Япония против США и стратегическое равновесие на Тихом Океане. Часть четвертая
После подписания акта о капитуляции американских и филиппинских войск, бои на полуострове Батаан продолжались еще более суток. Некоторым подразделениям удалось ночью переправиться через узкий пролив на остров Коррехидор. Окончательно все военные действия на полуострове закончились только к вечеру 10 апреля.
Самая крупная в истории армии США капитуляция привела к трагедии, получившей известность как Батаанский марш смерти. Огромное количество пленных было неожиданностью для японцев – 11-12 тысяч американцев и от 60 до 70 тысяч филиппинцев (более точных данных нет). Прежде всего, их нечем было кормить. Не были подготовлены и лагеря, не было вообще внятных идей, что с этими пленными делать.
В марте японское командование готовило специальный лагерь на базе О’Доннелл в центральной части острова Лусон, который мог вместить не более 20 тысяч человек. Только после капитуляции стали сооружать еще один, но было ясно, что места все равно на всех не хватит. Кроме того, не был выделен транспорт для перевозки хотя бы части пленных в эти лагеря. Единственным способом перемещения оставался пеший марш на расстояние более 100 километров (если считать от южной оконечности полуострова). Это решение было принято японцами с единственной целью – чтобы значительная часть пленных погибла в пути. При этом даже не планировалось снабжать и без того обессиленных людей каким-либо продовольствием на первом участке пути (до 40 километров) – территории полуострова, усеянной разлагающимися трупами и разбитой техникой. Только начиная от Баланги (бывшего административного центра провинции Батаан на севере полуострова) и далее вдоль маршрута были организованы три пункта питания, а также промежуточные лагеря. Но и там еду могли получить не более трети всех пленных. Лечение больных и раненых вообще не предусматривалось.
Японские конвоиры на протяжении всего марша проявляли особую жестокость к пленным. Постоянно производились немотивированные избиения прикладами и дубинками. Время от времени японские мотоциклисты проезжали вдоль рядов пленных, выставляя винтовочные штыки на уровне шей. Чтобы избежать смертельных порезов люди были вынуждены расстраивать ряды – таким образом провоцировались новые избиения и убийства. Поводом для них были также любые попытки оказания помощи раненым, больным или просто неспособным идти из-за слабости. Следом за колоннами пленных, по упавшим на землю людям, проезжали японские грузовики или танки.
Уже после войны в одном из докладов комиссии Конгресса, расследовавшей военные преступления на Филиппинах, говорилось:
«…их избивали и они голодали на протяжении всего пути. Те, кто падал, были заколоты штыками, некоторых из них японские офицеры обезглавливали самурайскими мечами… [...]Японская культура в то время отражала мнение, что любой воин, который сдался, не имел чести и не мог рассматриваться как человек. Таким образом, японские солдаты и офицеры считали, что они не совершали преступлений против человека.»
Эта цитата представляет собой очень типичное для западных источников объяснение «необычайной» жестокости японцев по отношению к пленным, а также к гражданскому населения завоеванных стран. Кодекс бусидо и многие другие традиции в японской культуре действительно не приветствуют гуманное отношение к пленным (хотя и не исключают). Однако дело было не только в них. Известно, что после Русско-японской войны массовых казней и издевательств над русскими пленными не было. Не упоминается так же и о чем-либо подобном по отношению к германским военнопленным в Первой мировой войне. Поэтому есть и другое объяснение: в начале XX века японцы изо всех сил старались быть похожими на европейцев, поэтому всеми способами демонстрировали свою цивилизованность, особенно там, где она выгодно подчеркивала их превосходство. Войны, которые вела Страна Восходящего Солнца, завоевывая себе место среди мировых держав, были в массовом сознании японцев чем-то вроде ритуальных поединков. Отсюда и естественное стремление уважать чужие правила. А Вторая мировая была для японцев войной цивилизационной, поражение в ней буквально означало гибель нации, крушение всех надежд на сколько-нибудь достойное будущее страны. «Игра в цивилизацию» была отброшена даже еще более решительно, чем это делали немцы под властью фашистского режима. Однако при этом, в силу отсутствия единой идеологии, столь же проработанной как в Германии, у японцев в то время сохранялось более отчетливое понимание самоубийственности войны. И оно не могло не находить себе своего места в массовом сознании. Это понимание, конечно, упорно вытеснялось как пропагандой, так и личными опасениями за свое будущее, но полностью избавиться от него невозможно. Ведь Япония ввязалась в войну против целой коалиции держав, две из которых сами по себе превосходили ее по всем параметрам: экономическим, ресурсным, военным. Скорее всего именно эти подсознательные страхи и были основной причиной жестокости японцев во Второй мировой войне.
Но вернемся к событиям на Лусоне весной 42 года. Батаанский марш смерти продолжался в общей сложности 7 дней. Год спустя полуостров представлял собой безлюдную территорию усеянную человеческими костями, которые никто не убирал и не хоронил. По послевоенным оценкам до пунктов назначения (лагеря О’Доннелл и Кабанатуан) добрались максимум 54 тысячи человек. Их ждали бараки, переделанные из старых железнодорожных вагонов, а также голод и новые издевательства японцев. (В последствии в некоторые дни количество погибших в этих лагерях доходило до трехсот человек в сутки.)
Нужно еще добавить, что среди жертв этого военного преступления было не менее пяти тысяч гражданских лиц – очевидно, отсюда и разночтения в цифрах в разных источниках. Пользуясь переполненностью лагерей, особенно в первые месяцы, многим заключенным удалось бежать, в том числе пополнив ряды филиппинских партизан. За всю войну их могло быть до 10 тысяч.
Капитуляция войск на Батаане еще не означала полного прекращения военных действий на Филиппинах. Теперь для полного господства над страной и ее столицей японцам оставалось захватить небольшой скалистый остров, прикрывающий Манилу с моря – Коррехидор. Он представлял собой довольно хорошо защищенную крепость еще во времена испанского владычества ( американские военные называли его «Гибралтар Востока»). Теперь каменные стены и башни семнадцатого века соседствовали с железобетонными укреплениями времен Первой мировой войны. От южного берега Батаана его отделял пролив шириной около двух миль. С полуострова на Коррехидор успели переправиться около тысячи человек, включая Уэйнрайта и его штаб, после чего численность гарнизона составляла около пятнадцати тысяч. Артиллерия больших калибров включала 45 стволов калибра 155 миллиметров и 12 – 300 миллиметров. Весь остров был прошит глубокими подземными туннелями, где находилась вся подземная инфраструктура крепости (в одном из туннелей была даже трамвайная линия длиной около 200 метров), с многочисленными бункерами, хранилищами и артиллерийскими погребами. Всего этого могло бы быть вполне достаточно для длительной обороны, если бы не острая нехватка продовольствия и воды. Кроме того почти все орудия крупных калибров были направлены в сторону моря, то есть пролива, ведущего в залив. Об авиационной и морской поддержке защитники острова могли только мечтать.
Хомма в который раз выбрал тактику истощения моральных и физических сил противника. Подготовительные мероприятия (первый этап осады) потребовали более двух недель. Начиная с 28 апреля (день рождения Императора) японская тяжелая артиллерия каждый день обстреливала Коррехидор с берега Батаан. В среднем обстрелы продолжались около трех часов в день. Регулярные авиационные налеты начались еще раньше. Оборонительные сооружения постепенно разрушались, а вместе с ними неизбежно терял устойчивость и моральный дух осажденных. Ежедневный рацион был больше, чем на Батаане, но очевидно он был тоже скуден, так как солдаты радовались погибшим во время бомбежек мулам – их туши тут же тащили в камбуз. А с водой было намного хуже – ее давали в среднем две пинты в сутки. 4 мая Коррехидор подвергся особенно длительной бомбардировке. В общей сложности по острову-крепости в тот день было выпущено 16 тысяч снарядов. В разных местах возникли пожары, два склада с боеприпасами взлетели на воздух. Особенно интенсивно обстреливалось северное побережье острова, что не оставляло сомнений в предстоящем решающем штурме.
5 мая около полуночи примерно 800 японских солдат на десантных судах направились к острову. Первая высадка оказалась неудачной: японцы встретили неожиданно ожесточенное сопротивление со стороны американских и филиппинских защитников острова. Большинство защитников Батаана по мере продвижения японцев с нарастающей готовностью сдавалось в плен (особенно под конец его обороны), но здесь расчёт японцев на ослабевший моральный дух противника не оправдался. Защитники Коррехидора теперь хорошо представляли, что их ждет. Несмотря на то, что на северном берегу под стенами фортов они могли использовать только пулеметы и несколько 37-миллиметровых пушек, им удалось сбросить японцев в море. Но подходила уже следующая волна десанта. Надо еще добавить, что берег был очень неудобен для высадки – между торчащими из воды острыми скалами из воды выступали небольшие отмели с очень вязким и неустойчивым грунтом, и – что еще хуже – с большим количеством мазута, который регулярно прибивало сюда течением из залива Манила. Японская артиллерия вела огонь только по фортификационным сооружениям, а здесь на берегу самым большим усилением, на которое могли рассчитывать десантники были 50-миллиметровые минометы из которых стреляли прямо с катеров, когда те упирались в прибрежный грунт, а потом под пулеметным огнем тащили на руках на берег. С другой стороны артиллеристы острова не могли поддержать своих товарищей непосредственно на берегу – огонь велся только по судам и баржам, пересекающим залив. И тем не менее американские источники утверждают, что не менее половины японцев в этом бою было уничтожено именно артиллерией фортов.
Но, как бы то ни было, после рассвета, из более чем двух тысяч японских солдат, принимавших участие в высадке, на берегу сумели закрепиться до 600 десантников, а также три танка и несколько бронеавтомобилей. Защитники побережья вынуждены были отступить под защиту укреплений.
Уэйнрайт радировал Макартуру: «Ситуация становится безнадежной», но ответа не получил. Впрочем, ни он, ни кто-либо из его штаба и не надеялись на помощь или хотя бы ободряющие известия. Судя по описаниям и свидетельствам, американские руководство было попросту сломлено. Японцы очевидно понимали это, поэтому, закрепившись на берегу, не предпринимали никаких активных действий. Даже артобстрелы прекратились. И на этот раз (последний) тактика Хоммы опять оказалась успешной.
Утром 7 мая из Коррехидора к Маниле направился катер с белым флагом.
«…Хомма был немало удивлен, когда увидел направляющийся к берегу катер с белым флагом на корме. Еще больше удивился он, когда увидел изможденного человека с генеральскими лампасами, выбравшегося из катера. Этим человеком был Уэйнрайт. Японец, напустив на себя мрачный вид, немедленно потребовал сдачи всех гарнизонов на Филиппинах. Уэйнрайт попытался объяснить, что за пределы Коррехидора его власть не распространяется. И тогда Хомма попросту наорал на него и велел убираться ко всем чертям. Это было слишком; Уэйнрайт сломался. На следующее утро его спешно доставили в Манилу, где он по радио призвал все американские войска сражавшиеся на Филиппинах сложить оружие.» (Игорь Можейко «Западный ветер»)
Призыв по радио американского генерала сдаться на милость победителя невозможно было скрыть и это привело в замешательство Рузвельта и все военное руководство США. Защитников Батаана и Коррехидора уже давно списали со счетов и о них редко вспоминали. Но тут уже дело пахло позором, сопоставимым с Пёрл-Харбор, и американская пресса получила указания любыми способами сгладить первое впечатление. На первых полосах газет появлялись многочисленные рассуждения о том, что Уэйнрайта могли заставили силой сделать эти заявления. Тонко понимающий политику своего руководства Макартур во всех своих заявлениях теперь называл Уэйнрайта сумасшедшим.
Впоследствии же Конгресс все же официально объявил Уэйнрайта героем, а пресса стала всячески превозносить героическую оборону Коррехидора. К осени перестал делать громкие заявления об Уэйнрайте и Макартур.
Но особенности и взаимоотношения всех этих военачальников только начали проявляться во всей красе, поэтому они заслуживают отдельного рассказа в следующей части. А пока отметим, что с падением Коррехидора первая Филиппинская кампания закончилась. К маю 1942 года было наконец достигнуто временное стратегическое равновесие на восточном направлении, включая почти всю Микронезию, вплоть до Гавайев. Японцы теперь спокойно могли сосредоточить основные усилия на южном направлении – Голландской Ост-Индии и островах к востоку от Новой Гвинеи.
(Продолжение следует)
Самая крупная в истории армии США капитуляция привела к трагедии, получившей известность как Батаанский марш смерти. Огромное количество пленных было неожиданностью для японцев – 11-12 тысяч американцев и от 60 до 70 тысяч филиппинцев (более точных данных нет). Прежде всего, их нечем было кормить. Не были подготовлены и лагеря, не было вообще внятных идей, что с этими пленными делать.
В марте японское командование готовило специальный лагерь на базе О’Доннелл в центральной части острова Лусон, который мог вместить не более 20 тысяч человек. Только после капитуляции стали сооружать еще один, но было ясно, что места все равно на всех не хватит. Кроме того, не был выделен транспорт для перевозки хотя бы части пленных в эти лагеря. Единственным способом перемещения оставался пеший марш на расстояние более 100 километров (если считать от южной оконечности полуострова). Это решение было принято японцами с единственной целью – чтобы значительная часть пленных погибла в пути. При этом даже не планировалось снабжать и без того обессиленных людей каким-либо продовольствием на первом участке пути (до 40 километров) – территории полуострова, усеянной разлагающимися трупами и разбитой техникой. Только начиная от Баланги (бывшего административного центра провинции Батаан на севере полуострова) и далее вдоль маршрута были организованы три пункта питания, а также промежуточные лагеря. Но и там еду могли получить не более трети всех пленных. Лечение больных и раненых вообще не предусматривалось.
Японские конвоиры на протяжении всего марша проявляли особую жестокость к пленным. Постоянно производились немотивированные избиения прикладами и дубинками. Время от времени японские мотоциклисты проезжали вдоль рядов пленных, выставляя винтовочные штыки на уровне шей. Чтобы избежать смертельных порезов люди были вынуждены расстраивать ряды – таким образом провоцировались новые избиения и убийства. Поводом для них были также любые попытки оказания помощи раненым, больным или просто неспособным идти из-за слабости. Следом за колоннами пленных, по упавшим на землю людям, проезжали японские грузовики или танки.
Уже после войны в одном из докладов комиссии Конгресса, расследовавшей военные преступления на Филиппинах, говорилось:
«…их избивали и они голодали на протяжении всего пути. Те, кто падал, были заколоты штыками, некоторых из них японские офицеры обезглавливали самурайскими мечами… [...]Японская культура в то время отражала мнение, что любой воин, который сдался, не имел чести и не мог рассматриваться как человек. Таким образом, японские солдаты и офицеры считали, что они не совершали преступлений против человека.»
Эта цитата представляет собой очень типичное для западных источников объяснение «необычайной» жестокости японцев по отношению к пленным, а также к гражданскому населения завоеванных стран. Кодекс бусидо и многие другие традиции в японской культуре действительно не приветствуют гуманное отношение к пленным (хотя и не исключают). Однако дело было не только в них. Известно, что после Русско-японской войны массовых казней и издевательств над русскими пленными не было. Не упоминается так же и о чем-либо подобном по отношению к германским военнопленным в Первой мировой войне. Поэтому есть и другое объяснение: в начале XX века японцы изо всех сил старались быть похожими на европейцев, поэтому всеми способами демонстрировали свою цивилизованность, особенно там, где она выгодно подчеркивала их превосходство. Войны, которые вела Страна Восходящего Солнца, завоевывая себе место среди мировых держав, были в массовом сознании японцев чем-то вроде ритуальных поединков. Отсюда и естественное стремление уважать чужие правила. А Вторая мировая была для японцев войной цивилизационной, поражение в ней буквально означало гибель нации, крушение всех надежд на сколько-нибудь достойное будущее страны. «Игра в цивилизацию» была отброшена даже еще более решительно, чем это делали немцы под властью фашистского режима. Однако при этом, в силу отсутствия единой идеологии, столь же проработанной как в Германии, у японцев в то время сохранялось более отчетливое понимание самоубийственности войны. И оно не могло не находить себе своего места в массовом сознании. Это понимание, конечно, упорно вытеснялось как пропагандой, так и личными опасениями за свое будущее, но полностью избавиться от него невозможно. Ведь Япония ввязалась в войну против целой коалиции держав, две из которых сами по себе превосходили ее по всем параметрам: экономическим, ресурсным, военным. Скорее всего именно эти подсознательные страхи и были основной причиной жестокости японцев во Второй мировой войне.
Но вернемся к событиям на Лусоне весной 42 года. Батаанский марш смерти продолжался в общей сложности 7 дней. Год спустя полуостров представлял собой безлюдную территорию усеянную человеческими костями, которые никто не убирал и не хоронил. По послевоенным оценкам до пунктов назначения (лагеря О’Доннелл и Кабанатуан) добрались максимум 54 тысячи человек. Их ждали бараки, переделанные из старых железнодорожных вагонов, а также голод и новые издевательства японцев. (В последствии в некоторые дни количество погибших в этих лагерях доходило до трехсот человек в сутки.)
Нужно еще добавить, что среди жертв этого военного преступления было не менее пяти тысяч гражданских лиц – очевидно, отсюда и разночтения в цифрах в разных источниках. Пользуясь переполненностью лагерей, особенно в первые месяцы, многим заключенным удалось бежать, в том числе пополнив ряды филиппинских партизан. За всю войну их могло быть до 10 тысяч.
Капитуляция войск на Батаане еще не означала полного прекращения военных действий на Филиппинах. Теперь для полного господства над страной и ее столицей японцам оставалось захватить небольшой скалистый остров, прикрывающий Манилу с моря – Коррехидор. Он представлял собой довольно хорошо защищенную крепость еще во времена испанского владычества ( американские военные называли его «Гибралтар Востока»). Теперь каменные стены и башни семнадцатого века соседствовали с железобетонными укреплениями времен Первой мировой войны. От южного берега Батаана его отделял пролив шириной около двух миль. С полуострова на Коррехидор успели переправиться около тысячи человек, включая Уэйнрайта и его штаб, после чего численность гарнизона составляла около пятнадцати тысяч. Артиллерия больших калибров включала 45 стволов калибра 155 миллиметров и 12 – 300 миллиметров. Весь остров был прошит глубокими подземными туннелями, где находилась вся подземная инфраструктура крепости (в одном из туннелей была даже трамвайная линия длиной около 200 метров), с многочисленными бункерами, хранилищами и артиллерийскими погребами. Всего этого могло бы быть вполне достаточно для длительной обороны, если бы не острая нехватка продовольствия и воды. Кроме того почти все орудия крупных калибров были направлены в сторону моря, то есть пролива, ведущего в залив. Об авиационной и морской поддержке защитники острова могли только мечтать.
Хомма в который раз выбрал тактику истощения моральных и физических сил противника. Подготовительные мероприятия (первый этап осады) потребовали более двух недель. Начиная с 28 апреля (день рождения Императора) японская тяжелая артиллерия каждый день обстреливала Коррехидор с берега Батаан. В среднем обстрелы продолжались около трех часов в день. Регулярные авиационные налеты начались еще раньше. Оборонительные сооружения постепенно разрушались, а вместе с ними неизбежно терял устойчивость и моральный дух осажденных. Ежедневный рацион был больше, чем на Батаане, но очевидно он был тоже скуден, так как солдаты радовались погибшим во время бомбежек мулам – их туши тут же тащили в камбуз. А с водой было намного хуже – ее давали в среднем две пинты в сутки. 4 мая Коррехидор подвергся особенно длительной бомбардировке. В общей сложности по острову-крепости в тот день было выпущено 16 тысяч снарядов. В разных местах возникли пожары, два склада с боеприпасами взлетели на воздух. Особенно интенсивно обстреливалось северное побережье острова, что не оставляло сомнений в предстоящем решающем штурме.
5 мая около полуночи примерно 800 японских солдат на десантных судах направились к острову. Первая высадка оказалась неудачной: японцы встретили неожиданно ожесточенное сопротивление со стороны американских и филиппинских защитников острова. Большинство защитников Батаана по мере продвижения японцев с нарастающей готовностью сдавалось в плен (особенно под конец его обороны), но здесь расчёт японцев на ослабевший моральный дух противника не оправдался. Защитники Коррехидора теперь хорошо представляли, что их ждет. Несмотря на то, что на северном берегу под стенами фортов они могли использовать только пулеметы и несколько 37-миллиметровых пушек, им удалось сбросить японцев в море. Но подходила уже следующая волна десанта. Надо еще добавить, что берег был очень неудобен для высадки – между торчащими из воды острыми скалами из воды выступали небольшие отмели с очень вязким и неустойчивым грунтом, и – что еще хуже – с большим количеством мазута, который регулярно прибивало сюда течением из залива Манила. Японская артиллерия вела огонь только по фортификационным сооружениям, а здесь на берегу самым большим усилением, на которое могли рассчитывать десантники были 50-миллиметровые минометы из которых стреляли прямо с катеров, когда те упирались в прибрежный грунт, а потом под пулеметным огнем тащили на руках на берег. С другой стороны артиллеристы острова не могли поддержать своих товарищей непосредственно на берегу – огонь велся только по судам и баржам, пересекающим залив. И тем не менее американские источники утверждают, что не менее половины японцев в этом бою было уничтожено именно артиллерией фортов.
Но, как бы то ни было, после рассвета, из более чем двух тысяч японских солдат, принимавших участие в высадке, на берегу сумели закрепиться до 600 десантников, а также три танка и несколько бронеавтомобилей. Защитники побережья вынуждены были отступить под защиту укреплений.
Уэйнрайт радировал Макартуру: «Ситуация становится безнадежной», но ответа не получил. Впрочем, ни он, ни кто-либо из его штаба и не надеялись на помощь или хотя бы ободряющие известия. Судя по описаниям и свидетельствам, американские руководство было попросту сломлено. Японцы очевидно понимали это, поэтому, закрепившись на берегу, не предпринимали никаких активных действий. Даже артобстрелы прекратились. И на этот раз (последний) тактика Хоммы опять оказалась успешной.
Утром 7 мая из Коррехидора к Маниле направился катер с белым флагом.
«…Хомма был немало удивлен, когда увидел направляющийся к берегу катер с белым флагом на корме. Еще больше удивился он, когда увидел изможденного человека с генеральскими лампасами, выбравшегося из катера. Этим человеком был Уэйнрайт. Японец, напустив на себя мрачный вид, немедленно потребовал сдачи всех гарнизонов на Филиппинах. Уэйнрайт попытался объяснить, что за пределы Коррехидора его власть не распространяется. И тогда Хомма попросту наорал на него и велел убираться ко всем чертям. Это было слишком; Уэйнрайт сломался. На следующее утро его спешно доставили в Манилу, где он по радио призвал все американские войска сражавшиеся на Филиппинах сложить оружие.» (Игорь Можейко «Западный ветер»)
Призыв по радио американского генерала сдаться на милость победителя невозможно было скрыть и это привело в замешательство Рузвельта и все военное руководство США. Защитников Батаана и Коррехидора уже давно списали со счетов и о них редко вспоминали. Но тут уже дело пахло позором, сопоставимым с Пёрл-Харбор, и американская пресса получила указания любыми способами сгладить первое впечатление. На первых полосах газет появлялись многочисленные рассуждения о том, что Уэйнрайта могли заставили силой сделать эти заявления. Тонко понимающий политику своего руководства Макартур во всех своих заявлениях теперь называл Уэйнрайта сумасшедшим.
Впоследствии же Конгресс все же официально объявил Уэйнрайта героем, а пресса стала всячески превозносить героическую оборону Коррехидора. К осени перестал делать громкие заявления об Уэйнрайте и Макартур.
Но особенности и взаимоотношения всех этих военачальников только начали проявляться во всей красе, поэтому они заслуживают отдельного рассказа в следующей части. А пока отметим, что с падением Коррехидора первая Филиппинская кампания закончилась. К маю 1942 года было наконец достигнуто временное стратегическое равновесие на восточном направлении, включая почти всю Микронезию, вплоть до Гавайев. Японцы теперь спокойно могли сосредоточить основные усилия на южном направлении – Голландской Ост-Индии и островах к востоку от Новой Гвинеи.
(Продолжение следует)
Информация