и союз между Британией и Германией. Недаром, по словам английского историка И. Феста, подписавший его Риббентроп вернулся в Германию великим государственным деятелем, «еще более великим, чем Бисмарк», как заметил позже Гитлер. Сам Гитлер назвал этот день «самым счастливым в своей жизни». Геббельс в те дни записывал: «Фюрер счастлив. Рассказал мне о своих внешнеполитических планах: вечный союз с Англией. Хорошие отношения с Польшей. Зато расширение на Востоке. Балтика принадлежит нам…».
У современников цель соглашения не вызывала сомнений. Так, голландский посланник в Берлине считал военно-морское соглашение, заключенное между Англией и Германией, опасным шагом, но полагал, что «Россию надо по-прежнему держать в строгой изоляции. Германия установит полное господство над Балтикой. Турция будет вечно закрывать России доступ в Средиземное море, а Япония – зорко следить за малым Тихоокеанским фронтом». Но военно-морское соглашение было лишь одним из шагов на пути к цели, предусмотренной «Планом Гофмана». Как отмечал Э. Генри, в балтийских государствах начали строиться новые аэропорты, которые должны продлить сети европейских воздушных путей через Швецию до Финляндии.
Однако дело не только в этом. Приход Гитлера к власти означал, что агрессивные планы Японии в отношении СССР, которых она, в общем-то, и не скрывала, в скором времени могли обрести реальность. Геббельс в августе 1935 года записывал в дневнике: «Конфликт Италия – Абиссиния – Англия, затем Япония – Россия уже у порога. Затем придет наш великий исторический шанс. Мы должны быть готовы. Грандиозная перспектива».
Обеспокоенный посол США в Германии Уильям Додд летом того же года отмечал:
«Япония должна господствовать на Дальнем Востоке и захватить Владивосток. Германия должна господствовать в Европе, но прежде всего на Балтике, и, если Россия станет сопротивляться, Япония нападет на нее с востока. Это неминуемо должно случиться, если Лига Наций окажется бессильна. Тогда Франция и Италия будут низведены до уровня второстепенных держав, а Балканы перейдут в подчинение к Германии, между тем как Россия останется в своем прежнем положении, как это было в ее историческом прошлом. В конце концов либо Соединенным Штатам придется пойти на сотрудничество Северной и Южной Америки с Германией, либо немцы подчинят себе страны этого полушария».
Теперь Гитлер стремился лишь заручиться поддержкой британских партнеров. «Германия и Япония могли сообща напасть с двух сторон на Советский Союз и разгромить его. Таким образом они освободили бы не только Британскую империю от острой угрозы, но и существующий порядок, старую Европу от ее самого заклятого врага и, кроме того, обеспечили бы себе «жизненное пространство» Эту идею всепланетарного антисоветского союза Гитлер стремился реализовать на протяжении двух лет, пытаясь убедить в ней прежде всего английского партнера. В начале 1936 года он изложил ее лорду Лондондерри и Арнольду Дж. Тойнби», – пишет И. Фест. Реакция британской стороны была вполне обнадеживающей, и 9 июня 1936 года Геббельс записывает в дневнике: «Фюрер предвидит конфликт на Дальнем Востоке. Япония разгромит Россию. Этот колосс рухнет. Тогда настанет наш великий час. Тогда мы запасемся землей на сто лет вперед».
Успех «Плана Гофмана» полностью зависел от отношения к нему великих европейских держав, именно они должны были обеспечить тыл Гитлера на Западе. Гитлер утверждал, вспоминал Геринг, «что Франция ничего не сделает без одобрения Англии и что Париж сделался дипломатическим филиалом Лондона. Следовательно, достаточно было уладить дело с Англией, и тогда на Западе будет все в порядке». «Фюрер, – показывал на Нюрнбергском трибунале Геринг, – приложил все усилия, чтобы прийти к соглашению. Чтобы добиться союза с Англией он был готов гарантировать территориальную неприкосновенность Голландии, Бельгии и Франции. Он даже допускал возможность отказаться от Эльзас-Лотарингии… Наконец, он не прочь был подписать азиатский пакт, гарантирующий Индию от покушения со стороны СССР».
Стремление к сближению на антисоветской почве было обоюдным, с Гитлером или без него. В 1928 году генералы, командовавшие оккупационными войсками Англии и Франции в Германии проводили военные маневры, отрабатывая стратегию нападения на восток. Французский маршал Фош, в 1918 году командовавший союзными войсками, посылал Гофману приветственные послания через «Neues Wiener Journal»: «Я не настолько безумен, чтобы поверить, что горстка преступных тиранов может и в дальнейшем господствовать над половиной континента и обширными азиатскими территориями. Но ничего не может быть сделано до тех пор, пока Франция и Германия не объединились. Я прошу вас передать мое приветствие генералу Гофману, величайшему поборнику антибольшевистского военного союза».
Уже в 1930 году французский премьер А. Бриан вывел войска из Германии, на 5 лет раньше истечения срока их пребывания. И совсем не случайно У. Черчилль писал в 1932 году: «Подчинить своей власти бывшую русскую империю – это не только вопрос военной экспедиции, это вопрос мировой политики… Осуществить ее мы можем лишь при помощи Германии».
Позиция Англии относительно Германии ни у кого сомнений не вызывала. Так, летом 1937 года У. Додд в своей записи беседы с британским послом Гендерсоном отметил:
«Хотя я и подозревал, что Гендерсон склонен поддержать германские захваты, я не ожидал, что он зайдет так далеко в своих высказываниях… Германия должна подчинить себе дунайско-балканскую зону, а это означает ее господство в Европе. Британская империя вместе с США должна господствовать на морях. Англия и Германия должны установить тесные отношения над всем миром. Развивая дальше свою мысль, он заявил: «Франция утратила свое значение и не заслуживает поддержки. В Испании хозяином будет Франко».
Премьер-министр Англии С. Болдуин в те дни заявлял: «Нам всем известно желание Германии, изложенное Гитлером в его книге, двинуться на восток… Если бы в Европе дело дошло до драки, я бы хотел, чтобы она была между нацистами и большевиками».
В ноябре 1937 года министр иностранных дел Британии Э. Галифакс по поручению нового премьер-министра Н. Чемберлена прибыл в Берлин. Позже Галифакс напишет, что ему «понравились все нацистские лидеры, даже Геббельс». Но главной была встреча с Гитлером. Она состоялась 19 ноября. Сохранилась стенограмма беседы Галифакса с Гитлером. Британский министр ясно дал понять Гитлеру, что Англия «не будет мешать» ему в Восточной Европе.
Однако главная трудность для правящих кругов Лондона и Парижа состояла в том, что ни одна нация не поддержала бы открытого призыва к войне. Тем более против СССР, – еще были свежи в памяти события, когда призывы к интервенции в Россию привели Европу к социальному взрыву. Поэтому перед своими народами руководители Франции и Англии выступали как борцы за мир. Внешней формой их политики стало «умиротворение». Но обман не мог продолжаться вечно, точку на нем поставил Мюнхенский сговор, отдавший Германии Судетскую область Чехословакии. Это утверждал не кто иной как сам У. Черчилль, который при этом отмечал, что самым поразительным в позорной сделке в Мюнхене было то, что она произошла публично, предательство было сделано открыто и без тени смущения. При этом англичане и французы вели себя так, словно никакого Советского Союза и не существовало.
Сдача Судетов Германии вполне укладывалась в русло принципиальной политики, избранной западными державами и нацеленной на поощрение экспансии Гитлера на восток. Бывший министр экономики рейха Ялмар Шахт в своем выступлении перед Нюрнбергским трибуналом заявил:
«Веймарская республика не устраивала некоторые страны Запада из-за заключенного Рапалльского договора. Поэтому на все просьбы и предложения Веймарской республики эти страны отвечали «нет». Но когда к власти пришел Гитлер, все изменилось. Возьмите всю Австрию, ремилитаризуйте Рейнскую область, возьмите Судеты, возьмите полностью Чехословакию, возьмите все, – мы не скажем ни слова. До заключения Мюнхенского пакта Гитлер не осмеливался даже мечтать о включении Судетской области в империю. Единственно, о чем он думал, – это об автономии для Судет. А затем эти глупцы, Даладье и Чемберлен, все преподнесли ему на золотом блюдце. Почему они не оказали Веймарской республике хотя бы одну десятую такой поддержки?»
Что ж, предшествовавшая Третьему рейху Веймарская республика действительно не устраивала западные державы. И именно потому, что в 1922 году в итальянском городе Рапалло (во время Генуэзской конференции) она заключила с Советской Россией договор о восстановлении двусторонних отношений. Это означало прорыв советской стороной дипломатической и экономической блокады и препятствовало созданию единого антисоветского блока европейских государств, что эти самые государства не устраивало ни в коей мере. Для проигравшей Первую мировую войну Германии договор также имел большое значение. Он создавал более благоприятные условия для ее сопротивления диктату держав-победительниц. Данная ситуация крайне раздражала западные правительства, и они сделали все, чтобы задушить Веймарскую республику, приход к власти Гитлера гораздо больше соответствовал их интересам.
Присоединением Судетов к рейху Гитлер не ограничился и 15 марта 1939 года немецкие войска вошли в Богемию и Моравию. Чехия была оккупирована, часть ее территории отошла к Венгрии, а Тешинскую область отхватила Польша. Словакия получила «независимость» под немецким протекторатом. Невилл Чемберлен по этому поводу заявил: «Никакой агрессии не было!» Заметим, что Британия и Франция являлись гарантами независимости Чехословакии. Но Чемберлен сослался на провозглашение «независимости» Словакией: «Эта декларация покончила изнутри с тем государством, незыблемость границ которого мы гарантировали. Правительство Его Величества не может считать себя далее связанным этим обещанием».
При этом Британия немедленно передала Германии золотой запас Чехословакии на сумму 6 млн. фунтов стерлингов, который чехословацкое правительство оправило в подвалы Английского банка накануне оккупации для сохранности. Сохранили!
Как видим, реализация «Плана Гофмана» шла полным ходом. Однако дальше пошел сбой. Британский депутат-консерватор Л. Эмери не без удивления вспоминал: «Чуть ли не за один день Чемберлен перешел от умиротворения к угрозам». Что произошло? Что изменилось? По словам американского историка У. Ширера, через два дня после ликвидации Чехословакии «на Чемберлена снизошло прозрение. Снизошло оно не само собой. К величайшему удивлению премьера, большинство английских газет (даже «Таймс») и палата общин враждебно отнеслись к новой агрессии Гитлера. Более того, многие его сторонники в парламенте и половина кабинета восстали против продолжения курса на умиротворение Гитлера. Лорд Галифакс, как сообщал в Берлин немецкий посол, настаивал на всесторонней оценке премьер-министром случившегося и резком изменении курса. Чемберлену стало ясно, что его положение как главы правительства и лидера партии консерваторов под угрозой». Примерно такая же реакция была и во Франции.
«Дальновидные» западные лидеры не смогли просчитать реакцию народных масс своих стран. А те были напуганы. Раны Первой мировой войны еще не зажили, память о ней была еще свежа. Миллионы людей с тревогой следили за действиями Гитлера и задавались вопросом: когда же кончится расширение и усиление Германии? К чему оно приведет? Судеты Гитлеру «подарили» по крайней мере согласно хоть и предательским и позорным, но все-таки каким-то договоренностям. Но всю остальную Чехословакию он проглотил, вообще не оглядываясь ни на что, не делая ни малейшей попытки хоть как-то, хоть с кем-то согласовать свои действия. Призрак новой войны стал отчетливо вырисовываться в Европе. Население европейских стран запаниковало. Хитроумные планы правителей народные массы не интересовали, им стало страшно и они готовы были свалить любое правительство, которое стало бы продолжать прежний курс. Демократия, знаете ли. При всех недостатках у нее есть и свои достоинства.
Кроме того, возникло опасение и в политических кругах: а вдруг все пойдет не по плану и результат окажется совсем не таким, какой ожидается? Идеалом для Англии было бы столкновение Германии и СССР их взаимное ослабление, а еще лучше уничтожение. Пространство от границ Франции до Урала и дальше в этом случае превращалось в новую Америку (времен ее покорения), свободную для экспансии. Политика «нейтралитета» и «невмешательства» в тех конкретных условиях становилась ничем иным, как новой формой традиционной английской «дешевой империалистической политики», когда вся работа делается чужими руками. Но тут возникал вопрос: а что будет, если Гитлер выиграет войну, но Германия при этом не ослабеет, а только усилится?
Общая точка зрения британского истеблишмента, которой он придерживался на протяжении столетий заключался в следующем: главный интерес Британии заключается в предотвращении доминирования одной страны в Европе. Как указывал военный историк и теоретик Дж. Фуллер: «Величие Британии было создано и сохранялось поддержанием равновесия сил, ее будущая безопасность всегда зависела от восстановления равновесия». Поощрение Гитлера это равновесие нарушало. Другой военный теоретик, полковник Поллак писал: «До тех пор пока европейские державы разделены на группы и мы в состоянии будем противопоставлять их одну другой, – Британская империя может не опасаться своих врагов, кроме палаты общин… Наша внешняя политика в высокой степени эгоистична и не потому, что мы желаем этого, а потому, что у нас нет выбора… Наше назначение состоит в том, чтобы быть или вершителем европейских дел, или ничем!»
Так вот, в результате политики поощрения экспансии Гитлера возникла реальная опасность того, что Германия превратится в единственную доминирующую державу в Европе, а Британия в этом случае действительно станет ничем. Угроза такого оборота событий заставила значительную часть британского истеблишмента, – даже патологического антисоветчика Черчилля, – пересмотреть свое отношение к проводимой империей внешней политике и выступить против нее. Для Чемберлена же в новых, изменившихся условиях откровенное продолжение прежнего внешнеполитического курса означало политическое самоубийство. Именно этим объясняется внезапная смена тональности его выступлений, так удивившая многих. На резко изменившуюся ситуацию Чемберлен среагировал мгновенно, в своей очередной речи он уже заявлял: «Нам говорят, что захват Чехословакии был продиктован беспорядками внутри этой страны… Если там и были беспорядки, то не стимулировали ли их извне?.. Конец ли это прежней авантюры или начало новой? Станет ли это нападение на малое государство последним или за ним произойдут другие?.. Было бы большой ошибкой полагать… что наша нация… настолько утратила боевой дух, что не приложит всех усилий, чтобы противостоять подобному вызову, если он последует». Это был важнейший поворотный пункт для Чемберлена и всей Британии.
Мы не будем здесь касаться политики СССР в описываемый нами период. Отметим только, что американский историк У. Улам отмечал: «Советская дипломатия между октябрем 1938 г. и мартом 1939 г. обнаружила великолепное хладнокровие и силу нервов». Тем не менее ситуация после Мюнхена изменилась, нужно было искать новые решения, подходящие для новой обстановки. Американский посол в СССР Дж. Дэвис 1 апреля 1938 года телеграфировал госсекретарю Халлу, что Москве приходится иметь дело с «враждебностью со стороны всех капиталистических государств», что она со всех сторон окружена врагами и что в такой обстановке весьма вероятен «в недалеком будущем союз с Германией».
Дипломатическое и экономическое сближение между СССР и Германией, как известно, действительно произошло, западные державы своей политикой буквально затолкали их в объятия друг друга. Закончилось это сближение подписанием между двумя странами 23 августа 1939 года пакта о ненападении сроком на 10 лет. В секретном протоколе к пакту о ненападении были установлены территориальные границы раздела Польши. Данный документ обезопасил Германию от угрозы выступления в войне СССР на стороне Польши. Предварительно СССР предпринял все усилия, чтобы заключить с Англией и Францией договор о взаимопомощи, но те намеренно саботировали его затягивая переговоры, не желая брать на себя никаких обязательств и присылая в Москву чиновников второстепенного ранга, не имеющих полномочий подписывать какие-либо документы и принимать обязательства от имени своих правительств. Пакт был заключен только после того, как стало ясно, что англо-франко-советские переговоры провалились, и перед Москвой встала перспектива очередного Мюнхена, но на этот раз за счет Польши и СССР. Чтобы не остаться в ситуации политической изоляции или один на один с Гитлером, в Кремле предпочли выиграть время и пошли на сделку.
А вот Гитлером двигали совсем иные соображения. Как известно, в «Плане Гофмана» Польше отводилась роль одного из главных союзников Германии в ее «походе на Восток». Предложение Риббентропа Польше, сделанное им всего через месяц после подписания Мюнхенского соглашения, казалось, полностью соответствовало этим планам. Оно включало присоединение Польши к Антикоминтерновскому пакту, ее участие вместе с Германией в походе на Россию и долю в разделе Украины. Риббентроп обольщал поляков созданием Великой Польши от Балтийского до Черного моря. В обмен Гитлер требовал лишь Данциг и возможность обустройства Польского коридора (прокладку через него автомобильной и железной дороги).
По Версальскому договору немецкий Данциг становился «вольным городом» под управлением Лиги Наций, ограниченные функции (таможня, полиция, пограничная охрана) передавались Польше. То есть Данциг формально Польше не принадлежал и находился под юрисдикцией Лиги Наций. Польский коридор также был наследником Версаля. Часть территории Германии была просто отобрана у нее и передана Польше, чтобы последняя имела выход к Балтийскому морю. Таким образом Германия была рассечена на две части – рейх и Восточная Пруссия (ныне Калининградская область), а между ними лежала польская территория, точнее территория отобранная державами-победительницами у Германии. Ни один из пунктов Версальского договора не раздражал Германию так, как тот, по которому был образован Польский коридор. Тем не менее Гитлер, имевший далеко идущие планы, к вопросу о коридоре подошел весьма умерено.
Дж. Фуллер отмечал, что «требования, предъявляемые Германией, не были неразумными». Аналогичного мнения придерживался и Гитлер и поэтому надеялся на взаимопонимание Польши и воевать с ней не собирался. Так, 25 марта 1939 года он в беседе с главкомом сухопутных войск фон Браухичем говорил о нежелательности насильственного решения Данцигского вопроса. Что касается поляков, то им предложения германской стороны насчет Великой Польши очень даже нравились. Но к Германии они все-таки относились с опаской и на всякий случай попросили гарантий у Британии и Франции. Они, однако, не учли взрывной темперамент Гитлера. 1 апреля 1939 года правительство Чемберлена дало гарантии безопасности Польши. Это взбесило фюрера. По свидетельству адмирала Канариса, тот, узнав о гарантиях воскликнул: «Я заварю такое сатанинское зелье, что у них глаза на лоб полезут!»
Будь Гитлер более сдержанным человеком, возможно, учитывая благожелательное отношение Польши к его проектам, вопрос о британских гарантиях можно было бы обойти. Но он уже закусил удила. 11 апреля он издает директиву относительно всеобщей подготовки вооруженных сил к войне в 1939 – 1940 гг., а 28 апреля денонсирует англо-германский морской договор 1935 года и польско-германский пакт о ненападении.
Дальнейшее известно. 1 сентября 1939 года Германии нападает на Польшу. 3 сентября Берлин получает ультиматум от Лондона и Парижа, отклонение которого равносильно объявлению войны. Начинается Вторая мировая война. 17 сентября советские войска вступают на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии. Почему именно 17-го? Сталин опасался обвинения в агрессии. 16 сентября польское правительство бежало в Румынию. А нет правительства – следовательно, и объявлять войну некому.
И тут есть один интересный момент. «Представьте себе, что где-то в 1939 году (а может, и на год-другой раньше) СССР предъявляет претензии Польше, требует отдать незаконно оккупированные поляками Западную Украину и Западную Белоруссию. Поляки бросаются за помощью к Западу. Но лидеры Англии и Франции отвечают, что они никогда не признавали присоединение этих территорий к Польше, что официально признанная и утвержденная Лигой Наций восточная граница Польши проходит по так называемой «линии Керзона» (примерно там, где сейчас проходит граница Польши с Литвой, Белоруссией и Украиной). Так что лучше бы полякам договориться с Советами полюбовно.
«Бред», – скажете вы. А вот и нет. Точно такой ответ получили поляки от французов и англичан 17 сентября 1939 года, когда Красная Армия начала свой освободительный поход! Так что польскому правительству (обитавшему, правда, в то время на территории Румынии) ничего не оставалось, как объявить, что оно не считает Советский Союз воюющей стороной, и приказать польской армии не оказывать сопротивления советским войскам» (Владимир Веселов. Расколотая тумбочка. М.: Яуза, 2007).
Проще говоря, законность присоединения к СССР Западной Украины и Западной Белоруссии была признана великими европейскими державами и даже самим польским правительством в изгнании еще тогда же, в сентябре 1939-го года! И был ли договор Сталина и Гитлера о разделе Польши секретным или не секретным, никакого значения не имеет. К СССР тут претензий быть не может.
В это время на Западе разворачивалась «странная война». На линии фронта французы вывесили огромные плакаты: «Мы не произведем первого выстрела в этой войне!» Отмечались многочисленные случаи братания французских и немецких солдат, которые наведывались друг к другу в гости, обмениваясь продовольствием и спиртными напитками. Когда же не в меру инициативный командир французского артиллерийского полка, занимавшего позиции в районе Бельфора, начал предварительную пристрелку возможных целей, то за это его чуть не предали военно-полевому суду. В дальнейшем во избежание подобных инцидентов, чтобы какие-нибудь горячие головы сдуру не начали воевать всерьез, передовым частям французских войск было запрещено заряжать оружие боевыми снарядами и патронами. Английские и французские самолеты ограничивались разведывательными полетами, а также, говоря словами Черчилля, «разбрасывали листовки, взывающие к нравственной позиции немцев» Всего с 3 по 27 сентября только английские ВВС обрушили на головы немецких обывателей 18 млн. листовок. Как самокритично заметил маршал авиации Артур Харрис, позднее прославившийся бомбардировками немецких городов: «Я лично считаю, что единственное, чего мы добились – это обеспечили потребности Европейского континента в туалетной бумаге на пять долгих лет войны».
Английский историк Филипп Найтли пишет:
«Великобритания без энтузиазма вступила во Вторую мировую войну. Многие высокопоставленные консерваторы восхищались Гитлером… Значительная часть состоятельных людей недвусмысленно давала понять о своем желании избежать любых неприятностей. Двадцать два лейбориста – члена парламента подписали манифест, призывавший к быстрейшему заключению перемирия. Перебросив во Францию к бельгийской границе 158 тысяч солдат, 25 тысяч автомашин, 140 тысяч тонн разных военных грузов, Великобритания в течение восьми месяцев не пыталась сразиться с врагом».
Из Лондона советский посол И. Майский сообщал что «Чемберлен, выступая в парламенте и подчеркивая решимость Англии вести «войну до конца»… в то же время дает понять, что если бы Гитлер выдвинул какие-то новые, более приемлемые предложения, британское правительство готово было бы их рассмотреть».
Однако если западные державы не желали воевать с Гитлером, то с Советским Союзом они готовы были воевать всерьез. В эти дни СССР вел переговоры с Финляндией с тем, чтобы отодвинуть границу от Ленинграда посредством обмена территориями. Финляндия была готова принять более чем щедрые предложения СССР, которые даже маршал Маннергейм считал вполне разумными, и тем самым сохранить мир. Маннергейм советовал своим президенту и премьеру «не отклонять советские предложения, серьезно изучить их и скорее всего согласиться на них, ибо с военной точки зрения они лишь выгодны Финляндии». Только исключительное давление Англии и Франции заставило Финляндию отклонить предложенный СССР обмен территориями и компенсации.
26 ноября 1939 г. произошел известный инцидент у деревни Майнила. Согласно официальной советской версии в 15:45 финская артиллерия произвела обстрел территории СССР, в результате чего были убиты 4 и ранены 9 советских военнослужащих. 28 ноября правительство СССР денонсировало советско-финляндский договор о ненападении и отозвало из Финляндии своих дипломатических представителей. 30 ноября начались боевые действия.
По мнению историка В. Трухановского, для Чемберлена и его соратников, это был оптимальный выход из положения – война против Германии переключалась на совместную войну с Германией против Советского Союза. Правительства Англии и Франции, спавшие во время войны с Польшей, вдруг проснулись и развернули бурную деятельность. Отвечая 12 марта 1940 г. на парламентский запрос, премьер-министр Даладье заявил, что Франция поставила Финляндии 145 самолетов, 496 орудий 5 тыс. пулеметов, 400 тыс. винтовок и 20 млн. патронов. В свою очередь его коллега Чемберлен сообщил 19 марта членам британского парламента, что из Англии в Финляндию были отправлены 101 самолет, 114 орудий, 185 тыс. снарядов, 200 противотанковых орудий, 100 пулеметов «Виккерс», 50 тыс. газовых снарядов, 15 700 авиабомб, а также большое количество обмундирования и снаряжения.
С началом Зимней войны в Финляндию была направлена французская военная миссия во главе с полковником Ганевалем. В штабе командующего вооруженными силами Финляндии маршала Маннергейма находился личный представитель главкома сухопутных союзных войск во Франции генерала Гамелена генерал Клеман-Гранкур. По словам члена французской военной миссии капитана П. Стеленна, главная задача французских представителей заключалась в том, чтобы «всеми силами удерживать Финляндию в состоянии войны».
Во исполнение решений верховного совета союзников французский штаб разработал план военных действий против СССР, предусматривающий высадку англо-французского десанта в Печенге (Петсамо), а также бомбовые удары по важным объектам на советской территории. Англия и Франция разрабатывали проект переброски в Финляндию через Скандинавию 150 тыс. солдат и офицеров. В январе 1940 г. французский премьер Даладье поручил генералу Гамелену и командующему ВМФ адмиралу Дарлану изучить вопрос об авиаударах по территории СССР. Удар предполагался по нефтепромыслам Баку, Грозного, Майкопа и др. с аэродромов в Сирии, Ираке и Турции.
Заместитель начальника генерального штаба ВВС генерал Бержери в разговоре с капитаном П. Стеленном в декабре 1939 года говорил, что англо-французские союзники предпримут нападение на СССР не только на севере, в Финляндии, но и на юге, в Закавказье. «Генерал Вейган командует войсками в Сирии и Ливане. Его силы будут наступать в общем направлении на Баку с тем, чтобы лишить СССР добываемой здесь нефти. Отсюда войска Вейгана двинутся навстречу союзникам, наступающим на Москву из Скандинавии и Финляндии».
«Я был польщен, – писал в своих мемуарах Стеленн, – что меня конфиденциально познакомили с операцией столь крупного масштаба. Замысел операции был выражен на карте двумя изогнутыми стрелами: первая – из Финляндии, вторая – из Сирии. Заостренные наконечники этих стрел соединялись в районе на востоке от Москвы» (Челышев И.А. СССР – Франция: трудные годы 1938 – 1941. М., 1999.).
Но все эти далеко идущие планы были сорваны Красной Армией. Проведя необходимую подготовку, значительно усиленные советские войска начали 11 февраля 1940 года решительное наступление на Карельском перешейке. Прорвав главную оборонительную полосу, к 21 февраля они вышли ко второй полосе линии Маннергейма, 3 марта оказались на подступах к Выборгу, 7 – 9 марта прорвались к его окраинам. 9 марта Маннергейм сообщил правительству, что финская армия стоит перед угрозой полного разгрома. Несмотря на уговоры Англии и Франции, заверявших, что их войска уже на подходе, 12 марта 1940 года финская делегация в Москве была вынуждена подписать мирный договор на советских условиях.
Тем не менее даже после окончания советско-финской войны генерал Гамелен утверждал, что вопрос об открытии военных действий против СССР должен стоять на первом месте. План действий включал авиаудары, подводную войну в Черном море, вступление в войну Турции, поддержанной французскими войсками из Ливана. «Русско-финское перемирие не должно привести ни к какому изменению главных целей, которые мы смогли перед собой поставить в 1940 г., но оно должно побудить нас действовать более быстро и энергично». Генерал Жоно в мае 1940 года считал, что не на Западе, а «на Кавказе война найдет свое завершение», уверяя министра авиации Лоран-Эйнана: «Вы не будете сражаться на Западном фронте, сражаться будут на Кавказе».
Английский историк Э. Хьюз позже писал: «Провоцирование Англией и Францией войны с Советской Россией в то время, когда они уже находились в войне с Германией… дает основание для того, чтобы предложить более зловещее толкование: переключение войны на антибольшевистские рельсы, с тем чтобы война против Германии была окончена и даже забыта». Еще более откровенно выразился и назвал вещи своими именами английский журнал «Лейбор мансли» в феврале 1940 г.:
«Наиболее шовинистические, агрессивные, реакционные силы английского и французского империализма, которые стремятся любыми средствами расширить войну и ликвидировать создавшийся на Западе тупик путем открытия военных действий на Востоке, здесь объединились с бывшими мюнхенскими элементами, которые ввязались в эту войну по ошибке и против своего желания именно потому, что они старались развязать антисоветскую войну, и которые только рады были бы теперь найти способ превратить эту войну в антисоветскую войну и построить на этой основе мировой контрреволюционный фронт под английским руководством».
Ситуация не очень-то изменилась и после того, как Гитлер напал на Францию и разгромил ее. Бывший генерал вермахта Мюллер-Гиллебрандт писал: «Во Франции сразу же после начала войны против Советского Союза тысячи добровольцев как из числа гражданского населения, так и из состава французской армии, существовавшей на неоккупированной территории и в Северной Африке, заявили о своем желании принять в ней участие. После долгих колебаний Гитлер в августе 1941 г. с большими оговорками дал разрешение на формирование в составе сухопутной армии иностранного легиона. Так возник «Legion Tricolore». В него принимались только добровольцы из оккупированной Франции, добровольцам же из состава французской армии в приеме было отказано, что сильно задело их самолюбие» (Мюллер-Гиллебранд Б. Сухопутная армия Германии 1933 – 1945 гг. М., 2003.).
«После начала войны против Советского Союза были созданы отдельные легионы, состоявшие из датчан, голландцев, норвежцев, фламандцев, валлонов, часть из которых была передана на формирование дивизии «Викинг», а другая использована для укомплектования вновь формировавшихся инонациональных частей» (Мюллер-Гиллебранд).
Но и на этом еще ничто не заканчивалось. В 1998 г. Государственный архив Великобритании рассекретил план операции «Немыслимое», разработанный по заданию Черчилля британскими генштабистами в конце войны, когда разгром Германии был уже не за горами. План был готов к 22 мая 1945 года и предусматривал начало войны западных держав против СССР летом того же года. Британские военные рассчитывали, что в боевых действиях примут участие 47 английских и американских дивизий, канадцы, польский и американский добровольческий корпус, а также 10 – 15 бывших дивизий вермахта. Генералы из «объединенного штаба» трезво полагали, что об окончательной победе над СССР говорить трудно. Но за счет внезапности удара и преимущества в воздухе можно оттеснить советские войска вглубь Польши с последующим переходом к затяжной «тотальной» войне. Итоговая политическая цель – навязать Советам волю Соединенных Штатов и Британской империи. [Из плана «Немыслимое»: «Возможность содействия со стороны немцев рассмотрена в Приложении IV; согласно расчетам, на ранних этапах военной кампании можно переформировать и перевооружить 10 немецких дивизий».]
Сталин, кстати говоря, из донесений разведки обо всем знал, а потому советские войска в Германии получили приказ перегруппировать силы и заняться укреплением обороны. Но 5 июля 1945 г. в Англии произошло событие, которое Черчилль до конца дней переживал как пощечину: его консервативная партия проиграла парламентские выборы. Сэр Уинстон был вынужден уйти в отставку. План «Немыслимое» отправился в архив.
Как видим, план «Барбаросса», разработанный для нападения на Советский Союз, являлся переработкой предшествующего ему «Плана Гофмана». В свою очередь и сам «План Гофмана» – только верхушка айсберга. В целом же этот план являлся отражением глубинных тенденций всего западного общества, во всяком случае значительной части этого общества, глубоко враждебной самому существованию советского государства, со Сталиным или без него. Не в последнюю очередь в срыве «Плана Гофмана» сыграли роль твердая политическая позиция и умелая дипломатия советского руководства тех лет (мы не имеем здесь возможности рассказать обо всем этом). Также имело место совпадение ряда факторов, в целом нейтрализовавших его. Тем не менее «План Гофмана» был вполне реален и Советскому Союзу реально угрожала схватка не только с Гитлером и его союзниками, но и вообще со всей объединенной, вполне демократической Европой, а также Японией и, возможно, США. В советское время, когда послевоенный СССР стремился к нормализации отношений с Западом, про это было принято помалкивать. Но сейчас, пожалуй, обо всем этом можно говорить откровенно.
Информация