Украинская империя. Год 1918-й…
Скоро национально-сознательной публике предстоит вздыхать да охать. Мол, был, был шанс да не реализовался. Поводом для этого станет 95-летие крушения Украинской державы Павла Скоропадского. Одни будут причитать по поводу того, что у этого государства был большой потенциал. Другие назидательно скажут, что гетман пошел на федерацию с Россией и тем погубил себя. Нас же в связи с юбилеем интересует другой аспект политики бывшего генерал-адъютанта Николая II.
Напомню, что держава Скоропадского просуществовала с 29 апреля до 14 декабря 1918 г. Семь с лишних месяцев. Для гражданской войны очень приличный срок. Более того, многим тогда Украина представлялась островком спокойствия, поэтому в Киев потянулась различная публика из обеих столиц, а также других городов Российской империи. Потом, когда эти люди оказались в эмиграции они вспоминали о своей жизни в 1918-м. Довольно часто в их мемуарах встречается фраза, сказанная Скоропадским своим друзьям:
«Я беру Украину революционную и хмельную, чтобы создать в ней порядок и сохранить ее от большевизма. Но когда наступит оздоровление России, я поднесу ее Государю уже выздоровевшую, как лучшую жемчужину в царской короне, как неотъемлемую часть Российской Империи».
Все вроде бы логично: родовитый дворянин, гвардеец, генерал. Что ему остается кроме как «вылечить» Малороссию и вернуть ее в состав империи. Однако все не так просто. Есть основания полагать, что Павел Петрович отнюдь не рассматривал свою Украинскую державу, как нечто временное, как переходный этап к восстановлению единой России.
Вот пример. В мае 1918 г. на Украину прибыла делегация от Всевеликого войска Донского. В ее составе находился генерал-лейтенант Михаил Свечин. Скоропадского он знал еще по службе в Санкт-Петербурге, и встреча двух гвардейцев была теплой. Свечин обратил внимание, что в кабинете у гетмана висит большая карта его державы. В ее состав, с удивлением отмечал гость с Дона, входили не только малороссийские губернии, но и Донбасс, Таганрог, Новороссийск, Ростов и Кубань.
Свечин вспоминал, что эта карта явно была предметом гордости Скоропадского. Его старый товарищ не удержался и возразил, что слишком уж размахнулись картографы и с таким подходом Украина может претендовать на Поволжье с Сибирью. Затем, правда, два царских генерала предпочли не ссориться и сменили тему. Тем не менее, факт налицо: у гетмана, чья власть держалась на штыках германских оккупационных войск, имелись территориальные аппетиты, причем немалые.
Особое место в головах украинских деятелей занимала Кубань. Председатель тамошней Рады Николай Рябовол даже вел в Киеве переговоры со Скоропадским, обсуждая, на каких правах — автономии или субъекта федерации — этот край будет присоединяться к Украине. Также в гетманской столице вынашивались планы десанта на Кубань Запорожской дивизии. Это соединение вобрало в себя все, что осталось от армии Центральной Рады. Однако после ее разгона дивизию сохранили. Тем более что своей вооруженной силы у гетмана фактически не было.
Десант, правда, не состоялся и запорожцев отправили охранять восточную границу Украинской державы. Кстати, ее западные рубежи заканчивались у Збруча — отдавать Скоропадскому Галицию австрийцы не собирались.
Если кубанский проект Киева так и остался в теории, то крымский вопрос был все-таки переведен в практическую плоскость. Претензии на полуостров предъявила еще Центральная рада. В гетманском государстве от них не отказались. Его Светлость Скоропадский считал, что Крым должен быть украинским. Той же точки зрения придерживался Дмитрий Дорошенко, министр иностранных дел. Немцы, являвшиеся реальными хозяевами положения, были менее категоричны, поэтому в Симферополе появилось еще одно марионеточное правительство возглавляемое генералом Матвеем Сулькевичем (литовским татрином).
Пока германские генералы колебались, Дорошенко вел борьбу за Крым. По линии МИДа были выделены деньги на издание трех украинских газет и агитацию. Годы спустя гетман писал, что все это выглядело довольно наивно:
«…какие-то молодые люди в украинских костюмах в Ялте и в окрестных городках убеждали публику сделаться украинцами. Это не имело, конечно, успеха, но и никому не вредило».
Павел Скоропадский: «…новое Крымское правительство повело новую политику, далеко не дружественную Украине, и преследовало цель образования самостоятельного государства…»
Матвей Сулькевич: «Мое правительство не было ни за Украину, ни против нее, а стремилось лишь к установлению добрососедских отношений, одинаково полезных и нужных как для Украины, так и для Крыма».
Однако вскоре началась война, таможенная. Украинская сторона установила посты на границе с Крымом и начала экономическую блокаду полуострова. Не обошлось и без перестрелок.
У Сулькевича войск было еще меньше, чем у Скоропадского. Но Крымский отдельный пограничный дивизион все-таки сформировали. Командовал им ротмистр Николай Арнольди. За то, что в июле 1918 г. вверенная ему часть отстояла Перекопский уезд, командира наградили — повысили до полковника.
Впрочем, «боевые действия» носили больше хозяйственный характер. В Крым и на Украину не пропускали различные товары. Попутно было прервано почтовое и телеграфное сообщение.
В целом, все это, конечно, походило на бред. Автор известных воспоминаний «Трагедия Украины. Из пережитого в Киеве в 1918 году» Николай Могилянский был резок:
«…русские Украины и Крыма, серьезно вообразив себя двумя государствами, вели таможенную войну между собой, будто кому-то было полезно, чтобы в Крыму гнили продукты, когда в Киеве на них стояли безумные цены. Позорная страница!».
Однако оба правительства относились к происходящему сверхсерьезно. Украина, в частности, не пускала на полуостров тару для овощей и фруктов. Крым в ответ лелеял планы лишить противника соли, установив монополию на ее добычу. И так — несколько месяцев.
Забавно, но практически в то же время таможенная война шла между омским Временным Сибирским правительством и самарской «учредилкой» (Комитетом членов Всероссийского Учредительного собрания — Комучем).
Осенью 1918 г. немцы заставили Украину и Крым начать переговоры. В Киев уехала делегация из Симферополя. Заработали почта и телеграф. Пограничные посты сняли. Правда, ненадолго. Договориться не смогли, и в октябре таможенная война началась вновь.
Это, пожалуй, был последний акт великодержавных устремлений гетмана и его правительства. Немцы проигрывали мировую войну. 11 ноября Германия заключила перемирие с союзниками. А уже 14-го Скоропадский резко сменил направление своей политики и объявил о федерации с будущей небольшевистской Россией. На следующий день Совет министров Украинской державы постановил войну таможен прекратить.
Спустя месяц гетман бежал из своей столицы в Германию. Тогда же, в декабре 1918-го, покинул Крым Сулькевич. Он уехал в Азербайджан, стал начальником Генштаба армии этой закавказской республики и превратился из Матвея Александровича в Мамед-бека.
В 1920 г. в Баку Сулькевича расстреляли чекисты. Скоропадский умер в 1945-м, получив смертельные ранения после налета англо-американской авиации на пригороды Мюнхена.
Но «творческое» наследие двух генералов (имею в виду то, что они творили 95 лет назад) тревожит умы до сих пор. Киевские интеллектуалы на полном серьезе разглагольствуют о том, что гетманщина не в пример петлюровщине была вещью серьезной и если бы еще чуть-чуть…
У мыслителей симферопольских своя боль. Вот комментарий к одной из статей http://kraevedenie.net/2009/10/07/ostrov-krym-1918/, посвященной событиям тех лет:
«Да, из Сулькевича мог бы получиться НАШ Крымский Маннергейм, и тогда многих бы проблем сейчас не было… Но увы…»
Что тут скажешь? Только то, что к подобным рассуждениям междометие «увы», выражающее горечь и сожаление подходит как нельзя лучше.
Напомню, что держава Скоропадского просуществовала с 29 апреля до 14 декабря 1918 г. Семь с лишних месяцев. Для гражданской войны очень приличный срок. Более того, многим тогда Украина представлялась островком спокойствия, поэтому в Киев потянулась различная публика из обеих столиц, а также других городов Российской империи. Потом, когда эти люди оказались в эмиграции они вспоминали о своей жизни в 1918-м. Довольно часто в их мемуарах встречается фраза, сказанная Скоропадским своим друзьям:
«Я беру Украину революционную и хмельную, чтобы создать в ней порядок и сохранить ее от большевизма. Но когда наступит оздоровление России, я поднесу ее Государю уже выздоровевшую, как лучшую жемчужину в царской короне, как неотъемлемую часть Российской Империи».
Все вроде бы логично: родовитый дворянин, гвардеец, генерал. Что ему остается кроме как «вылечить» Малороссию и вернуть ее в состав империи. Однако все не так просто. Есть основания полагать, что Павел Петрович отнюдь не рассматривал свою Украинскую державу, как нечто временное, как переходный этап к восстановлению единой России.
Вот пример. В мае 1918 г. на Украину прибыла делегация от Всевеликого войска Донского. В ее составе находился генерал-лейтенант Михаил Свечин. Скоропадского он знал еще по службе в Санкт-Петербурге, и встреча двух гвардейцев была теплой. Свечин обратил внимание, что в кабинете у гетмана висит большая карта его державы. В ее состав, с удивлением отмечал гость с Дона, входили не только малороссийские губернии, но и Донбасс, Таганрог, Новороссийск, Ростов и Кубань.
Свечин вспоминал, что эта карта явно была предметом гордости Скоропадского. Его старый товарищ не удержался и возразил, что слишком уж размахнулись картографы и с таким подходом Украина может претендовать на Поволжье с Сибирью. Затем, правда, два царских генерала предпочли не ссориться и сменили тему. Тем не менее, факт налицо: у гетмана, чья власть держалась на штыках германских оккупационных войск, имелись территориальные аппетиты, причем немалые.
Особое место в головах украинских деятелей занимала Кубань. Председатель тамошней Рады Николай Рябовол даже вел в Киеве переговоры со Скоропадским, обсуждая, на каких правах — автономии или субъекта федерации — этот край будет присоединяться к Украине. Также в гетманской столице вынашивались планы десанта на Кубань Запорожской дивизии. Это соединение вобрало в себя все, что осталось от армии Центральной Рады. Однако после ее разгона дивизию сохранили. Тем более что своей вооруженной силы у гетмана фактически не было.
Десант, правда, не состоялся и запорожцев отправили охранять восточную границу Украинской державы. Кстати, ее западные рубежи заканчивались у Збруча — отдавать Скоропадскому Галицию австрийцы не собирались.
Если кубанский проект Киева так и остался в теории, то крымский вопрос был все-таки переведен в практическую плоскость. Претензии на полуостров предъявила еще Центральная рада. В гетманском государстве от них не отказались. Его Светлость Скоропадский считал, что Крым должен быть украинским. Той же точки зрения придерживался Дмитрий Дорошенко, министр иностранных дел. Немцы, являвшиеся реальными хозяевами положения, были менее категоричны, поэтому в Симферополе появилось еще одно марионеточное правительство возглавляемое генералом Матвеем Сулькевичем (литовским татрином).
Пока германские генералы колебались, Дорошенко вел борьбу за Крым. По линии МИДа были выделены деньги на издание трех украинских газет и агитацию. Годы спустя гетман писал, что все это выглядело довольно наивно:
«…какие-то молодые люди в украинских костюмах в Ялте и в окрестных городках убеждали публику сделаться украинцами. Это не имело, конечно, успеха, но и никому не вредило».
Павел Скоропадский: «…новое Крымское правительство повело новую политику, далеко не дружественную Украине, и преследовало цель образования самостоятельного государства…»
Матвей Сулькевич: «Мое правительство не было ни за Украину, ни против нее, а стремилось лишь к установлению добрососедских отношений, одинаково полезных и нужных как для Украины, так и для Крыма».
Однако вскоре началась война, таможенная. Украинская сторона установила посты на границе с Крымом и начала экономическую блокаду полуострова. Не обошлось и без перестрелок.
У Сулькевича войск было еще меньше, чем у Скоропадского. Но Крымский отдельный пограничный дивизион все-таки сформировали. Командовал им ротмистр Николай Арнольди. За то, что в июле 1918 г. вверенная ему часть отстояла Перекопский уезд, командира наградили — повысили до полковника.
Впрочем, «боевые действия» носили больше хозяйственный характер. В Крым и на Украину не пропускали различные товары. Попутно было прервано почтовое и телеграфное сообщение.
В целом, все это, конечно, походило на бред. Автор известных воспоминаний «Трагедия Украины. Из пережитого в Киеве в 1918 году» Николай Могилянский был резок:
«…русские Украины и Крыма, серьезно вообразив себя двумя государствами, вели таможенную войну между собой, будто кому-то было полезно, чтобы в Крыму гнили продукты, когда в Киеве на них стояли безумные цены. Позорная страница!».
Однако оба правительства относились к происходящему сверхсерьезно. Украина, в частности, не пускала на полуостров тару для овощей и фруктов. Крым в ответ лелеял планы лишить противника соли, установив монополию на ее добычу. И так — несколько месяцев.
Забавно, но практически в то же время таможенная война шла между омским Временным Сибирским правительством и самарской «учредилкой» (Комитетом членов Всероссийского Учредительного собрания — Комучем).
Осенью 1918 г. немцы заставили Украину и Крым начать переговоры. В Киев уехала делегация из Симферополя. Заработали почта и телеграф. Пограничные посты сняли. Правда, ненадолго. Договориться не смогли, и в октябре таможенная война началась вновь.
Это, пожалуй, был последний акт великодержавных устремлений гетмана и его правительства. Немцы проигрывали мировую войну. 11 ноября Германия заключила перемирие с союзниками. А уже 14-го Скоропадский резко сменил направление своей политики и объявил о федерации с будущей небольшевистской Россией. На следующий день Совет министров Украинской державы постановил войну таможен прекратить.
Спустя месяц гетман бежал из своей столицы в Германию. Тогда же, в декабре 1918-го, покинул Крым Сулькевич. Он уехал в Азербайджан, стал начальником Генштаба армии этой закавказской республики и превратился из Матвея Александровича в Мамед-бека.
В 1920 г. в Баку Сулькевича расстреляли чекисты. Скоропадский умер в 1945-м, получив смертельные ранения после налета англо-американской авиации на пригороды Мюнхена.
Но «творческое» наследие двух генералов (имею в виду то, что они творили 95 лет назад) тревожит умы до сих пор. Киевские интеллектуалы на полном серьезе разглагольствуют о том, что гетманщина не в пример петлюровщине была вещью серьезной и если бы еще чуть-чуть…
У мыслителей симферопольских своя боль. Вот комментарий к одной из статей http://kraevedenie.net/2009/10/07/ostrov-krym-1918/, посвященной событиям тех лет:
«Да, из Сулькевича мог бы получиться НАШ Крымский Маннергейм, и тогда многих бы проблем сейчас не было… Но увы…»
Что тут скажешь? Только то, что к подобным рассуждениям междометие «увы», выражающее горечь и сожаление подходит как нельзя лучше.
Информация