Каменная летопись Руси
В разговорах о зодчестве времён Ивана III мы редко вспоминаем Русский Северо-Запад — Новгородскую и Псковскую земли. И та, и другая пришли в XV век со своими сложившимися и самобытными архитектурными школами. Однако Новгород, утративший в 1478 году самостоятельность, переживал объяснимую культурную депрессию и надолго выбыл из списка «законодателей архитектурной моды». А в Пскове, более лояльном к Москве и де-юре сохранявшем независимость, продолжала развитие собственная линия (церковь Георгия со Взвоза 1494 года, Богоявления с Запсковья 1496 года и другие), никак не связанная с московскими тенденциями.
Дома псковские зодчие оказались большими консерваторами, чем на службе у Ивана III. Экстраполяция московского зодчества в Псков и Новгород началась позже. А в конце XV столетия непаханым полем для каменного строительства стал Север заволжский — Вологодский край и Белозерье, где до того все строения были исключительно деревянными. К исходу века освоение Севера стало важнейшей задачей — и политической, и экономической, и социальной, и духовной. Так, при Иване III возводится первая тройка каменных храмов Вологодчины — Преображенский собор Спасо-Каменного монастыря (1481, не сохранился), Богородице-Рождественский собор Ферапонтова монастыря (1490) и Успенский собор Кирилло-Белозерского монастыря (1496).
Все три храма строились мастерами из Ростова (обители входили в Ростовскую епархию), но, по наблюдению Михаила Мильчика, их архитектура «почти прямо следует той, что известна нам по памятникам эпохи великокняжеской Москвы. Первые два собора — крестово-купольные, четырехстолпные, трехапсидные, стоящие на высоких подцерковьях, с трехчастным делением фасадов лопатками, и завершающиеся тремя ярусами кокошников, которые венчают большая глава в центре и малая над юго-восточным углом. Ферапонтовский собор с трех сторон окружает галерея. Лишь Успенский не имеет подцерковья, отчего по сравнению с другими храмами кажется более приземистым»… Исследователь отмечает преемственность не только иконографических типов, но и таких технических приёмов, как сочетание в кладке белого камня и кирпича, применение подпружных арок и т.д.
К сожалению, не дошёл до нас первенец каменной архитектуры Севера. Величественный собор Каменного монастыря известен по старым фотографиям (где он предстаёт в сильно перестроенном виде) и обмерам-реконструкциям Сергея Подъяпольского. В 1930-е годы обветшавший храм был взорван на кирпич, которому так и не нашлось применения. «С его уничтожением, — писал В. Дементьев, — была вычеркнута заглавная буквица северной архитектуры». Остался погребённый под завалами нижний ярус собора, который пока не решаются трогать реставраторы — как бы не стало ещё хуже.
«Младший брат» и ближайший аналог Спас-Камня — храм Ферапонтова монастыря — уцелел и музеефицирован (в нём сохранились знаменитые на весь мир фрески Дионисия — объект культурного наследия из списков ЮНЕСКО). В Ферапонтово едут в первую очередь именно за Дионисием, но и сам собор, безусловно, заслуживает внимания. Бросается в глаза беспрецедентно богатый по меркам современной ему архитектуры декор, целиком покрывающий западные закомары. Исследователи связывают усиление орнаментальной составляющей в храмах той эпохи с окончательным отходом от аскетической эстетики и осознанием декора не как носителя религиозной нагрузки, но как средства художественной выразительности.
Традиционное русское зодчество при Иване III эволюционировало медленно и инерционно. При ряде «выстреливших» новаторских шедевров абсолютное большинство церквей в России того времени строилось «как при дедушках» — мейнстрим в конце XV века, как и за 150 лет до того, задавали, по сути, владимирские традиции! Эксперименты московских мастеров и художественный поиск ростовцев в Белозерье — это исключения, лишь подтверждающие правило: трансформации подвергалась в основном не конструктивная, а эстетическая, декоративная составляющая храмостроительства. Четырёхстолпная крестово-купольная одноглавая церковь прочно вошла в канон, но, несмотря на обилие воздвигавшихся одноглавых «четырёхстолпников», количество не переходило в качество: тема была исчерпана, структура храма уводила в архитектурный эволюционный тупик. Это был чисто прагматический момент: «четырёхстолпники» отлично годились на роль композиционного центра города или монастыря и при этом имели ряд «неизлечимых» конструктивных особенностей, делавших их малопригодными в роли приходской посадской церкви. «Врождённая» дробность интерьера вызывала стеснённость, невозможность вместить большое количество молящихся. Простое увеличение храма приводило к баснословному его удорожанию и требовало архитекторов экстра-класса… Что ж, по русскому опыту мы знаем, кто особенно хитёр на выдумки. Так и на рубеже XV–XVI веков эволюционный скачок в храмостроительстве обеспечили небогатые приходы. И именно это «решение в пользу бедных», а не роскошный Успенский собор в действительности определило развитие русского зодчества вплоть до XVIII века. Речь о московских бесстолпных храмах.
Они появляются в конце XV века (самый ранний — церковь Трифона в Напрудной слободе). Их возникновение связывают с необходимостью расширить внутреннее пространство приходской церкви при сохранении небольших размеров; с другой стороны, именно малые габариты позволили применить новый способ укладки сводов. Они состояли из двух парных арок, установленных непосредственно на стены по осям «восток-запад» и «север-юг» и перекрещивающихся под прямым углом. В пересечении помещался световой барабан с главой, являвшийся композиционным центром храма. Новая схема сохраняла преемственность с крестово-купольными церквями: тот же крест, только сформированный не столпами, а пересекающимися арками, тот же купол-«небо».
В Трифоновской церкви, отреставрированной советскими специалистами, хорошо видны все эти конструктивные особенности. Ордерный карниз отмечает уровень, от которого начинаются своды; криволинейная кровля вторит пластике внутренних арок, а стрельчатый верх усиливает «центростремительность» композиции. Не обошлось и без архаизирующих моментов — таких, как вертикальное членение стен лопатками. В четырёхстолпных храмах лопатки акцентировали места расположения столпов; понятно, что в бесстолпном Трифоновском храме такие лопатки уже ничего не отмечают, являясь лишь данью традиции, «чистой эстетикой», оторванной от требований конструктива. Эстетика, впрочем, оказалась невероятно живучей и сохранилась не только в образцах «позднего Ивана III», к которым можно отнести возведённую на рубеже XV–XVI веков Рождественскую церковь в селе Юркино Истринского района. Трёхчастное деление стен сохраняется в бесстолпных храмах второй половины XVI (старый собор Донского монастыря) и XVII (церковь Покрова в Рубцове) столетий!
И всё же, если окинуть взглядом московские бесстолпные храмы, в глаза бросается их общая черта: все они маленькие. В XVI веке проблема расширения площади «бесстолпника» была конструктивно неразрешимой, и для увеличения пространства вокруг церкви городили приделы, порой превосходящие по площади главный храм. Получалось необычно, свежо, но… как схема «четырёхстолпника» не подходила посадской церкви, так и мини-вариант «бесстолпника», казалось, был совершенно неприменим в развивающейся концепции «державного храма». Так и получилось, что при Иване III «бесстолпники» были вытеснены на периферию… Однако развитие архитектуры в XVI веке неожиданно вывело их на первый план, потеснив даже «Успенскую» линию храмостроительства!
Мы вынужденно выходим за рамки эпохи Ивана Великого — мы просто обязаны это сделать: невозможно оценить роль и место в истории нашего зодчества бесстолпных храмов, не «заглянув на следующую страницу» — в эпоху Василия III. При нём «бесстолпники» пустили эволюционную ветку — стали предтечами каменных шатровых храмов, тех самых величественных сооружений, что явились квинтэссенцией московской концепции «храма-башни», довели до абсолюта идею архитектурной доминанты, подчиняющей и организующей окружающее пространство! А после никоновского запрета на шатры тему продолжили многоярусные храмы — шедевры так называемого московского барокко…
Да, всё это будет значительно позже, но в конце нашего рассказа мы хотим заострить внимание на том, что архитектурное направление, давшее, пожалуй, всё лучшее, что мы имеем в национальном зодчестве Русского Возрождения, родилось именно в эпоху Ивана III. Едва ли это «просто так совпало»: эпоха территориального роста, укрепления центральной власти и обретения политической самостоятельности стала для нашей страны также временем творческого поиска, переосмысления традиций и примерки новаторских идей — в общем, обретения национальной идентичности, воплощённой в том числе в архитектуре.
Дома псковские зодчие оказались большими консерваторами, чем на службе у Ивана III. Экстраполяция московского зодчества в Псков и Новгород началась позже. А в конце XV столетия непаханым полем для каменного строительства стал Север заволжский — Вологодский край и Белозерье, где до того все строения были исключительно деревянными. К исходу века освоение Севера стало важнейшей задачей — и политической, и экономической, и социальной, и духовной. Так, при Иване III возводится первая тройка каменных храмов Вологодчины — Преображенский собор Спасо-Каменного монастыря (1481, не сохранился), Богородице-Рождественский собор Ферапонтова монастыря (1490) и Успенский собор Кирилло-Белозерского монастыря (1496).
Собор Ферапонтова монастыря
Все три храма строились мастерами из Ростова (обители входили в Ростовскую епархию), но, по наблюдению Михаила Мильчика, их архитектура «почти прямо следует той, что известна нам по памятникам эпохи великокняжеской Москвы. Первые два собора — крестово-купольные, четырехстолпные, трехапсидные, стоящие на высоких подцерковьях, с трехчастным делением фасадов лопатками, и завершающиеся тремя ярусами кокошников, которые венчают большая глава в центре и малая над юго-восточным углом. Ферапонтовский собор с трех сторон окружает галерея. Лишь Успенский не имеет подцерковья, отчего по сравнению с другими храмами кажется более приземистым»… Исследователь отмечает преемственность не только иконографических типов, но и таких технических приёмов, как сочетание в кладке белого камня и кирпича, применение подпружных арок и т.д.
К сожалению, не дошёл до нас первенец каменной архитектуры Севера. Величественный собор Каменного монастыря известен по старым фотографиям (где он предстаёт в сильно перестроенном виде) и обмерам-реконструкциям Сергея Подъяпольского. В 1930-е годы обветшавший храм был взорван на кирпич, которому так и не нашлось применения. «С его уничтожением, — писал В. Дементьев, — была вычеркнута заглавная буквица северной архитектуры». Остался погребённый под завалами нижний ярус собора, который пока не решаются трогать реставраторы — как бы не стало ещё хуже.
«Младший брат» и ближайший аналог Спас-Камня — храм Ферапонтова монастыря — уцелел и музеефицирован (в нём сохранились знаменитые на весь мир фрески Дионисия — объект культурного наследия из списков ЮНЕСКО). В Ферапонтово едут в первую очередь именно за Дионисием, но и сам собор, безусловно, заслуживает внимания. Бросается в глаза беспрецедентно богатый по меркам современной ему архитектуры декор, целиком покрывающий западные закомары. Исследователи связывают усиление орнаментальной составляющей в храмах той эпохи с окончательным отходом от аскетической эстетики и осознанием декора не как носителя религиозной нагрузки, но как средства художественной выразительности.
Фреска работы Дионисия в соборе Ферапонтова монастыря
Традиционное русское зодчество при Иване III эволюционировало медленно и инерционно. При ряде «выстреливших» новаторских шедевров абсолютное большинство церквей в России того времени строилось «как при дедушках» — мейнстрим в конце XV века, как и за 150 лет до того, задавали, по сути, владимирские традиции! Эксперименты московских мастеров и художественный поиск ростовцев в Белозерье — это исключения, лишь подтверждающие правило: трансформации подвергалась в основном не конструктивная, а эстетическая, декоративная составляющая храмостроительства. Четырёхстолпная крестово-купольная одноглавая церковь прочно вошла в канон, но, несмотря на обилие воздвигавшихся одноглавых «четырёхстолпников», количество не переходило в качество: тема была исчерпана, структура храма уводила в архитектурный эволюционный тупик. Это был чисто прагматический момент: «четырёхстолпники» отлично годились на роль композиционного центра города или монастыря и при этом имели ряд «неизлечимых» конструктивных особенностей, делавших их малопригодными в роли приходской посадской церкви. «Врождённая» дробность интерьера вызывала стеснённость, невозможность вместить большое количество молящихся. Простое увеличение храма приводило к баснословному его удорожанию и требовало архитекторов экстра-класса… Что ж, по русскому опыту мы знаем, кто особенно хитёр на выдумки. Так и на рубеже XV–XVI веков эволюционный скачок в храмостроительстве обеспечили небогатые приходы. И именно это «решение в пользу бедных», а не роскошный Успенский собор в действительности определило развитие русского зодчества вплоть до XVIII века. Речь о московских бесстолпных храмах.
Они появляются в конце XV века (самый ранний — церковь Трифона в Напрудной слободе). Их возникновение связывают с необходимостью расширить внутреннее пространство приходской церкви при сохранении небольших размеров; с другой стороны, именно малые габариты позволили применить новый способ укладки сводов. Они состояли из двух парных арок, установленных непосредственно на стены по осям «восток-запад» и «север-юг» и перекрещивающихся под прямым углом. В пересечении помещался световой барабан с главой, являвшийся композиционным центром храма. Новая схема сохраняла преемственность с крестово-купольными церквями: тот же крест, только сформированный не столпами, а пересекающимися арками, тот же купол-«небо».
В Трифоновской церкви, отреставрированной советскими специалистами, хорошо видны все эти конструктивные особенности. Ордерный карниз отмечает уровень, от которого начинаются своды; криволинейная кровля вторит пластике внутренних арок, а стрельчатый верх усиливает «центростремительность» композиции. Не обошлось и без архаизирующих моментов — таких, как вертикальное членение стен лопатками. В четырёхстолпных храмах лопатки акцентировали места расположения столпов; понятно, что в бесстолпном Трифоновском храме такие лопатки уже ничего не отмечают, являясь лишь данью традиции, «чистой эстетикой», оторванной от требований конструктива. Эстетика, впрочем, оказалась невероятно живучей и сохранилась не только в образцах «позднего Ивана III», к которым можно отнести возведённую на рубеже XV–XVI веков Рождественскую церковь в селе Юркино Истринского района. Трёхчастное деление стен сохраняется в бесстолпных храмах второй половины XVI (старый собор Донского монастыря) и XVII (церковь Покрова в Рубцове) столетий!
И всё же, если окинуть взглядом московские бесстолпные храмы, в глаза бросается их общая черта: все они маленькие. В XVI веке проблема расширения площади «бесстолпника» была конструктивно неразрешимой, и для увеличения пространства вокруг церкви городили приделы, порой превосходящие по площади главный храм. Получалось необычно, свежо, но… как схема «четырёхстолпника» не подходила посадской церкви, так и мини-вариант «бесстолпника», казалось, был совершенно неприменим в развивающейся концепции «державного храма». Так и получилось, что при Иване III «бесстолпники» были вытеснены на периферию… Однако развитие архитектуры в XVI веке неожиданно вывело их на первый план, потеснив даже «Успенскую» линию храмостроительства!
Мы вынужденно выходим за рамки эпохи Ивана Великого — мы просто обязаны это сделать: невозможно оценить роль и место в истории нашего зодчества бесстолпных храмов, не «заглянув на следующую страницу» — в эпоху Василия III. При нём «бесстолпники» пустили эволюционную ветку — стали предтечами каменных шатровых храмов, тех самых величественных сооружений, что явились квинтэссенцией московской концепции «храма-башни», довели до абсолюта идею архитектурной доминанты, подчиняющей и организующей окружающее пространство! А после никоновского запрета на шатры тему продолжили многоярусные храмы — шедевры так называемого московского барокко…
Да, всё это будет значительно позже, но в конце нашего рассказа мы хотим заострить внимание на том, что архитектурное направление, давшее, пожалуй, всё лучшее, что мы имеем в национальном зодчестве Русского Возрождения, родилось именно в эпоху Ивана III. Едва ли это «просто так совпало»: эпоха территориального роста, укрепления центральной власти и обретения политической самостоятельности стала для нашей страны также временем творческого поиска, переосмысления традиций и примерки новаторских идей — в общем, обретения национальной идентичности, воплощённой в том числе в архитектуре.
Информация