Общие черты политики Римской империи времён принципата и современных США
1. Принятие внешнеполитических решений
Чтобы раскрыть этот вопрос, необходимо определить статус того круга лиц, которые участвовали в выработке внешнеполитических решений, выяснить их интеллектуальный уровень и культурную ориентацию, а следовательно, и степень компетентности в рассматриваемой сфере деятельности. При этом не следует, однако, распространять современные представления о квалификации и компетентности на общество с иным, чем сейчас, менталитетом. Важно также учитывать различие между древним и современным пониманием внешней политики. Так, провинциальные восстания в пределах Pax Romana (Римского мира), подобные паннонскому и далматинскому в 6 г. н.э. или иудейскому в 66-71 г.г. н.э., рассматривались римлянами как внешние войны. Сегодня бы такой взгляд показался абсурдным.
Римская империя в период своего наибольшего расширения в правление Траяна в 117 г. н.э.
С установлением принципата его место постепенно было узурпировано императором, опиравшимся на совет (Consilium principis), включающий в основном так называемых «друзей» (amici) и «спутников» (comites) и генетически связанный с теми неофициальными советами из друзей и родственников, которые формировались при аристократических наместниках провинций и командующих армиями республиканского периода. По своему социальному положению это были, как правило, представители богатой и образованной сенаторской и всаднической (equites) элиты империи. Однако римская аристократия получала образование главным образом в сфере литературы, философии и риторики, и очень ценила эти занятия как важную часть своей культурной и классовой идентичности. Но ее представители не были ни экспертами в области экономики, политической науки или военной теории, ни даже, чаще всего, людьми, имевшими какой-либо практический опыт в той или иной сфере.
Весьма показательно детальное описание римским историком Геродианом совещания императора Коммода с «друзьями» по поводу продолжения или прекращения военных действий на дунайской границе в 180 г. н.э. Здесь нет рассуждений о стратегических преимуществах той или иной линии границы, экономических выгодах, финансовых затратах или людских потерях. Аргументация «друзей» в пользу продолжения войны лежит исключительно в сфере психологии и сводится главным образом к тому, что противоположное решение было бы бесславным, а недостаточная агрессивность подорвала бы безопасность империи, так как придала бы варварам самоуверенности. И подобные соображения являлись весьма типичными для римлян при обсуждении вопросов войны и мира.
В основе мотивов поведения римлян лежала забота о статусе или «чести» империи, главным образом то, как империя (и до некоторой степени сам император) воспринимаются подданными и иностранцами. Символические проявления уважения и подчинения со стороны врагов были целью политики; высокомерие или оскорбление с их стороны являлись немедленными и законными поводами к войне. Устрашение и месть были инструментами поддержания имиджа империи. При этом нет оснований отрицать, что людские или финансовые ресурсы накладывали определенные «реальные» ограничения на римскую политику. Римская стратегия, таким образом, по крайней мере частично, определялась моральными и психологическими мотивами.
2. Образ мира
В целом географические и этнографические представления римской элиты всегда оставались преимущественно литературными по характеру. Традиционные взгляды на мир и населяющие его народы, восходящие к Гомеру и Геродоту, продолжали пользоваться авторитетом даже тогда, когда новая информация становилась доступной.
Впрочем, точность и практическая значимость этой информации почти всегда была ограничена формой, в которой она подавалась. Источником ее были главным образом победные реляции и «мемуары» полководцев типа знаменитых «Записок о Галльской войне» Юлия Цезаря, которые в большей степени выполняли идеологические, пропагандистские функции, чем излагали достоверные факты.
3. Военные аспекты внешней политики
В эпоху принципата империя обеспечивала свою безопасность с помощью относительно небольших, профессиональных, отлично вооруженных сил более или менее неизменной численности (порядка 300-400 тыс. воинов), и это было одним из определяющих факторов римской стратегии.
В силу ограниченного размера армии, отсутствия обученных резервов, медленной скорости ее передвижения при существовавших тогда транспортных средствах и грандиозных пространствах империи реакция на крупный военный кризис (будь-то массированное вторжение или восстание) всегда оказывалась запоздалой, а концентрация войск в одном регионе вела к ослаблению безопасности других. При таких условиях усилия, направленные на расширение империи, а также упорство при удержании вновь завоеванных территорий (часто сомнительной экономической или стратегической ценности), выглядят более или менее иррациональными, если не учитывать, что римская политика в основном оперировала на психологическом уровне (вращаясь вокруг идеи имиджа или «национальной чести»), а не на строгом военном или экономическом расчете.
Подлинные основы римской стратегии следует искать в сфере психологии и лучше всего их иллюстрирует тезис оратора IV в. н.э. Фемистия, согласно которому скифов (т.е. готов) и римлян разделяют не река, не болота, не укрепления, так как все это можно преодолеть или разрушить, но страх, который не позволяет сделать это. Оборона империи, таким образом, базировалась на «вере» врага в неотвратимость возмездия. И если римляне не могли помешать прорыву его на том или ином участке границы, то единственным вариантом их реагирования на ситуацию было ответное вторжение на территорию противника после завершения концентрации необходимых для этого сил.
Все подобные экспедиции имели целью отомстить, наказать, запугать врага, т.е. вернуть его к тому состоянию сознания (состоянию страха перед Римом), которое и обеспечивало защиту границ. Эта «стратегия устрашения» являлась традиционной моделью поведения римлян на международной арене во все периоды их истории.
4. Экономические аспекты внешней политики
Согласно некоторым подсчетам, расходы на содержание армии составляли подавляющую часть (от 2/3 до 3/4) бюджета государства. И если размер этой армии был относительно небольшим, то это, видимо, были максимальные силы, которые империя была в состоянии содержать.
Войны были весьма дорогостоящим предприятием. Как свидетельствуют источники, они опустошали казну и тяжелым бременем ложились на провинции, особенно на те, которые примыкали к театру военных действий, где концентрировалась основная масса войск. Вместе с тем добыча, особенно в виде драгоценных металлов и рабов, была наиболее очевидной компенсацией военных издержек. Иногда объем ее был настолько велик, что оказывал существенное воздействие на экономику. Но помимо несомненных экономических выгод военная добыча заключала в себе огромную престижную ценность, символизируя унижение врага.
Помимо добычи, были и другие потенциальные выгоды войны. Присоединение новых провинций повышало (иногда очень значительно) доходы римского государства в результате увеличения числа налогоплательщиков, приобретения новых источников минеральных ресурсов. И это обстоятельство, возможно, являлось одним из важных факторов, определявших принятие внешнеполитических решений. Однако, подлинно прибыльные войны Рима остались в прошлом, в эпохе великих завоевательных походов времен республики. Единственным действительно доходным военным мероприятием имперского периода явилось завоевание императором Траяном Дакии. Большинство же войн эпохи империи велось против бедных народов, и они, по сути, были убыточными для Рима. Именно низкая доходность войн периода принципата и «бесполезность» территорий, остававшихся за пределами империи, отчасти объясняет гораздо более низкий темп завоеваний в рассматриваемую эпоху по сравнению с предшествующей.
В целом, несмотря на то, что экономические соображения без сомнения играли определенную роль в военных решениях римлян, чисто экономическая модель их принятия не находит подтверждения в источниках. Ярким примером здесь служит Британия, которая на всем протяжении своего существования в качестве римской провинции являлась, скорее, своего рода «черной дырой» для финансовых ресурсов империи, чем источником дохода. Но римляне удерживали ее с яростным упорством, демонстрируя ту известную по античным источникам истину, что однажды завоеванное не может быть утрачено без ущерба для чести и славы. Точно так же и для покорения Дакии Траяну потребовались едва ли не половина всей римской армии и огромные денежные ресурсы. Правда, колоссальные военные усилия Рима были вознаграждены богатой добычей и приобретением золотых рудников. Однако, необходимо иметь в виду, что Дакийские войны, несмотря на всю их грандиозную стоимость (как в плане материальных, так и человеческих ресурсов), произошли бы даже при отсутствии каких-либо надежд на прибыль. Для Траяна и его советников важнее были другие соображения.
Дакийский царь унизил Рим, нанеся поражение римской армии и принудив заключить позорный для империи мир, а это не могло быть оставлено без отмщения. Обе Дакийские войны Траяна были, таким образом, войнами возмездия и наказания. И именно по этой причине император оказался готов задействовать военные и финансовые ресурсы гигантского масштаба, без гарантии возмещения. Следовательно, проблема имиджа встает здесь как несравненно более важная, чем простой экономический расчет.
5. Система ценностей
Разумеется, превосходство Рима над варварами, в конечном счете, обеспечивалось превосходством его военной силы. Однако наиболее существенным элементом в этой системе взаимоотношений было состояние умов в стане врага: безопасность империи зависела от способности Рима внушать благоговение и ужас. Свое силовое превосходство Рим постоянно должен был доказывать посредством победоносных войн и завоеваний. Никакое военное поражение не могло оставаться неотмщенным, а нарушение договора или восстание — безнаказанным. Возмездие всегда должно было быть максимально агрессивным, сопровождаться вторжением, репрессиями и даже геноцидом. Завоевания, совершаемые в порядке устрашения и мести, считались «справедливыми» и «необходимыми». Проявления слабости (как, например, недостаточная месть за нападение или недостаточная жестокость при подавлении восстания) могли рассматриваться врагом как сигнал к выступлению против Рима. Как государство, римляне, таким образом, вели себя на международной арене подобно гомеровским героям, мафиозным гангстерам или членам любого другого сообщества, в котором статус и безопасность зависят от способности применять насилие и любая иная модель поведения в тех условиях была не возможна.
Со времен античности предпринимались попытки объяснить феномен Римской империи. Еще во II в. до н.э. греческий историк Полибий полагал, что движение римлян к мировому господству было продуктом осознанной политики. Историки Нового времени полностью отвергли эту идею. Для объяснения римской экспансии была выдвинута теория «оборонительного империализма», согласно которой римляне осуществляли завоевания с целью обеспечить свою безопасность и процветание и, как правило, в ответ на провокационные действия других народов. В последние годы эта теория вышла из моды, но проведенное исследование показывает, что она внесла ценный вклад в понимание природы римского империализма в том смысле, что сами римляне вряд ли не согласились бы с ней.
Но тогда объяснение конечного результата — создание величайшей империи — следует искать в чем-то другом, например в системе ценностей римского общества, в числе которых maiestas (величие), honos (честь), fama (слава), census (богатство), dignitas (достоинство), составляли основу римской внешней политики. Было бы ошибкой описывать действия римлян как «агрессивные» или «оборонительные». Более точно их передают такие понятия, как оскорбление и месть, террор и уважение, а сама «большая стратегия» Рима предстает как комплекс политических идей, представлений и ценностей.
Источник:
Mattern S.P. Rome and the enemy imperial strategy in the principate. Berkeley etc. Univ. of California, 1999. XX, 259 P. Bibliogr. P. 223-244 (В пер. Медовичева А.Е.).
Информация