Полёт над афганским гнездом
И кажется мне, что я вместе с ними шагаю в «кирзачах» по пыльной земле Афганистана, настороженно прислушиваюсь к зыбкой тишине, способной в каждую минуту взорваться, уничтожить всё живое. И не передать словами то особое ощущение женской святости, которое каждый раз приходит, когда общаешься с настоящими мужчинами, закалёнными в боях, ставшими надёжной опорой в мирной, обыденной жизни. Итак, я продолжаю серию рассказов об Афганистане. Встретилась с воином-афганцем, подполковником запаса Михаилом Модестовичем Антоновым и ещё одним афганцем. Поняла: у каждого из них свой взгляд на эту войну.
Михаил Модестович подготовился к встрече, сразу разложил фотографии, объясняя: «Вот это разведданные о караване с оружием, мы снимали с самолета, это сам караван. Видите, верблюды. Это тюрьма с высоты полёта». Разумеется, спрашивать о том, в каких войсках он служил, было уже незачем, и так понятно, что передо мной боевой летчик. Тут же Михаил Модестович раскрыл книгу, посвященную афганской войне, где был отмечен и он. Первое, что попалось на глаза — награды: орден Боевого Красного Знамени. Заготовки с вопросами как-то сами собой улетучились, и началась беседа по душам, а не по плану.
— Расскажите о ваших наградах. Эта ведь не единственная.
— Да, есть медали и знаки СССР, медаль от афганского правительства, награды за выслугу лет, но все я называю юбилейными. А вот орден Боевого Красного Знамени, боевая награда, — самая значимая для меня.
— Вы получили её за что-то конкретно?
— При награждении учитывали все заслуги за время службы в Афганистане. Я ведь был ведущим в группе, корректировал и направлял удары, причем практически все они были успешными, достигали цели. Ну и, вероятно, ещё за сбитый самолет.
— Чей самолет?
— Наш. Мы — истребители, но непосредственно нашей работы в Афганистане практически не было; в основном мы наносили бомбоштурмовые удары, ликвидировали караваны с оружием, прикрывали других. Но, хоть и редко, вступали в соприкосновение с противником. Вот в результате такого соприкосновения оказался подбит наш самолёт. Лётчик Сергей Привалов смог дотянуть до аэродрома и посадил машину (кстати, он также был награжден орденом Боевого Красного Знамени). Мы не хотели терять технику, но своими силами отремонтировать не могли. Тогда к нам выслали группу специалистов из Союза, но в первый же день пребывания в Афгане они попали под минометный обстрел. Пересидев ночь в окопах, эксперты оставили нам расчёты и уехали на следующий же день. Пришлось нам по их расчетам ремонтировать самолет самостоятельно, а я как заместитель командира полка проводил облёт. Да и рисковать людьми не хотелось, ведь территория облета — местность, занятая моджахедами. Но мне повезло, испытания прошли удачно.
— А вообще попадали под обстрелы?
— Бывало. В районе Пешавара, Панджшерского ущелья. Там ведь были сосредоточены основные силы противника, и при этом проходила так называемая афганская «дорога жизни» — основная магистраль для автоколонн, доставлявших из СССР грузы военного и гражданского назначения. Но всегда удачно уходил из-под обстрела.
— Страшно?
— Конечно. Бояться, когда по тебе стреляют, — это нормально. Поэтому на первых вылетах было действительно страшно, и это запомнилось. Пикируешь в ущелье, а навстречу трассирующие выстрелы моджахедов — победить страх трудно, но надо. К тому же со временем и к этому привыкаешь. Кстати, говорят, в горах мало ориентиров, трудно запомнить местность. А я даже сейчас смог бы без карты облететь весь Афганистан. Настолько всё врезалось в память.
— Но давайте вернемся к тому, с чего, возможно, надо было начинать. Михаил Модестович, расскажите, как и когда вы оказались в Афганистане.
— Летом 1988 года мы проходили подготовку на авиабазе в СССР. Уже говорили о выводе войск, и мы надеялись, что не попадем в это пекло. Однако пришёл приказ, и 18 августа наш полк уже приземлился на аэродроме в Баграме, где мы заменили Староконстантиновский полк из Украины, который уже год базировался тут. И наши три эскадрильи оставались в Афганистане до самого вывода.
— В чём заключалась ваша работа?
— Мы либо прикрывали своих, либо наносили удары по противнику. Правда, была у нас одна проблема: очень часто приказы об уничтожении врага приходили с заметным опозданием. Например, разведка сообщила, что у такого-то кишлака база моджахедов. Пока эта информация дойдет до начальства, пока они разберутся, что с этим делать, пока подпишут приказ, противник уже может покинуть эту территорию, а на ней окажутся мирные люди. Знаете, мне приходилось в городе видеть искалеченных детей, раненых стариков и женщин — зрелище не для слабонервных. И поневоле задумываешься: в этом могут быть виноваты как моджахеды, так и мы. И для меня главной задачей было научиться различать цели — военные и мирные, и стараться уничтожать именно те объекты, которые несут опасность. Со временем я действительно научился этому. С затягиванием времени и утечками информации (да-да, было и такое!) мы тоже научились бороться. Получив данные разведки, мы поднимали эскадрилью, и только после этого дежурный докладывал «наверх» о принятом решении на удар. Естественно, самолеты уже не развернешь, руководству приходилось без проволочек утверждать принятое решение. Благодаря такой тактике мы совершили много успешных вылетов.
— Насчёт утечек информации. Вы выяснили, кто этим занимался?
— Увы, нет. Но то, что они имели место, — факт. Если о боевом задании было известно заблаговременно, то обнаружить цель, обычно это караван с оружием, было практически невозможно. Моджахеды уже знали время удара и прятались: укладывали верблюдов, накрывали их маскировочной сеткой и сами под неё залезали. Увидеть такой замаскированный объект с самолета нереально.
— Готовясь к беседе с вами, я почитала то, что пишет современная пресса об этой войне. Больше чем в половине источников ввод войск в Афганистан называют «советской агрессией». Но ведь об этом просило правительство мятежной страны. А каково ваше отношение как непосредственного участника к тем событиям?
— Афганистан — стратегически важная территория как для СССР, так и для США. Если бы туда не вошли наши войска, вошли бы американские. Нам надо было думать о безопасности своих границ, и мы ее обеспечивали по максимуму. Да, у нас были потери, но значительно меньшие, чем у противника. К сожалению, погибали и мирные люди. Хотя «мирные» это тоже относительно. Я был знаком с одной афганской семьей — у них было восемь взрослых детей: четверо из них были на стороне правительства, а четверо — в бандах. Когда заходил к ним, было не по себе: убить-то они не могли в доме, традиции не позволяют, но негативное отношение буквально кожей чувствовалось.
— О потерях. Они коснулись вашего полка?
— В этом плане мы отработали очень хорошо — у нас был всего один раненый. С техникой хуже: пострадали три самолёта. Об одном я вам уже рассказал, другой был подбит на аэродроме при миномётном обстреле. Серьезных повреждений не было, поэтому мы быстро его восстановили и летали на нем ещё и в Афгане, и уже в СССР. С третьим самолетом сложнее: как-то во время вылета у него отказал двигатель, летчику пришлось катапультироваться, причём на территорию, занятую моджахедами. В этой ситуации все сработали безукоризненно — пилота прикрывала авиация до подхода вертолетов с поисково-спасательной группой.
— Понятно, что служба в Афганистане не сахар, но что было самым тяжёлым?
— Дни, когда другие войска выводили, а мы оставались на месте. На волне вывода войск появилось определённое чувство расслабленности, а в Афгане расслабился — значит, стал хорошей мишенью. С этим надо было бороться, контролировать это состояние, ведь все равно ещё стреляли. И вот, когда пришла наша очередь выходить, мы оказались без прикрытия. Я поехал договариваться с мотострелками по взаимодействию при нашем уходе из Баграма, а там никого. И тогда мы приняли решение самостоятельно осуществлять свое прикрытие. С моджахедами пришлось даже применять угрозы: мы пообещали, что если в нашу сторону будет хоть один выстрел, разнесём Баграм и все близлежащие кишлаки. К счастью, всё обошлось. Свой военный городок мы оставили в идеальном порядке, однако как только поднялись в воздух, внизу все запылало. Вероятно, они не хотели оставлять себе ничего, что связано, по их мнению, с неверными.
— Как прошло возвращение?
— После вывода мы еще месяц дислоцировались на аэродроме под Ташкентом в полной боевой готовности, чтоб в случае очередного государственного переворота поддержать лояльное к Союзу правительство. На свою родную базу — аэродром Домна в Читинской области — мы вернулись лишь в марте. Как раз был подарок женщинам к празднику.
— А как жены, семьи реагировали на службу?
— Да, наверное, все одинаково. Ведь ждать тяжелее, чем непосредственно участвовать в событиях. Переживали очень, ждали, надеялись, что все будет благополучно. Сыновья, их у меня двое, пошли в школу без меня.
— Как сложилась ваша дальнейшая жизнь и служба?
— После Афгана служил в Германии, а когда полк отправили на расформирование, оказался в городе Морозовске. Здесь и вышел на пенсию.
— А родом вы откуда?
— Из Ленинградской области.
— Не было желания вернуться домой?
— Трудно сказать. Здесь давали жилье, а там у меня ничего не было. Я и так всю жизнь был оторван от семьи, поэтому хотелось обзавестись своим углом, жить спокойно.
— И как боевому лётчику живётся «на гражданке»?
— Довелось и поработать в гражданской сфере — директором сырьевой биржи, генеральным директором фанерного комбината. Вырастил сыновей, они выучились, теперь работают. Но даже в мирных делах и заботах мы не забываем военную дружбу. Многие мои сослуживцы живут в Морозовске и в районе, мы постоянно поддерживаем связь, дружим семьями. Если что-то случается, всегда звоним друзьям, и они первыми приходят на помощь.
Обычный человек Сергей Лиходеев
— Да что обо мне писать? — удивляется Сергей Михайлович Лиходеев, воин-афганец. — У меня званий и орденов нет. Обычный человек.
Скромность — отличительная черта многих мужчин, прошедших адское горнило чужой жестокой войны. Они не считают себя героями, зачастую даже не понимают, кто и для чего развязал конфликт, невольными заложниками которого они стали. Объединяет афганцев ещё и то, что все они с точностью практически до минуты помнят, когда они оказались на этой войне и когда вновь вернулись на родину.
В 18 лет Сергея призвали на срочную службу. На призывном пункте сразу сообщили — он поедет воевать в Афганистан. Впрочем, в то время место службы не выбирали, потому и для родителей, хоть они и переживали, неожиданностью это не стало. Три месяца карантина во Фрунзе, столице Киргизской ССР, уроженцем которой и является Сергей Михайлович, закончились переброской на пересыльный пункт в афганский город Кундуз, а затем и к месту постоянной дислокации — в город Пули-Хумри.
— В Афгане я был с 25 декабря 1982 года по 10 февраля 1985-го, — рассказывает Сергей Михайлович. — Служил на бронетанковом складе в Отдельной бригаде материального обеспечения. Был водителем КамАЗа, возил грузы, в основном запчасти к танкам и бронетанковым машинам.
Рядовой Лиходеев исколесил всю страну, развозя необходимые грузы. Хотя водителем он стал не сразу: полгода прослужил такелажником, проще говоря, грузчиком.
— Поначалу, конечно, было страшновато, — вспоминает Сергей Михайлович. — Но человек имеет свойство ко всему привыкать, вот и я привык. Под серьезные обстрелы не попадал, хотя, бывало, постреливали в нашу сторону из Зеленой долины — так мы называли местность, покрытую деревьями, неподалёку от города.
Из хорошего Сергею Михайловичу запомнилась рота — дружная и сплочённая, каждый из ребят при необходимости в любой момент мог оказать поддержку, прийти на помощь.
Помнятся и простые люди мятежного Афганистана: они, как и любые другие мирные граждане, не проявляли агрессии, а лишь со страданием наблюдали, как их страна скатывается в хаос.
Из плохого: обугленные машины на обочинах дорог, неимоверная жара, до +50 градусов, и множество страшных болезней: тиф, малярия, гепатит.
— Помню родительские письма. — Лицо «афганца» светлеет. — Получал их, как по расписанию, каждую неделю. И отвечал также часто. К сожалению, ничего из этого не сохранилось. Осталась лишь где-то повестка из военкомата.
Вернувшись домой, в Киргизию, младший сержант Лиходеев устроился на работу водителем, женился. Затем, с развалом Советского Союза, перебрался в Липецкую область. Здесь у него родились два сына. Потом был поселок Уренгой, где он также работал водителем, а в 2005 году семья переехала в город Морозовск. Старший сын Сергея Михайловича — студент, учится в Волгодонске, а младший еще школьник. Сам Сергей Михайлович работает продавцом в магазине, не любит вспоминать Афганистан и считает себя самым обычным человеком. Но мы-то с вами знаем, что героями людей делают не ордена и медали, а скромность и поступки.
Информация