Триумф и трагедия Отто Гана. Часть II
Вернемся в Берлин, к Гану. Эта работа стала кульминацией его научного творчества. Дальше — тишина, отход от науки. Почему? Можно только догадываться. Германия менялась, и не заметить этого было невозможно. Расизм грубо ударил по сотрудникам: один за другим увольнялись, уезжали коллеги-евреи. Самым большим ударом, конечно, стал отъезд Лизе Мейтнер. Хотя в их тандеме ведущим был Ган, который никогда не шел от гипотезы к её фактическому подтверждению, предпочитая начинать с наблюдений и опыта, разлука больнее ударила по нему. Лизе больше не вернулась в Германию, работала сначала у Бора, лотом в Лондоне, сохранив до конца жизни (она лишь на несколько месяцев пережила старинного друга) завидную работоспособность.Главной причиной ухода Гана от науки были его высокие нравственные правила, как бы архаично эти слова ни звучали в наше время. Конечно, изнутри, для немецкого обывателя, фашизм выглядел иначе, чем снаружи. Все делалось под лозунгом: для блага народа, для будущего великой Германии. Обывателям это внушало иллюзии — но не Гану, один раз уже «клюнувшему» на патриотические лозунги и обжегшемуся. Оказавшись на распутье, Ган четко увидел три пути. Один из них выбрал Гейзенберг, начавший активную работу над урановым проектом. Скоро стало ясно, что конечной целью проекта нацисты считают получение атомной бомбы. Оправдывать или осуждать Гейзенберга? Для ученого всякая интересная проблема — великий соблазн, часто перевешивающий нравственные соображения. Второй путь — отъезд, его выбрали Ферми, Эйнштейн. Ган выбрал третье — тишину, молчание, возможность не воевать ни на чьей стороне. Возраст, мудрость, великолепная научная карьера позволяли принять именно такое решение, о котором Ган впоследствии никогда не жалел.
Ган был профессионалом высокого класса, человеком, который всем обязан только себе самому. С первого и до последнего дня своей активной исследовательской карьеры он все, даже черновые операции, делал своими руками, никогда не дирижировал экспериментами из-за письменного стола. Наградой за это стали обостренная наблюдательность, отточенная экспериментальная техника и воистину уникальный опыт. К тому же в результате кропотливой многолетней работы он создал ценнейший запас сверхчистых веществ, что сыграло не последнюю роль в успехе экспериментов по делению ядер урана. Так скопились годы труда, затраченного на решение задач, представляющих сугубо профессиональный интерес и не суливших никаких сенсаций.
Исследовательская установка, на которой О. Ган и Ф. Штрассман открыли деление ядер урана
Блестящая природная одаренность, легкость, с которой пришел первый успех, казалось, не располагали к особому прилежанию. Но у Гана вкус к жизни органично уживался с уважением к труду, интуиция с прочными знаниями. Изучение слабейших излучений, работа с микроколичествами веществ, постоянная опасность радиоактивного заражения требовали не только сноровки экспериментатора, но и величайшей собранности. И Ган ею обладал. Он работал много, истово, но при этом регулярно, методично, четко, подчиняясь жесткой дисциплине. Чистота его исследований вошла в поговорку. На его рабочем столе, в записях, в публикациях царил порядок. Десятилетиями имея дело с радиоактивными веществами, Ган и его постоянные сотрудники сумели избежать лучевого поражения, которое было не редкостью в других институтах. Как с удивлением заметил физик Ф. Содди, имея в виду Гана: «Собственно говоря, человека, через руки которого прошло столько радиоактивного вещества, уже давно не должно было бы быть в живых».
Во всем, что касалось науки, Ган считался максималистом. Эксперимент он «закрывал» не тогда, когда была достигнута конкретная цель, а лишь полностью уяснив для себя смысл всех, пусть даже незначительных деталей. На протяжении 40 лет работы стиль Гана оставался неизменным: он шел не от гипотезы к ее подтверждению фактами, а от наблюдения и анализа к формулировке гипотезы. И при этом, по его собственным словам, «чаще находил то, чего не искал». Уважение к фактам, какими бы они ни были, стало для него законом. За всю свою долгую жизнь в науке Ган ни разу не поддался соблазну отмахнуться от неудобного факта, подогнать его под концепцию или обойти молчанием. Он в высшей степени обладал главным качеством исследователя — готовностью выносить свои мысли на суд опыта.
Хорошую службу сослужила Гану память. Он обладал необъятными знаниями, а редкостная память подсказывала их ему в нужную минуту. Уже в преклонном возрасте он на безукоризненном греческом декламировал длинные отрывки из Гомера, которые заучил когда-то за компанию с братом Карлом, гимназистом. Имея абсолютный музыкальный слух, он помнил темы всех бетховенских симфоний и многих симфоний Чайковского.
А в Германии гремели музыка Вагнера и военные марши. Ган не искал благоволения новых хозяев страны и не раз отваживался им противодействовать. По многим отзывам, он не только сам помогал коллегам, подвергшимся репрессиям, но и привлекал к этому друзей за рубежом. Стойко противился вмешательству
«сверху» в работу Химического института, чем навлек на себя обвинение в политической неблагонадежности, а в конце войны отказался выполнить приказ об уничтожении института. Убедил бургомистра города Тайльфингена не сопротивляться наступающим французским частям и этим спас город от разрушения.
12 лет живя в условиях репрессивного режима и не вступая с ним в открытую политическую конфронтацию, он сумел сохранить духовную независимость, профессиональное и личное достоинство, честное имя. Подтверждением этому служит письмо Эйнштейна Гану в ответ на приглашение вступить в Общество имени Макса Планка. «Мне больно, что я должен послать свой отказ именно Вам, одному из немногих, кто в эти ужасные годы остался верен своим убеждениям и делал все, что было в его силах. Однако я не могу поступить иначе... Я ощущаю непреодолимую антипатию к участию в любом начинании, касающемся общественной жизни Германии... Кто-кто, а Вы это поймете».
В апреле 1945 года западные оккупационные власти депортировали Гана и девять других немецких физиков-ядерщиков в Англию. Через полгода Ган вернулся в западную зону Германии. В этот последний период жизни ученый отошел от исследований, занявшись организаторской и общественной деятельностью. Современники отмечали мудрость этого человека. В нем не было суетности, он четко различал для себя подлинное и мнимое, не завидовал коллегам, умел оценить чужой талант и знания. С неподдельным интересом отзывался он о коллегах-ученых, а Резерфорда считал идеалом исследователя. Не привлекала Гана и возможность властвовать над людьми, а власть имущие не вызывали восхищения. Принимая на себя функции руководителя, Ган делал это только в интересах дела. Его лидерство было нравственно обеспечено талантом и опытом, не вызывающим сомнения бескорыстием. Ган не слыл «удобным», т.е. покладистым, но считался объективным и корректным руководителем. При всей своей строгости он от подчиненных требовал только того, чего и от себя. Восхищает такая редкая для руководителя добродетель, как щепетильность в вопросах приоритета. Подписывая очередную совместную работу, Ган и Мейтнер выносили на первое место имя того, кто на этот раз внес в нее больший вклад.Выдержал Ган и испытание славой. В отличие от многочисленных любителей преувеличивать свои достоинства он был мастером по их преуменьшению. Никогда не отрекался от своей неаристократической родословной, не спешил менять образ жизни на более изысканный. Бесконечно уважая науку, дорожа репутацией серьезного исследователя, он не считал себя всеведущим, не боясь обнаружить свое незнание чего-либо. Ему доставляло громадное удовольствие в ответ на чересчур умный вопрос дружелюбно и простодушно сказать: «Я в этом ну ничегошеньки не понимаю», — чтобы полюбоваться изумлением собеседника. По-видимому, и в старости в нем жил сорванец-мальчишка, который не прочь посмеяться над людьми изображающими ученость.
И никогда он не был кабинетным отшельником, угрюмым аскетом. Ему удалось сохранить удивительно радостное мироощущение, способность воспринимать жизнь как счастливый дар. Он нуждался в друзьях, обладал незаурядным талантом общения. Интерес к окружающему, жажду новых впечатлений Ган сохранил до конца дней. Он стойко сопротивлялся старости и болезням, не желая уступать им ничего из того, что любил. В 80 с лишним лет, отмахнувшись от всех предостережений, в одиночку отправлялся в горы — он смолоду увлекался альпинизмом.
Хотя со стороны Ган казался баловнем судьбы, его личная жизнь складывалась отнюдь не идиллически. Жена страдала психическим заболеванием. Единственный сын в годы войны получил ранение и еще молодым погиб в автомобильной катастрофе. Сам ученый в старости тяжело болел. Оптимистом он был скорее наперекор обстоятельствам, чем благодаря им.
Тяготы жизни он скрашивал юмором. Остроумные реплики, меткие, но неизменно тактичные, памятны многим его коллегам. Часто Ган иронизировал над самим собой и даже в таких обстоятельствах, когда другим было не до смеха. Смеялся даже на больничной койке, когда в 1951 году стал жертвой покушения: психически больной изобретатель серьезно его ранил. В разговоре с женой физика Гейзенберга Ган как-то обронил замечательную фразу: «Я всегда был клоуном, хотя сердце мое при этом разрывалось».
Гармоническое приятие жизни, вопреки всем ее горестям, стало одним из источников его духовной энергии и творческой продуктивности.
В 1945 году Ган взял на себя руководство Обществом им. Макса Планка, созданным вместо Общества кайзера Вильгельма. Своим становлением эта научная организация в значительной мере обязана энергии Гана. Как глава Общества, Ган поддерживал контакты с зарубежными кометами. Сам факт присуждения ему в 1945 году Нобелевской премии «За открытие деления тяжелых ядер» в Германии восприняли как событие национальной важности. По мнению общественности, Ган способствовал восстановлению сильно подмоченной репутации немцев. Однако он никогда не был только декоративной парадной фигурой в западно-германской политике. В феврале 1946 году Ган отверг предложение выехать за границу: «Я не могу повернуться спиной к Германии в такой момент».
В феврале 1955 года Ган по радио обратился к населению ФРГ, Дании, Австрии, Норвегии и Великобритании с речью «Кобальт 60 — угроза или благо для человечества». А в июле того же года по инициативе Гана 16 ученых, лауреатов Нобелевской премии, выступили с заявлением, предупреждая человечество о возможности ядерной войны. Когда в ФРГ разгорелись споры об оснащении бундесвера ядерным оружием, Ган и его единомышленники опубликовали так называемое Геттингенское заявление, в котором твердо высказались против атомного вооружения Западной Германии. Это вызвало приступ гнева у федерального правительства . Последовало приглашение в федеральную канцелярию, где ученые отстояли свою позицию. Их заявление оказало реальное влияние на формирование общественного мнения в стране, и главная заслуга в этом принадлежит Гану. Как писала одна из газет: «В глазах немцев подпись О. Гана, возможно, имеет больший вес, чем подписи всех остальных ученых, вместе взятых, — не только потому, что он считается старейшиной немецкой науки, но и потому, что его решение нагляднее, чем любое другое, представляет собой акт совести».
Современники чтили в нем не только талант, но и человека, который наглядно показал, что такое моральный долг ученого, и явил образец честного служения долгу.
Отто Ган скончался 28 июня 1969 года. На надгробном камне высечены имя ученого и формула расщепления урана.
В 1968 году в Германии был построен рудовоз с ядерной силовой установкой. (17 тысяч тонн водоизмещения, один реактор тепловой мощностью 38МВт. Скорость хода 17 узлов. Экипаж — 60 человек и 35 человек научного персонала). Судну дали имя "Отто Ган". За 10 лет своей активной службы «Отто Ган» прошел 650 тыс. миль (1,2 млн. км), посетил 33 порта в 22 странах, доставлял руду и сырье для химического производства в Германию из Африки и Южной Америки. Немалые сложности в карьере рудовоза вызвал запрет руководства Суэцкого на проход этим кратчайшим путем из Средиземного моря в Индийский океан — утомленные бесконечными бюрократическими ограничениями, необходимостью лицензирования для захода в каждый новый порт, а также дороговизной эксплуатации атомохода, немцы решились на отчаянный шаг. В 1979 году «ядерное сердце» было деактивировано и извлечено, взамен «Отто Ган» получил обычную дизельную установку, с которой и ходит сегодня под флагом Либерии.[/i]
Использованная литература:
1. Гернек Ф. Пионеры атомного века. М.: Прогресс, 1974. С. 324-331.
2. Константинова С. Расщепление // Изобретатель и рационализатор. 1993. №10. С. 18-20.
3. Храмов Ю. Физики. Биографический справочник. М.: Наука. 1983. С. 74.
Информация