Алёша и труба Пузырёва
Раньше времени окончил Алёша Плотников школу. Война оборвала его юношеские мечты, выдав аттестат о восьмилетнем образовании. Посмеялась над огромным желанием стать музыкантом и учиться в Москве. Вчерашний восьмиклассник Алексей начал трудиться в колхозе. Он не роптал: до себя ли, когда в стране такая беда! Но, наверное, частенько вздыхал......- Плотников!
Алексей обернулся. Через дыру в заборе на него внимательно смотрел чёрный глаз. Веко над ним было словно раскрашено фиолетовой краской.
- Вы кто? - растерянно спросил оторопевший мальчишка.
- Иван Палыч. Да не бойся ты, подойди ближе, Алёшка! Не узнал, что ли?
Лёша подошёл, несмело (а вдруг обманывают?) отодвинул доску и действительно увидел Ивана Павловича Пузырёва, любимого всеми ребятами учителя музыки, когда-то цветущего и аккуратного, а теперь — измученного, в грязно-белом маскировочном халате. Лицо его было всё в кровоподтёках и шрамах, а на плече алело пятно, словно учитель пришил к халату красную заплатку.
- Без вопросов! - отрезал Пузырёв, заметив внимательный взгляд своего ученика. - На войне лишнего не спрашивают, помалкивай, ты уже взрослый. Даю тебе домашнее задание, ученик. Вот моя труба, береги её. Мы отступаем, скоро сюда подойдёт наш военный духовой оркестр. Тебе поручаю спрятать музыкальные инструменты, точнее, всё для этого подготовить, хотя дело предстоит нелёгкое. За нашим селом, где три берёзы растут из одного корня, это место ещё влюблённым очень нравилось, ты выкопаешь погреб. Сейчас точно оговорим место, чтобы наши его нашли легко. Копать будешь ночью, чтобы никто не видел. Помощников не бери, даже самых надёжных. Сам справишься, ты уже не маленький. Жди нас около этой берёзы в субботу вечером. Трубу тоже в погреб положишь. Война кончится — научишься на ней играть, а пока она в оркестре будет служить. А коли я жив буду — подарю её тебе и сам научу, слово красноармейца. А сейчас оговорим место и иди домой, понял? Только никому ни звука, слышишь, ученик?
- Даю слово комсомольца! - горячо прошептал Алёшка.
Они пошептались ещё немножко, и доска закрылась. И Алексей вспомнил, что сегодня уже вторник.
...Осенний ночной воздух обжигал холодом затёкшие руки. Лопата с огромным трудом отламывала от промёрзшей земли тонкие пласты. По лицу бежали липкие ручейки пота. Хотелось бросить непосильную работу. Но рядом лежала труба Пузырёва. И где-то далеко шёл к Алёше пока что незнакомый ему военный оркестр. И от страха, усталости, ожидания и тяжёлых мыслей Алёша разговаривал с трубой. И ему даже казалось, что монолог был диалогом...
- Я давно тебя знаю, - говорил Алёша трубе. - Ты у Ивана Палыча была, он раньше часто на тебе играл. Как это ты умеешь разные звуки петь?
- Сама-то я не умею, - отвечала труба. - Это Пузырёв меня научил. Я раньше ничья была, в магазине долго лежала без дела. А тут он вдруг пришёл и меня купил. Стал играть «Ой, мороз, мороз!» и другие народные песни. Я сперва упрямилась — наверное, оттого, что долго до этого молчала. Но Пузырёв не злился. А потом мне надоело капризничать, и я запела. Ты возьми меня в руки, поднеси к губам, дунь покрепче. Ты же мечтал стать трубачом, мальчик Алёша!
- Не могу, - горько, но упрямо говорил паренёк. - Никто не должен знать, что я здесь делаю, так Пузыпёв приказал. И что в этом погребке будут храниться инструменты. Нельзя шуметь. И времени у меня очень мало — сегодня уже четверг. А погреб пока неглубокий. Так, ямка.
Руки дрожали. По лицу бежали липкие ручейки пота. В спину как будто то и дело вонзался большой острый гвоздь. В голове мутилось от усталости и боли. На земле лежала труба. Она молчала.
...В субботу Пузырёв и музыканты не пришли. Алёша ждал их в лесу, неподалёку от условленного места. И в субботу ждал, и в воскресенье, и в понедельник. А во вторник в село Грызлово Долгоруковского района, где жил комсомолец, пришли немцы.
Дом Ивана Палыча сожгли — фашисты устроили brennender (костёр). Избу Плотниковых превратили в столовую.
Теперь Алёша никак не мог незаметно выскользнуть из дома, чтобы потихоньку уйти к условленному месту у трёх берёз из одного корня. Кроме того, он очень боялся оставлять одну свою маму, Варвару Степановну. Но потом в памяти всплывало лицо Пузырёва, каким Алёша видел его во время последней их встречи — с кровоподтёками и ссадинами. И неотступно жгло душу слово комсомольца, данное учителю.
Во вторник вечером Алексей всё-таки вышел из дома. Незаметно пробрался по улице до последнего в селе дома. Вот и село позади, перед ним поляна, где три берёзы растут из одного корня — бывшее местечко для влюблённых. Никого! Алёша раздвинул ветки, которыми был прикрыт погребок, затем маскировочные палки. В погребке по-прежнему лежала труба.
- Пузырёв не пришёл, - тихонько вздохнула она. - Наверное, военный оркестр попал в окружение к немцам и наши солдаты все погибли. Забери меня к себе, Алёша. Я уже устала ждать и надеться.
Алёша ничего не ответил, а трубу пока оставил в тайнике. Снова замаскировал погребок, отошёл к лесу, сел на пень и стал ждать. Он так горько и глубоко задумался о судьбе незнакомых, но уже дорогих людей, что не увидел двух фашистов и овчарку, хотя те были совсем близко...
...Алёша с трудом открыл глаза. Немцы уже ушли, оставив его лежать в лесу, на промёрзшей земле. Руки застыли и ничего не чувствовали — видимо, паренёк долгое время пролежал без сознания. На лбу запеклись красные струйки. В ногах поднималась нестерпимая боль — они были придавлены большим бревном. Колени особенно болели, Алёше показалось, что они вывернуты назад. Он попытался встать, но бревно прочно держало его. Это была берёза. Одна из тех, кто росли около тайника. Мелькнула мысль: что же, немцы носили с собой топор? Как они срубили берёзу? Хоть и самая маленькая в этой троице, что росли из корня, но всё-таки дерево.
Алёша стал вспоминать всё, что произошло, но это далось ему с трудом. В голове смутно мелькали какие-то картинки: как его схватили, вывернули руки, как кричали какие-то вопросы, потом натравили собаку. Парень решил, что сейчас его поволокут на допрос, но, видимо, фашисты не увидели в Алёше ничего подозрительного. А может быть, сыграла свою спасительную роль вязанка хвороста, которую Алёша по свету учителя брал с собой для маскировки. Но отпустить русского мальчишку просто так изверги не могли. Поэтому ударили его чем-то тяжёлым по голове (скорее всего, обухом топора), а потом решили ещё и позабавиться. Срубили берёзку и заставили служить злу. Алёше даже показалось, что неподалёку от себя он увидел бывшее костровище.
Мальчишка очень хотел, но не мог освободиться. Он знал, что здесь его вряд ли будут искать селяне, хотя место и недалеко от их деревни. И в любом случае, даже если будут искать, произойдёт это не скоро. А он и так несколько часов пролежал на мёрзлой земле. И ему очень нужна медицинская помощь. Стало быть, остаться здесь – погибнуть. Но сил не было.
И вдруг Алексею показалось, что где-то недалеко запела труба Пузырёва. Он понимал, что это, скорее всего, просто начинается бред. Но труба всё пела и пела что-то громкое, весёлое. А ведь ей нужно было молчать, чтобы не выдать себя!
- Перестань! - прошептал Алёша. - Тебе нельзя петь! Замолчи сейчас же, они вернутся!
Но мелодия звенела. В ней слышались звуки радостных возгласов учеников, окончивших на сегодня уроки. Вздохни учителей, которые не успели объяснить до конца новую тему. Трель школьного звонка, которая давно уже не раздавалась в их селе. Песни бойцов, ушедших на фронт, чтобы защитить женщин, детей, стариков, родную землю от фашистской гадины. И весенняя капель...
Может быть, это просто шумел ветер. А может, звон в ушах? Мальчишка не знал. Но он напряг все свои оставшиеся силы, вытянул, как мог, вперёд онемевшие руки, как сумел, упёрся в бревно, чтобы столкнут его со своих ног или хотя бы немного подвинуть...
...На сломанных ногах Алёша добрался до своего дома. А Иван Павлович Пузырёв с войны не вернулся. Неизвестно также, что случилось с военным оркестром.
Труба долгое время хранилась у Алёши, Алексея Фёдоровича Плотникова. Играть на ней он выучился сам.
Алексей Фёдорович стал учителем русского языка и литературы. Долгое время работал в детском доме города Тамбова. Обучая ребятишек премудростям словесных наук, часто играл им на трубе. А уходя на пенсию, оставил в детдоме для мальчишек и девчонок подарок, самую большую свою ценность — трубу Пузырёва.
Вместо заключения
У моего любимого писателя Юрия Иосифовича Коваля есть рассказ «Под соснами». Коротенький, но берущий за душу. В нём говорится о том, как Коваль однажды расположился на поляне под соснами и, засыпая, услышал звуки труб. А потом узнал о том, что около этой деревни был бой. Наши солдаты, и с ними военный оркестр, попали в окружение. И перед сражением закопали свои инструменты. В бою многие погибли. А те, кто остались живы, не смогли найти заветный холм. Рассказ заканчивается таким предложением: «А я-то теперь думаю, что как раз спал на том самом месте».
Вот и я-то теперь думаю, что пела труба для Алёши. В жизни ведь всякое бывает.
А иллюстрацию, которую вы здесь видите, нарисовал мой друг, липецкий художник Виктор Сергеевич Нелюбов.
Информация